– Но, дорогая моя… – Талли не договорила, прерванная звонком в парадную дверь – звонком настойчивым и требовательным, который заставил обеих сестер вздрогнуть. – Силы небесные, кто бы это мог быть? – воскликнула Талли и, побледнев, замерла на месте, окинув взглядом гостиную. – Ты не думаешь, что кто-нибудь узнал…

– Что за глупости! – прервала ее Фелисити, хотя ей в голову пришла та же самая мысль. – Но в любом случае нам, наверное, следует узнать, кто это такой.

– Я, не пойду в тюрьму, Герцогиня, – снова сказала Талли то, что ежедневно повторяла с тех пор, как они приехали в Лондон.

– Да, Талли, я знаю, – сказала Фелисити. Взяв шаль, лежавшую на спинке кресла, она набросила ее на плечи, прежде чем выйти из гостиной на верхнем этаже, которая была единственной теплой комнатой в доме, чтобы сделать то, что обычно делают слуги.

Только вот слуг у них не было.

Талли следовала за ней по пятам, а за Талли следовал Брут, который никогда не позволял хозяйке выходить за пределы его поля зрения. Он, как положено, полаял и порычал, устроив громкий шум, эхом разнесшийся по почти пустому особняку, который они сняли на сезон. Несмотря на свое благородное происхождение – его дедушка принадлежал самой Марии Антуанетте, как любила рассказывать Талли всякому, кто соглашался слушать, – Брут обладал повадками самого обыкновенного шпица.

Фелисити оглянулась на шествие за своей спиной и покачала головой:

– Прошу тебя, Талли, не позволяй ему жевать то, что он обычно жует. Я до сих пор не знаю, как нам расплатиться за ущерб, который он причинил сапогам нашего стряпчего, мистера Эллиота.

– Тот еще стряпчий, – проворчала ее сестра. – Поделом этому старому скряге. – Талли откашлялась и заговорила сдавленным голосом, передразнивая этого человека: – «Сезон в Лондоне? Но это означает выброшенные на ветер деньги! Вы должны экономить, дорогие девочки. И, учитывая ваши обстоятельства, вам было бы лучше всего…» – Талли аж зарычала очень похоже на Брута. – Этот мерзкий сукин…

– Талли! – остановила ее Фелисити. Нельзя сказать, что она не разделяла чувств сестры по отношению к стряпчему, но предпочитала занять в этом вопросе позицию, более подобающую леди. – Вспомни, что всегда говорила нянюшка Бриджет. «Среди мужчин большая редкость человек, который думает о будущем леди».

– Помню. Но ведь нянюшке Бриджет не приходилось жить в пустом особняке, экономя даже на мелочах, не так ли? – пробормотала она в ответ, но все-таки взяла на руки Брута, когда они вышли на лестничную площадку, и успокоила маленького звереныша, прошептав ему на ухо что-то ласковое. Возмещение еще одной пары штиблет пробило бы невосполнимую брешь в их уже более чем скромном бюджете. Поскольку звонок продолжал настойчиво трезвонить, Талли вздохнула: – Силы небесные! Какие же все они грубые! Почему бы нам не послать миссис Хатчинсон открыть дверь?

– Миссис Хатчинсон… плохо чувствует себя, – сообщила Фелисити.

За ее спиной раздалось весьма неделикатное презрительное фырканье.

– Миссис Хатчинсон не плохо чувствует себя, а у нее ноги заплетаются от выпитого виски.

– Да, у нее есть склонность к злоупотреблению бренди, но за такую мизерную плату мы можем нанять только такую, как она.

– Хорошо, что она согласилась работать за бренди, не так ли? – сказала Талли. – И хорошо, что нам удалось прихватить с собой так много бутылок из подвала дядюшки, прежде чем мы уехали из Суссекса, иначе мы были бы по уши в долгах, оплачивая счета поставщиков спиртного.

Звонок раздался снова. И кто бы там ни стоял за дверью, человек этот с раздражающей настойчивостью продолжал требовательно трезвонить, действуя на нервы Фелисити.

– Когда я стану герцогиней Холлиндрейк… – пробормотала она, представив себе бесконечные запасы каменного угля, вышколенных слуг и респектабельных экономок.

– Да уж, тогда все будет великолепно, – сразу же согласилась Талли. – Мы будем жить на углу Гросвенор-сквер в теплом и респектабельном доме, и нам совсем не нужно будет экономить. – Она на мгновение замолчала, и на губах ее появилась озорная улыбка. – И уж прежде всего мы наймем непьющую экономку. А вдруг сам герцог пьет и поэтому от него так долго не было никаких вестей? Что, если после смерти дедушки он покатился по наклонной плоскости? Ох, дорогая Фелисити, что, если он превратился в пьяницу и вообще не намерен жениться?

– Вздор! – заявила Фелисити. – Обри Майкл Томас Стерлинг, десятый герцог Холлиндрейк, никогда не превратится в пьяницу. Не такая у него натура. – Вздернув носик, она приложила все усилия, чтобы прогнать даже тень сомнения, которое заронила ее сестра. Она не могла допустить, чтобы была пробита хотя бы маленькая брешь в доспехах, которые она надевала на себя, когда речь заходила о любых делах, связанных с герцогом.

– Откуда ты знаешь? – попыталась возразить Талли. – Ведь ты никогда не встречалась с этим человеком.

– Это я-то не знаю его? – круто повернувшись к сестре, спросила Фелисити. – Не смеши меня. Я четыре года переписывалась с ним. Этого, по-моему, достаточно, чтобы узнать его.

Талли сжала руку сестры:

– Дорогая Герцогиня, он уже несколько месяцев не писал тебе. С тех пор, как умер его дедушка. Даже ты должна признать, что что-то…

Следует отдать ей должное, Талли не сказала «пошло не так», а сказала лишь «изменилось».

– Конечно, изменилось. Изменились его обстоятельства, – сказала Фелисити, продолжая путь к входной двери. – На нем теперь лежит огромная ответственность. Едва ли можно ожидать, что у него теперь найдется время без конца писать мне.

– Тебе виднее, – согласилась Талли. – Может быть, это он сейчас звонит в дверь. Зашел, чтобы забрать тебя и нас всех в свой великолепный дом. Это было бы весьма кстати, потому что запаса угля нам не хватит и на неделю.

На мгновение Фелисити дала себе волю и представила, как бы все это было. Много угля. И свечей. И достаточный запас чая в чайнице, чтобы приготовить приличный «пеко[1]»? А также сахар для чая. Но сквозняк, пробежавший по ногам, вернул ее к действительности.

Почему он неожиданно перестал писать? Даже не ответил на ее идеально написанное соболезнование? Словно умер он сам, а не дедушка? Что произошло?

Снова затренькал звонок. Талли возмутилась такой требовательностью:

– Ишь, растрезвонился, будто герцог. Может, мне посмотреть из окна, нет ли там кареты с гербом, запряженной четверкой, прежде чем открывать дверь?

Фелисити покачала головой:

– Едва ли это Холлиндрейк.

– Так кто же, по-твоему, там трезвонит? – спросила Талли, прижимая к себе поскуливающего Брута.

Фелисити вдруг с облегчением вздохнула:

– Как я могла забыть? Из агентства вчера сообщили, что они нашли для нас ливрейного лакея, отвечающего нашим требованиям.

Талли презрительно фыркнула:

– Что? Неужели нашелся такой, который не нуждается в зарплате и не ограбит нас дочиста?

Фелисити, сокрушенно покачав головой, возвела очи к потолку.

– Разумеется, я собираюсь заплатить ему. Со временем. А поскольку у нас нечего красть, вторая часть вопроса отпадает сама собой.

Колокольчик затренькал снова, и Брут на сей раз вырвался из рук хозяйки и с яростным лаем описал окружность вокруг юбки Талли.

Фелисити пересекла прихожую и откинула щеколду, подумав с некоторой мстительностью, что бесцеремонность этого человека будет наказана ущербом, который Брут причинит его обуви.

Сделав глубокий вдох, она распахнула дверь и уткнулась взглядом в темно-зеленое пальто, владелец которого стоял, наклонившись вперед и нахлобучив шляпу, чтобы защититься от холодного ветра.

– Чем могу быть полезна? – спросила Фелисити, пытаясь унять вдруг охватившую ее дрожь. Дрожь эту нельзя было объяснить холодным воздухом, проникшим снаружи, потому что этот огромный мужчина, стоявший на пороге, заслонял ее своим телом от пронизывающего ветра. Нет, причина была в другом, хотя она пока не понимала, в чем именно.