– Стейнс, мне нужно, чтобы в камине горел огонь, необходимы дополнительные свечи… и, чуть не забыл, бутылка самого лучшего бренди моего дедушки. Того самого, французского, которое у него всегда имелось. А потом я хочу, чтобы меня никто не беспокоил. Никто. Особенно моя тетушка. – Он почти дошел до конца коридора, когда услышал за спиной торопливые шаги. Оглянувшись, он увидел следовавшего за ним Гиббенза.

– Ваша светлость? – окликнул его секретарь. Остановившись в дверях кабинета, Тэтчер едва не выругался.

– В чем дело?

Секретарь переминался с ноги на ногу, глядя на своего нового хозяина.

– Вам нужны ответы? – спросил он. Его вопрос звучал скорее как признание. Глаза, прикрытые очками, поморгали, он судорожно глотнул воздух. – Видите ли, я всегда делал копии писем его светлости на тот случай, если впоследствии потребуется сделать ссылку.

Тэтчер покачал головой:

– Значит, у вас имеются не только ее письма, но и письма моего дедушки?

– Да, но это всего лишь копии.

Тэтчер махнул рукой:

– Так что же вы стоите? Идите и принесите их мне!

Наконец появился Гиббенз со второй толстой пачкой писем, которая, как и первая, была перевязана выцветшей голубой лентой. Взглянув на письма, он сказал:

– Хотя большую часть этих писем мне диктовал его светлость, я должен признаться, что кое-что я добавлял от себя. Мисс Лэнгли – необыкновенная леди, и я…

Готовый взорваться от нетерпения, Тэтчер сдержатся и осторожно высвободил письма из рук секретаря.

– Ваша светлость?

Тэтчер оглянулся через плечо:

– Да, Гиббенз.

– Ленточка… – Он замялся. – Мисс Лэнгли сама прислала ее, сказав, что она такого же цвета, как ее глаза. – Он бросил прощальный взгляд на стопку писем, потом посмотрел на Тэтчера: – Это правда?

Итак, Фелисити одержала еще одну победу. На сей раз над беднягой секретарем его дедушки. Да поможет небо влюбленному бедолаге, когда он наконец встретится с ней. Эта дерзкая девчонка сметет его с ног, словно промчавшийся отряд кавалерии, и он останется лежать бездыханный в придорожной канаве.

Тэтчер взглянул на выцветшую голубую ленточку, цвет которой отнюдь не передавал синего огня во взгляде рассерженной Фелисити, однако он понимал, что хотел бы услышать секретарь.

– Да, Гиббенз, это правда.

По физиономии секретаря расплылась счастливая улыбка.

– Я рад этому, ваша светлость.

На следующее утро, готовясь спуститься к завтраку, Тэтчер взглянул на заснеженный сад под окном и понял, что именно ему следует сделать.

Что он должен сделать.

Это не имело отношения к чувству долга или чести. Если бы он уже не был наполовину влюблен в Фелисити, то, проведя ночь за чтением ее писем, влюбился бы. Нет, чтение этих писем оказалось для него гораздо более ценным подарком.

В переписке затрагивались самые разные темы: политика, социальные проблемы, права женщин. Тэтчер обнаружил, что его дедушка иногда даже соглашался с мнениями Фелисити. Были в этих строчках глубины, которых он раньше не замечал, а заметив теперь, в кои-то веки понял, каким человеком был его дед на самом деле, что за человек скрывался за его титулом и общественным статусом.

И он прочел между строк завет, который оставил ему дедушка: не позволять, чтобы статус герцога Холлиндрейка и все, что с этим связано, заслоняли собой человеческие чувства и прочие жизненно важные вещи.

Примерно через час, спустившись вниз по лестнице к завтраку, он обнаружил тетушку, которая сидела на своем новом месте, а напротив нее – свою матушку леди Чарлз Стерлинг.

– Обри, мой дорогой сын! – произнесла она и, преодолев разделявшее их пространство, заключила его в крепкие объятия. Затем, отстранившись от него, она взглянула ему в лицо. – Наконец-то ты дома! Как я беспокоилась, как горячо молилась за твое благополучное возвращение!

– Ну что ж, я тоже рад видеть тебя, мама, – сказал он, пытаясь вспомнить, когда леди Чарлз в последний раз проявляла к нему столь теплые чувства. В детстве? Пожалуй, нет. Когда его отправляли в школу? Тоже нет.

Потом вдруг ему пришло в голову, что он, возможно, так же мало знает ее, как знал дедушку. Он нерешительно улыбнулся ей и, предложив руку, проводил ее на ее место.

– Мы специально задержали завтрак ради тебя, но сначала позволь мне взглянуть на тебя. – Она отступила на шаг, чтобы полюбоваться им. – Но ты выглядишь абсолютно по-герцогски. И это удивительно, потому что кто бы мог подумать, что именно ты из всей семьи унаследуешь титул? – Она поцокала языком и уселась на свой стул.

Бросив на него еще один проницательный взгляд, она вздохнула и повернулась к его тетушке:

– Дженива, дорогая, я пока не вижу причин для твоего беспокойства. – Она покачала головой и снова повернулась к Тэтчеру: – Она рассказала мне какой-то вздор относительно того, будто ты изображаешь ливрейного лакея. Я думаю, Дженива, тебе надо пореже прикладываться к бутылочке хереса. Похоже, что у него с головой все в порядке. – Она вздохнула и пристально вгляделась в сына. – Твоя тетушка пыталась убедить меня, что ты совсем лишился рассудка, что было бы неудивительно, если вспомнить твою бездарно растраченную юность.

Тэтчер тоже вздохнул. Нет, его мать не изменилась, но это, возможно, было не так уж плохо. Она умела отвлекать на себя раздражение тетушки Дженивы, так что теперь его тетушка не будет целое утро приставать к нему.

По крайней мере, он на это надеялся.

– Вижу, что ты наконец нашел сюртуки, которые доставил Вестон, – сказала тетушка Дженива, с трудом отбирая лидерство в разговоре у его матери.

– Да, мадам. Благодарю вас.

Она кивком приказала лакею налить ей чаю.

– Должна ли я понимать, что ты закончил свою связь с мисс Лэнгли и готов показаться в приличном обществе?

– Мисс Лэнгли? – заинтересовалась его мать. – Кто такая?

Тэтчер взглянул на уже наполненную тарелку и вздохнул.

Вот тебе и позавтракал спокойно.

– Мой дедушка счел приемлемым помолвить меня с мисс Фелисити Лэнгли, дочерью покойного барона Лэнгли.

– Дочь барона? Ты, должно быть, шутишь? Твой дед никогда не опустился бы до плебеев! – воскликнула леди Чарлз. Сама она была дочерью графа и людей с более низким титулом считала не заслуживающими внимания. – Лэнгли? Что за бред! Он, кажется, был каким-то клерком у короля?

– Дипломатом.

Тетя Дженива добавила к дискуссии свое мнение:

– Ездят бог знает где. Привозят домой всякие иностранные идеи. Боже милосердный, леди Кингсмилд, например, побывала с мужем в Вене и вернулась домой какой-то странной.

Он хотел было напомнить, что за последние десять лет исколесил вдоль и поперек всю Португалию и Испанию, но воздержался, чтобы не слышать, что все это была, мол, большая глупость.

– Так ты порвал эту связь? – допытывалась тетушка.

– Нет, не порвал.

– Что-о?! – в один голос спросили обе дамы. Они взглянули друг на друга, словно настороженные кошки, потому что золовка и невестка никогда и ни в чем не соглашались друг с другом с того самого дня, когда лорд Чарлз привез бывшую леди Роузбел Редфорд домой в качестве своей молодой жены.

– Но, ваша светлость…

– Обри, я должна возразить…

– Довольно! – сказал он достаточно резко, чтобы обе они притихли на своих стульях. – Это мое и только мое дело!

Последовало напряженное молчание, после чего его тетушка попыталась сменить тему:

– Я составила предварительный список приглашенных на бал, и ваша матушка как раз вносила в него некоторые добавления, когда вы вошли в столовую…

– Какой бал? – спросил он.

– Тот, который назначен на вечер после вашей инвеституры.[5]

– Ах да, отличная идея, – сказал он и торопливо откусил кусок ветчины. Что ж, в любом случае этот задуманный Дженивой бал может также стать балом по случаю его бракосочетания, но говорить им об этом он пока не собирался. Для них это будет сюрприз, но еще большим сюрпризом этот вечер будет для Фелисити, которая, приехав, обнаружит, что он хозяин бала. Он лишь надеялся, что она не имеет обыкновения приезжать на балы при оружии.