Лишь несколько акул не захотели сойти с их пути и врезались в стаю, широко разинув свои пасти, — лишь они со своей ненасытной, безрассудной жадностью.

Не дожидаясь пока змеи приблизятся, Белый пустился вслед за пролетевшими мимо него касатками. Сейчас они были менее страшны. Инстинкт и опыт, приобретенный еще его прадедами, недвусмысленно подсказали ему это.

Так он несся около часа, пока не смолк угрожающий шум за его спиной, тогда повернул назад и поплыл к пушистому облаку, повисшему, словно зонт, над скалистым островом.

Вскоре его эхолот обнаружил подводное возвышение, длинный поперечный хребет, буйно заросший непроходимым лесом стометровых водорослей, каким-то сказочным лесом из тонкоствольных лиан, причудливо переплетающихся друг с другом и осыпанных, будто жемчужной росой, кислородными пузырьками.

Рыба-луна, повисшая неподвижно под самой поверхностью, как надутый воздушный шар, терпеливо метала икру. Целые облака икры — двести-триста миллионов крохотных яичек, которые морское течение разносило во все стороны. Двести-триста миллионов новых живых организмов — если, конечно, все они уцелеют в предстоящей жестокой борьбе. Если… А сколько лакомок питалось этой икрой и крохотными вылупившимися мальками!. Вдруг среди сплетающихся водорослей мелькнуло несколько крупных теней, размахивающих плавниками. Испуганная их приближением, стайка морских коньков в ужасе разбежалась в разные стороны.

Черепахи! Почему бы ему не поиграть с ними? Дельфин устремился им навстречу, выбрал самую большую и подбросил ее лбом кверху. Но что это за странные черепахи? Они не убегают, как другие, а сами набрасываются на него сверху, клюют его, рвут своими острыми клювами его кожу!.

Да ведь они же совсем не похожи на тех неповоротливых и безобидных черепах, с которыми развлекались когда-то его сверстники. Как он не заметил, что они и выглядят иначе — более сплюснутые, с рубчатыми панцирями.

Белый обратился в бегство. Черепахи тут же бросились следом за ним, но вскоре отстали. Разве могли они тягаться с ним в скорости? А он усвоил еще одну истину в борьбе за жизнь: рубчатые черепахи опасны, и потому их следует избегать!

От соленой воды ранки у него на теле начало саднить. Дельфин снова взял курс на остров и, обойдя водорослевые джунгли, понесся к своему другу, с которым можно была играть сколько хочешь, беззаботно и спокойно.

Морские птицы с криками возвращались к своим гнездам. Солнце устало клонилось к горизонту, а волны, отражая весь его жар, летели ему навстречу, словно светящиеся водопады.

Сначала показалась скалистая вершина, потом склоны, пенящийся прибой. Послышался лай тюленей.

Над волнами покачивалась белая лодка, а около нее — его друг и… акула!

Белый мгновенно понял нависшую опасность. А понять — для него означало — немедленно действовать! Среди быстрых самый быстрый! Он метнулся вперед и ударил изо всей силы в брюхо акуле так, как делали это его соплеменники из стада Оскаленного. Хищница испуганно метнулась в сторону, а человек издал радостный возглас. Надо было нападать, не медля, молниеносно, пока хищник не опомнился! И, подплыв к врагу, он бросился ему на спину. Шершавая кожа акулы ободрала его, как наждачная бумага, но в возбуждении человек ничего не заметил, впился пальцами левой руки в красное отверстие под жаброй, а правой ударил ножом ее в брюхо.

Но ужас! Встретив твердую толстую кожу, настоящую костяную броню, нож выскочил у него из руки и потонул. Исчез куда-то и неожиданный союзник. Человек, сидевший на спине у мечущейся акулы, остался с ней один на один. — Белячок! Белячок! — позвал он, но напрасно. Вдруг рыба нырнула под воду, увлекая его за собой в синюю бездну, перевернулась на спину и снова понеслась вниз. В ушах у него зазвенело. Он соскользнул с акулы и начал грести кверху, к искрящейся лазури, куда показывали ему путь вылетающие у него изо рта пузырьки.

Догонит она его или нет? Не отгрызет ли ему ноги, как пыталась это сделать около скалы? Он взглянул вниз. Темная тень исчезла. Рядом с ним небрежно покачивались две огромные медузы, сверкающие, словно роскошные люстры, всеми цветами радуги.

Стайка мелких рыбешек, увидев его, тут же, как по команде, свернула в сторону.

Наконец, полузадохнувшийся, он выбрался на поверхность, глотнул воздуха и потонул, снова всплыл и заспешил к лодке.

Куда исчез белый дельфин? Испугался что ли? Неужели покинул его?

Он снова нырнул под воду, посмотрел вниз. И вдруг увидел, что из туманной синевы выплыла акула, перевернулась на спину и разинула пасть. На брюхе у нее, по-прежнему безучастные, висели черными тенями рыбы-прилипалы.

Дождаться, пока она подплывет к нему? Нет, каждая выигранная минутка жизни могла означать жизнь вообще. Он оказался проворнее больной рыбы и снова оседлал ее. Та бешено заметалась, но человек не отпускал. С каким-то безнадежным упорством стиснув коленями шершавые бока акулы, он добрался до ее глаз и впился в них ногтями.

Обезумев от ярости, она подскочила над водой, перевернулась в воздухе на спину и рухнула вниз. Человек с трудом сумел удержаться. На мгновение пальцы его скользнули назад. Но он не отчаялся. И снова впился ногтями в зеленые глаза.

Если бы ему удалось ослепить ее!

Пальцы его тонули в ее глазных яблоках, скребли по ним, как звериные когти.

Два зверя в смертельной схватке!

Но долго ли будет длиться все это, и долго ли еще сможет держаться человек? И выдержит ли вообще? Не бессмысленна ли эта борьба?

— Белячок, Белячок!

А где-то далеко, за тысячи километров отсюда, его ждут две девчушки и изнуренная работой женщина. Монотонно стучит машина… Они ждут. Ждут его. Пусть с пустыми руками. Лишь бы вернулся…

Несчастный чувствовал, как дрожат его колени, как слабеют руки, отказываясь подчиняться ему и царапать глаза врага.

Выдержит ли он?

А впрочем, может, уже нет смысла?

Увидев, что нож выскочил из руки человека, Белый, не колеблясь ни секунды, нырнул вслед за ним. Конечно, он не мог оценить своим мозгом силы этого оружия. И все же одно для него было ясно: он должен как можно скорее принести своему другу этот блестящий предмет, что пошел ко дну, как приносил ему брошенный в воду колышек. Так надо! В его примитивном сознании не было места для колебаний.

Нож опускался все глубже и глубже, блеск острия потускнел, желтая ручка стала зеленой. Вокруг струился знакомый синеватый полумрак; в нем проступали коралловые зубцы, обросшие цветами, над которыми проносились стайки рыб. Морские черви ритмично помахивали бахромой, будто веерами. Губки полоскали свои многочисленные поры.

Вот гигантская тридакна. Вот и пойманный ею осьминог. Ослабев от борьбы, он беспомощно лежал на дне, словно синий лоскут, но глаза его сверкали все также злобно. Тридакна продолжала держать его за щупальце — ведь для нее это был вопрос жизни. Сквозь узкую щель между створками в раковину поступало достаточно воды, чтобы существовать, и потому она решила не отпускать врага до тех пор, пока у него не иссякнут силы.

Нож последний раз перевернулся и упал на песок, прямо к огромным рукам головоногого, которое взглянуло на него прищуренными глазами, но не шевельнулось.

Во время своего плена осьминог успел сожрать все живое вокруг себя: всех звезд, всех мидий, — но это не утолило его страшного голода, и теперь он ждал, чтобы кто-нибудь проплыл мимо. У него не осталось надежды вырваться из беспощадной раковины. Ведь он столько времени безрезультатно боролся с ней, пытался разжать ее силой, пытался вытащить защелкнутую руку, если можно, даже оторвать ее. Все напрасно! А чтобы жить, пусть и так, прикованным, надо было есть.

Белый проплыл над осьминогом два раза — тот не шевельнулся, лишь проследил за ним своими выпуклыми глазами, горящими дикой, бессильной злобой.

Тогда дельфин решился. Стрелой спустился вниз и схватил нож, но только хотел повернуть назад, к поверхности, осьминог обхватил его своими щупальцами. Присоски впились в белую кожу, толстое мешковидное тело надулось, от возбуждения по нему пробежало несколько красных волн, глаза засверкали еще более алчно, защелкал клюв.