Глупо, конечно, но я чувствовал себя гораздо увереннее, когда спускался по внутренней стене, а не по внешней. Почему-то меня радовало сознание того, что в случае падения я пролечу всего километр и ударюсь о землю, а не буду падать в пустой космос вечно.

Впрочем, внутренний спуск и в самом деле был безопаснее. На скале оказалось полно трещин, выступов и расщелин: я без труда находил опоры для рук и ног. Я быстро спустился в облака, жмущиеся к скале в этой стороне долины. Стена стала более влажной и скользкой, и вскоре я попал в зону дождя. Капли быстро пропитывали одежду. Я отметил, что воздух тут, на мой вкус, слишком прохладен. Это было вполне объяснимо — финнам полагалось любить прохладу. Кроме того, по мере снижения воздух становился плотнее. Последние пятьдесят метров спуска я лишь скользил, тормозя каблуками, по мелким камням, собравшимся у подножия утеса.

Наконец я достиг уровня земли и взглянул наверх, туда, откуда спустился. Всегда приятно припоминать опрометчивые поступки после того, как они приводят к успеху. Гардианы охраняли воздушные шлюзы в носовой части спутника, но здесь никто не додумался поставить охрану.

Я пробрался сквозь мокрую от дождя траву у подножия утеса и направился к обитаемым местам.

Должно быть, человек, живущий на краю зеленой долины близ гор, до сих пор удивляется, куда исчезли его рубашка, брюки и кое-какая еда. Кем бы ни был этот человек, спасибо ему. Он помог мне как раз вовремя. Комбинезоны разведывательной службы Лиги Планет мало кто носит в тех местах, а черный хлеб жителя равнины оказался восхитительным. Перекусив, я закопал комбинезон и двинулся дальше.

Вскоре я оказался на своего рода транспортной станции. Спрятавшись неподалеку, я терпеливо ждал. Транспортировка в здешних краях оказалась довольно простой: ярко освещенные вагончики бежали по монорельсовой дороге с пятиминутным интервалом между поездами. У станции вагончики останавливались, открывались двери, секунд тридцать ожидая пассажиров, затем двери захлопывались, и поезд уплывал в ночь.

Посмотрев в небо, или скорее на землю, висящую над моей головой, я заметил огни других поездов монорельсовой дороги, скользящие в темноте там и сям, как светляки. Один из поездов пересекал центральное море, и его огни разбросали на поверхности воды мягкий отблеск, который почти сразу угас.

В такое позднее время на станции не было других пассажиров. Я вошел в вагон, двери со свистом закрылись за мной, и поезд плавно покатил вперед.

Я прилип к окну, стараясь как можно лучше рассмотреть в темноте незнакомый ландшафт. На следующей станции вошли пассажиры. В соответствии с обычаями всего мира я не обратил на них внимания, как и они на меня.

Следующие несколько станций были пустынны. Поезд приближался к скоплению многоэтажных домов, стоящих на берегу моря.

Вагон остановился, и двое угрюмых мужчин в темно-серых мундирах растолкали других пассажиров и вошли в вагон первыми, заложив большие пальцы за пояса, поблизости от лазерных пистолетов угрожающего вида.

Враги.

До этого момента в моем представлении гардианы были почти неизвестным, далеким от меня явлением. И вот теперь они стояли рядом, прямо передо мной — я выбрал ближайшее к двери сиденье. Один из гардианов лениво подошел ко мне и ткнул большим пальцем в дальний конец вагона. Я сделал вид, что не замечаю его. Возможно, я перестарался. Во всяком случае, я чуть не провалил все дело.

— В чем дело, парень? — осведомился солдат. Он говорил по-английски с резким акцентом и глотал окончания. — Не хочешь поделиться своим местом? — Гардиан шагнул ближе и навис надо мной. — Ну, что?

Я поднялся и прошел в конец вагона, провожаемый странными взглядами пассажиров. Оба солдата плюхнулись на только что освобожденное мною сиденье.

— Вот так-то лучше, парень, — заметил тот из них, что согнал меня. Он указал на панель стены, отчасти прикрывающую нечто похожее на дыру от лазерного оружия. — Ты что, хочешь, чтобы в этих чистеньких вагонах прибавилось пятен крови или дыр?

Оба солдата громко расхохотались. Остальные пассажиры старательно игнорировали эту сцену. Гардиан помахал мне рукой в знак, что я свободен, и сплюнул на безукоризненно чистый пол.

Как только вагоны затормозили у следующей станции, я вышел, опасаясь в гневе совершить какую-нибудь глупость, чем-нибудь выдать себя — так, что все прежние усилия пропадут даром. Они и без того едва не пропали.

Пассажир, сидящий рядом, вышел вместе со мной и, как только поезд умчался, взял меня за локоть и произнес на беглом финском, который я едва понял:

— Будь осторожнее и осмотрительнее, друг. Не разменивайся по мелочам. Завтра или послезавтра придет время вступить с ними в бой. Но если ты погибнешь сегодня, то нас станет на одного меньше. — Кивнув, он торопливо зашагал прочь и вскоре исчез за поворотом дорожки. Деревья, скрывшие его из виду, были почерневшими и обугленными, дорожку усеивали выбоины.

Вчера здесь тоже был бой.

Остаток ночи и начало следующего утра я бродил по Вапаусу. Я многое повидал, но узнать сумел не больше, чем знал прежде. Этот мир был не просто завоеван, но и постоянно подвергался жестокости завоевателей. Солдаты здесь были повсюду — расталкивали пешеходов, слонялись по улицам, задевали и оскорбляли финнов. Ночная жизнь Вапауса проходила в основном вокруг группы башен у моря, и здесь гардианы веселились вовсю: переворачивали уличные лотки, выливали и выпивали запасы винных погребов и баров, выкрикивали непристойности вслед женщинам.

Во время ночной прогулки я ни разу не встречал на улицах одиноких солдат. Видя приглушенную ненависть в глазах финнов, я сомневался, что гардианы могли чувствовать себя в безопасности даже вдвоем.

Бегло поглядывая на карту на станции монорельсовой дороги, я обнаружил, что госпиталь находится в одной из башен у моря. По плану, разработанному нами с Джослин, мне следовало первым делом оказаться в госпитале, и потому я вновь вошел в вагон. В тот момент, когда я пересекал центральное море, искусственное солнце над головой вновь начало разгораться. С моста для монорельсовой дороги море казалось фантастическим зрелищем. Совершенно ровная подо мной поверхность воды вдали изгибалась, поднимаясь вверх, словно единственная великанская волна, которая лизнула небесный свод и застыла. У побережья виднелась россыпь мелких островков, небольшие песчаные пляжики, узкие фиорды. Там и сям попадались бусинки ярко раскрашенных прогулочных катеров, но в море не было ни единого судна. Вскоре море осталось позади, и я вышел из вагона в ста метрах от госпиталя, посреди обгорелых остатков сквера.

Я вытащил из кармана крохотную капсулу с транквилизатором и проглотил ее, стараясь идти беспечной походкой и ожидая, когда лекарство подействует. Его воздействие напоминало удар обухом по голове. Я повалился на замусоренную дорожку.

Препарат представлял собой сочетание депрессанта и релаксанта. От него у меня понизилась температура, пульс замедлился настолько, чтобы испугать любого прохожего, который решит узнать, что со мной стряслось.

Действие капсулы кончилось несколько часов назад, но я по-прежнему спал. Сон в узком туннеле прошлой ночью не принес облегчения.

Я проснулся в чистой отдельной палате госпиталя, как и требовалось по плану. За мной внимательно наблюдала высокая и стройная сероглазая медсестра с короткими светлыми волосами. Заметив, что я проснулся, она стремительно приставила к моему виску карманный лазер.

Вот это уже не соответствовало плану.

Она говорила по-английски недурно, чуть-чуть растягивая слова:

— Знаешь, ты очень плохой шпион. Ни одному финну не позволяется носить лазер, но шансов сообщить о том, что у меня он есть, тебе не представится. Твой трюк с обмороком был настолько детским, что над тобой смеялись все врачи. Неужели твое начальство считало, что ты сможешь пробраться в госпиталь и не выдать себя? Зачем тебе это понадобилось?

Эти слова немного успокоили меня. Как и рассчитывали мы с Джослин, персоналу госпиталя разрешили продолжать работу после того, как была закончена война, — госпиталь и врачи всегда могли понадобиться. Мы надеялись найти здесь подпольную группу сопротивления: во-первых, потому, что только здесь финнам было позволено иметь свою организацию, а во-вторых, потому, что врачам и сестрам приходилось не раз и воочию убеждаться в жестокости гардианов.