Но ничто не могло надолго отвлечь нас от экранов. Пилот Корски после посадки на палубу «Левиафана» сумела воспользоваться антенной корабля, чтобы передавать вид со своей носовой камеры, направленной прямо в сторону носа «Левиафана». Финны перехватывали ее сообщения и передавали их нам, а также на борт буксиров, отправленных наблюдать за входом гигантского корабля в атмосферу.

Полет «Левиафана» оказался зрелищем, достойным внимания, — даже если бы корабль не был в буквальном смысле слова воздушным замком противника, даже если бы наши люди не были незваными гостями в нем, а наша судьба не зависела бы от них.

В космосе быстро привыкаешь к тому, что тебя окружают огромные объекты. Пятьдесят лет назад были построены энергетические спутники размером больше Манхэттена, и с тех пор их стали делать еще больше. Вапаус во много раз превышал массу любого космического или морского судна. В космосе слово «большой» имеет больше смысла, чем «маленький» — хотя бы потому, что с помощью его человечество получило некий промежуточный масштаб между собой и безграничной пустотой космоса.

Но в воздухе, в настоящем небе, слово «большой» утрачивает свое значение и уже не дает представления о масштабах. «Левиафан» не подходил ни под одно из привычных определений — язык не поворачивался назвать его «большим», «огромным», «гигантским» или употребить превосходную степень. Такой объект было просто немыслимо представить летящим.

Но «Левиафан» летел. Никогда еще я не видел подобного входа в атмосферу и такого полета. «Войти в атмосферу» для космического корабля — значит в буквальном смысле совершить столкновение на полной скорости, выдержать жар от раскаленной при трении обшивки и сбавить скорость до таких пределов, где в силу вступают законы аэродинамики.

«Левиафан» вошел в атмосферу Новой Финляндии при аэродинамической скорости, и, судя по камерам, установленным на орбитальных буксирах, сделал это плавно, как упавший с дерева листок.

Судя по тому, что показывала камера Корски, «Левиафан» попал в водоворот. Нос корабля был направлен прямо к поверхности планеты, и корабль падал. В этом не могло быть сомнения.

«Левиафан» имел форму громадного ската манты с распухшим брюхом. В его чудовищных дельтаобразных крыльях и внутри живота размещались подъемные камеры, заполненные гелием или водородом. Между камерами находились жилые отсеки, ангары и склады. Между двумя крыльями, в теле корабля, расположились штаб и мастерские.

Вдоль боков корабля, на уровне средней палубы, шли катапульты и посадочные рамы для космических судов. Именно их некогда атаковала «Джослин-Мари».

Над кормой возвышался, как гигантский плавник, вертикальный стабилизатор, который также служил наблюдательной башней.

Главная палуба для воздушных судов расстилалась как раз под башней. Истребители взлетали с носа судна. Наши корабли прицепились к палубе как раз посредине, преграждая взлетные полосы.

Шесть больших конических спойлеров выдавались над палубой, ограждая ее от потока воздуха — так, чтобы люди и машины могли стоять на палубе, не рискуя быть отброшенными к корме, пока «Левиафан» рассекает небо со скоростью сотен километров в час.

Камера Корски охватывала большой участок палубы, которая словно рассекала мир надвое. Вдалеке виднелись силуэты еще двух «Биби». Корски прибавила резкость, и мы увидели в кабине одного из них движение — пилот махал рукой.

Спойлеры завибрировали под напором воздуха, как только свершилась настоящая встреча «Левиафана» с Новой Финляндией. Внушительные размеры и скорость корабля создавали мощную волну перед носом судна, которую приходилось преодолевать.

Бурные воздушные волны прокатывались по палубе. Мы видели, как под ними задрожали «Биби», как пошло волнами изображение, переданное камерой Корски, — ее истребитель раскачивался из стороны в сторону.

Затем клубы густого пара стали перехлестывать через борта палуб. При прохождении «Левиафана» водяной пар нагревался и конденсировался в облаках на такой высоте, где их, казалось бы, не должно быть.

На наших глазах резкая линия горизонта, образованная носом «Левиафана», приобрела тусклый красноватый блеск — это постепенно испарялся защитный слой краски.

«Левиафан» пикировал прямо к планете, лавируя в воздушных потоках, поддерживающих крылья, и достигая максимально возможной в атмосфере скорости прежде, чем выровняться.

Новая Финляндия больше не казалась плоским диском — она выросла в округлое тело и продолжала набухать, пока не заполонила все небо, видимое над палубой корабля. Приблизился и прошел тот неопределенный момент, когда камера перестала двигаться к выбранной цели и перешла к панораме этой цели. «Левиафан» стал частью планеты, занял место в ее небе.

Помехи связи усиливались — так, что временами на экране было невозможно хоть что-нибудь разобрать. Должно быть, тряска вконец измотала пилотов «Биби». Поверхность планеты, запятнанная кроваво-красными тепловыми вспышками, надвигалась на корабль.

Очевидно, что-то случилось с камерой истребителя Корски — изображение исчезло. Совершенно осипшим голосом Меткаф сообщил, что корабль Корски еще держится.

На экране появилось изображение, транслируемое с движущегося по орбите буксира. Мощные камеры были направлены к борющемуся с воздухом кораблю. «Левиафан» уже начинал выходить из пике, оставляя за собой резкий белый след.

Я выругался. Длинными, ленивыми движениями, проходящими от самых кончиков до фюзеляжа и обратно, крылья манты километровой ширины… сгибались и распрямлялись! Корабль махал крыльями!

— Мак, крылья!

— Вижу. Господи, что творят эти ублюдки?

Джослин забыла, на чьей стороне корабль, и воскликнула, словно обращаясь к его пилоту:

— Давай же ты, чудовище! Поднимайся! Задирай нос! С ума сойти, я думала, они лишатся крыла… нет, слава Богу, оно еще на месте. Давай же, действуй, олух, или наверняка потеряешь оба крыла!

На время «Левиафан» перестал быть флагманом нашего ненавистного врага. Он превратился в воздухоплавающее животное, борющееся со стихиями за свою жизнь.

С холодком в животе я вспомнил, что, если «Левиафан» разобьется, вместе с ним разобьется и центр управления ракетной системой — и тогда все усилия пропадут даром.

Несколько раз я чувствовал, как невольно тянусь к ручке управления в огромном самолете. Некая глубоко заложенная любовь к машинам, способным летать, заставляла меня помочь этому чудовищу, ввести его в более спокойные слои неба.

Медленно и неуклонно, с мучительным величием воздушный зверь снижался, выходя из пике на длинном плавном скольжении, оставляя за собой большие и мелкие водовороты воздуха. Корабль выровнялся, его полет стал более уверенным, когда пробудились к жизни воздушные двигатели и была набрана крейсерская скорость.

«Левиафан» прибыл к планете.

Джослин убрала изображения, переданные орбитальными камерами, и вдруг на экране переднего вида прямо перед нами выросли доки Вапауса. Джослин вела нас на посадку, продолжая наблюдать за «Левиафаном».

Пока Джослин управляла кораблем, я переоделся в боевой костюм — нечто вроде комбинезона и жилета со множеством карманов, обеспечивающего хорошую защиту от пуль и отражающего лазерные лучи, — а затем принес для нас обоих очередной набор пилюль. Сильнодействующие витамины, опасные в больших дозах амфетамины, средства, помогающие удалить из крови человека сгустки, образующиеся при сильном переутомлении, психодепрессанты, чтобы устранить побочное воздействие других препаратов, и еще черт знает сколько всякой дряни. Я проглотил свою порцию, а вторую отнес Джослин. Никто из нас терпеть не мог подобные вещи. Все пилюли были отвратительными на вкус, они не заменяли крепкий ночной сон и хорошую еду — но могли поддержать человека в рабочем состоянии, а значит, и спасти ему жизнь.

Поморщившись, Джослин проглотила свою горсть пилюль и торопливо запила их водой.