Дело, судя по всему, зашло уже далеко. Полянка перед сараем была от души залита кровью и густо покрыта мёртвыми тушками уток и гусей. Возле забора неподвижно застыл – мордой в землю – поросёнок по кличке Буравчик. Василий прочно и удобно восседал на теле поверженного Петра и от души мутузил противника пудовыми кулаками. Рядом с дерущимися мужиками лежали самодельные славянские вилы с окровавленными деревянными зубьями.

– Отставить! – что было мочи рявкнул Егор хорошо поставленным командным голосом. – Встать, сволочи! Принять положение смирно! Уроды, так вас всех …

За его спиной тяжело и взволнованно дышала Наташка.

Хорошо ещё, что оба драчуна в своей прошлой жизни служили в русской армии, поэтому беспрекословное подчинение – чётко отдаваемым приказам – у них было чётко и навсегда зафиксировано на подкорке головного мозга. Вскочили как миленькие, вытянулись в струнку, непонимающе и преданно таращась на Егора.

У Васьки Быстрова весь правый бок свиты[2] был в крови, не иначе, вилами зацепило вскользь. Петькино же широкоскулое лицо было украшено многочисленными свежими фингалами и одной, но очень качественно рассеченной бровью.

Егор ударил двумя руками одновременно, целясь каждому из стоящих перед ним под дых. Попал, конечно же. Учили в своё время. Хорошо так – учили…

Мужички синхронно повалились на землю, хрипя и пытаясь вдохнуть хотя бы чуть-чуть вожделенного воздуха.

Наташка Нестеренко за его спиной удивлённо охнула:

– Что же ты творишь, Егор Петрович? Я же тебя просила их только разнять, а не бить…

– Молчать! – он даже не оглянулся. – Период человеколюбивой демократии завершён. Сразу и окончательно. Раз и навсегда. После этого, – жёстко мотнул головой в сторону «грибов». – Давай, боевая подруга, рассказывай, что тут у вас произошло!

Егор развернулся на сто восемьдесят градусов и в упор посмотрел девушке в глаза. Конкретно так посмотрел, как учили – в своё время…

– Ой! – непроизвольно отшатнулась в сторону Наталья, испуганно поправляя на плечах полушерстяной, щедро расшитый цветным бисером славянский платок. – Я всё поняла. Не смотри так больше на меня, очень страшно…. Когда первый «грибок» поднялись из-за дальнего леса, то все животные, которые были на свежем воздухе, тут же умерли. Уток с пяток, поросёнок, которого выпустили на променад…. А остальные утки, гуси, коза Маруся и свинка Ванда, которые оставались в сараях, выжили. Им – хоть бы хны…. Васька тут же заявил, мол, всех животных нужно немедленно зарезать, пока они сами не померли. Схватил свой бронзовый топор, и давай гусям головы рубить – одну за другой. Мой Петенька, ты же сам знаешь, душа нежная и ранимая, бросился ему мешать, даже за вилы схватился. Пришлось…. Вот. Всё остальное ты и сам видел. Спасибо огромное, что их остановил…

– Не за что мне пока «спасибо» говорить, – недобро скривился Егор. – Вот выберемся все живыми из этого страшного капкана, тогда и скажешь.… Пока ты на этом объекте назначаешься за старшую. Действуй на своё усмотрение, исходя только из здравого смысла. Если что, на меня ссылайся: мол, обещал ноги выдрать из задницы – с корнем. Обещал, значит, обязательно и безжалостно выдеру…. Ладно, я пошёл. Надо же как-то разбираться со всем этим, – брезгливо махнул рукой в сторону «грибов», которые постепенно начали бледнеть, истончаться и мелко подрагивать…

Срезая угол к своему дому, он пересёк «центральную площадь». Деревянные резные скамейки в три ряда – на фоне яркого цветного плаката под широким козырьком с крупной надписью: – «Реалити-шоу «Живём – как в старину!!!». На плакате были изображены молодые, улыбающиеся друг другу мужчина и женщина в якобы традиционных славянских одеждах.

«Соберёмся ли здесь ещё когда-нибудь?» – грустно подумал Егор, на бегу косясь на кинокамеру с тёмным мёртвым глазом. – «Надо же, а ещё три часа назад она зелёным подмигивала, весело так, задорно…».

Широко распахнулась входная дверь, на высокое крыльцо выбежала его жена Александра (Саня, Шура, Сашенция, Санька, Сашенька…). Черноволосая, стройная, очень и очень красивая: в тёмно-синей понёве[3] с клетками из белых и цветных нитей – длиной по икры, в серой холщовой рубахе до колен, туго перепоясанной в тонкой талии красным матерчатым пояском. Поверх рубахи была наброшена меховая безрукавка, густые волосы перетянуты широкой, красной же лентой, на стройных ногах красовались вышитые бисером черевья[4] – с отворотами чуть выше точёных щиколоток.

Санька отчаянно бросилась Егору на грудь.

– Что же это такое творится, милый? Все стёкла с южной стороны выбило напрочь. У Поповых-Браунов умер говорящий скворец. Все телевизионные камеры потухли, больше не работают. Что происходит? Ой, посмотри, пошёл настоящий снег …

Егор посмотрел вверх: прямо у него над головой висела иссиня-чёрная плотная туча, из которой на землю падали неправдоподобно-крупные, разлапистые снежинки. Он поймал несколько снежинок на свою ладонь, осторожно растёр между пальцами, поднёс к лицу, понюхал, лизнул.

– Очень похоже на пепел, – негромко произнёс Егор.

Жена посмотрела на него строго, с ярко-выраженным неудовольствие:

– Егора, ты же клятвенно обещал, что в этот раз всё будет без обмана! Мол, нынче ФСБ – натуральные Божьи ангелы с белыми трепетными крылышками. Мол, не обманут, всё красиво и правильно будет…. Кто – обещал? Кто, я спрашиваю? Там доченька совсем одна осталась – с бабушками и дедушками. Бедная, несчастная Иришка, они же её там завоспитывают до неприличия…. Как же ты мог? Ты железобетонно обещал…. Ладно, что тут теперь. Беги скорей к своему лесному тайнику. Беги! У тебя же там спрятан мобильный телефон. Ещё что-то…. Срочно выходи на связь с Питером. Пусть объясняют, недоноски гнилые, что это за дела такие творятся….

Он и побежал. А что ещё, собственно, оставалось делать? Со стороны «грибов», которые уже стали совершенно прозрачными, ожидаемо ударил новый порыв знойного ветра, с неба снова повалили – неудержимым и наглым роем – крупные пепельные снежинки…

Наперерез ему бодро рванул Генка Федонин – взлохмаченный, сонный, босой, голый по пояс, в одних ноговицах,[5] ещё до конца не отошедший от утомительной ночной охоты на озёрных бобров.

– Командир, чего, почему, как? Мне-то что делать теперь?

Егор, притормозив на пару секунд, ловко вытащил из внутреннего кармана куртки браунинг, протянул Генке:

– Возьми, брат! Меня часа полтора не будет. Ни о чём сейчас не спрашивай. Просто пресекай любые проявления паники и идиотизма. Ещё один пистолет у моей Саньки…. Давай, до встречи…

До лесного тайника, где хранился «дежурный фээсбэшный» набор, было километра три с половиной. Он домчался за двадцать минут (по мелколесью, то бишь, по пересечённой местности!), хорошо ещё, что лапти у него были почти новые, подшитые толстой лосиной кожей.

Егор одним движением отбросил в сторону большую и мохнатую корягу, маскирующую вход в старую, расширенную им же барсучью нору, раскопал компактный железный ящик, без суеты отомкнул замок, достал мобильный телефон, вставил в гнездо аккумулятор, набрал нужный номер.

Тишина. Он набрал ещё раз – тщательно, контролируя каждое движение собственных пальцев. Ничего. Полная и бесконечная тишина. Зелёный огонёк исправно мигал, а связь – по всем известным ему номерам, включая знаменитые «02» – полностью и однозначно отсутствовала.

Но этого же не могло быть! Никогда – быть не могло ….

«Как же это? Как?», – билась в голове заполошная мысль. – «Как можно было вляпаться в такое редкостное дерьмо?».

Память любезно подсказала – как…

Был обычный питерский вечер…

Вернее, не совсем обычный. Радостный был этот вечер, практически праздничный. В том плане, что вечер пятницы, а это само по себе – праздник. Это – во-первых. А, во-вторых, со следующего понедельника (с двадцать пятого апреля), Егор находился в очередном, честно заслуженном отпуске – двадцать два рабочих дня плюс законные майские выходные. Вот так.