— Сначала надо ее пришить, потом я займусь тобой.
Манада кивнула, открыла чемодан с косметикой, нитками и иглами. Вдевая в ушко иглу, она вдруг округлила глаза и спросила:
— А как ты вообще двигал ей? Когда мы прыгнули с поезда, ты ведь не мог пошевелить рукой, а тут она Свету сама собой резала!
— В этом-то как раз ничего странного нет. Хотя объяснить трудно… — Жюбо протянул рану на плече, Манада взяла руку с кровати и сделала первый стежок. — Это как-то связано с нашим мозгом и восприятием. В общем, пока любой наш орган связан с телом, мозг считает его своим и тут ничего не поделаешь. Есть нейронная связь между нервными окончаниями и как только она прерывается — я имею в виду, частично прерывается — мозг блокирует руку, чтобы та не повредила себя. Путем длительных тренировок можно побороть эту связь, тогда можно будет двигать мышцами когда угодно, пусть даже тебе сломали весь скелет. Но я такой техникой не владею. Если же рука отделяется от тела, мозг понимает — она уже не твоя, ее обратно не прикрепишь, и открещивается от нее. Тут барьер снимается, но другая часть мозга всегда будет чувствовать, что рука у тебя есть. Знаешь, если человеку отрубают конечность, иногда он чувствует боль в ней спустя несколько лет. Вот именно этой частью мозга, я и управлял рукой. Знаю, это сложно, да я и сам не понимаю до конца как это происходит, но факт есть факт: если тебе размозжат плечо, ты не сможешь шевелить рукой, до того как ее с мозгом соединяет хоть одно нервное окончание; если же тебе отрежут руку, ты сможешь ей шевелить. То же самое и с ногами, и с головой.
— А если мне разворотят мозг? — Манада почти окончила предварительное прикрепление руки — наложила крупные стежки. Осталось прострочить мелкими для крепости.
— Если серьезно повредят мозг, пролежишь до того, как окончится действие Обезболивателя. Если частично, на некоторое время можно сойти с ума. Спасибо…
— Не за что. А как нам поступить с моей шеей? И у меня вся кожа повисла как раньше!
Жюбо посмотрел на нее — жуть! Шейные позвонки раздроблены полностью, левая половина лица свисает, натягивая кожу на правой. Получилось, что левый глаз Манады заплыл, а правый стал узким как у китайца. Шея то и дело падает на плечи или запрокидывается на спину. Ниже идут три вмятины на груди и сломанная лодыжка.
— Да, тут нитками и пластилином не обойдешься… — пробормотал Жюбо. — Придется разбирать кровать.
Что он и сделал, как только рука вернулась на законное место, а стежки опоясывали плечо плотным кольцом. Из решетчатой спинки, мертвец вынул металлический штырь и забил в кожу Манады на черепе, чуть выше затылка. Штырь пронзил заднюю часть шеи, вошел в спину — получилось что-то вроде иглы, на которую насаживают головы куклам. Дальше он разорвал матрац и набил ватой лифчик — грудь Манады повисла двумя вялыми лопухами, пришлось делать накладную. Несколькими скрепками он натянул кожу на лице, спрятал все под волосами и, обойдя, посмотрел на результат. Стоит ли говорить, что он не впечатлил? Кожа на лице кое-где потрескалась, но это можно закрасить и все же получилось до ужаса неестественно. Лоб, нос, щеки, губы — все гладкие как коленка; осанка прямая как будто… как будто в шею ей забили костыль! На руках и ногах вмятины, это спрячется одеждой, однако… как же ей будет больно! Когда действие Обезболивателя окончится и ткани начнут восстанавливаться, Манаде придется несладко. Ему кстати тоже.
— Интересно, а не носят ли в этой эпохе масок? — Жюбо опять смял подбородок, размышляя о маскировке.
— Что, так плохо?
Девушка вовсе не расстроилась. Ну и что если она уродина? Подумаешь, пройдет месяц и красота вернется. Зато вот если бы Свету так покидали по комнате… Ага, прямая дорожка ей в ад, а Манада уже оттуда выбралась!
— Терпимо, но еще пара таких провалов и тебя придется возить на людях, засунув в чемодан.
Манада хмыкнула и ушла в ванну. Надо еще накрасить кой-какие части кожи, залепить дырки пластилином, пришить к блузке лифчик с ватой, чтобы не спадал…
Вернулась она, спустя пятнадцать минут. Жюбо стоял у окна тер подбородок. Там уже выросла приличная щетина, да и волосы на голове отросли — показались черные корни. Мертвец тоже привел себя в порядок — кое-как выправил грудь, а оставшиеся вмятины скрыла куртка.
— О чем думаешь? — спросила Манада, присаживаясь на краешек кровати.
— О том, что все это очень странно. И о том, что нам надо уходить из города как можно скорее, а все нити находятся здесь.
— Какие нити?
— Та билетерша. Старушка в галерее…
— А что с ней?
— Она может знать, где братья Светы и… — Жюбо прервал мысль, опять погружаясь в десяток неприятных размышлений.
— Да, баба она сильная, — сказала Манада. — У нас в селе дочка кузнеца тоже бабеха была серьезная, но эта…
— Согласен. Я все еще не понял, в чем проявляется ее проклятье. — От манипуляций с подбородком скрепка на шее лопнула, лицо Жюбо перекосилось. Он прикрепил ее, глаза также тупо разглядывали пейзаж за окном.
— Знаешь, дочка кузнеца все не могла себе мужика найти… — начала Манада, но замолчала, когда Жюбо поморщился.
— Она явно не бедна, а значит, может купить любовь. Пусть и иллюзорную… Нет, вот если к внешности она была бы бедна, тогда да, а так… непонятно. А еще она действительно сильна, как поднимательница гирь! Странно, все это попахивает какой-то загадкой.
— Ну и пусть, тебе-то что? Нам надо найти ее и братьев, только вести себя иначе. Если бы ты не оставил то скорострельное ружье в Ростове…
— Макс предупреждал, из-за него нас могут задержать стражники. Да и откуда я знал?! Я думал, нам предстоит простенькое дельце: пришел, попытал, узнал, где братья, перерезал горло. А теперь все усложнилось.
За окнами раздались сирены.
— Надо уходить, — сказал Жюбо, открывая окно.
Манада скинула косметику в чемодан с деньгами, мертвец залез на подоконник. Девушка отдала ему поклажу, он сиганул вниз. Спустя час, мертвые курьеры покинули далеко не благодарный Благодарный и скрылись в лесу.
Отступление Архивариуса:
Большой темный зал с пылающим камином, казалось, они попали в замок графа Дракулы. И не подумаешь, что этот большущий особняк, Женя отстроил всего год назад. В отблесках алого пламени, на трех креслах, восседало семейство Трохиных. Света вернула прежний облик: черное платье до пят, бледное лицо. Серебряные зубы показываются всякий раз, как скульпторша делает глоток вина из высокого бокала. Петька оделся во все коричневое — брюки, вельветовая куртка и передник. Он только что приехал со своей помойки и распространял зловоние. На лбу круглые темные очки, скрепленные резинкой, похожие на плавательные. Он редко их снимал, поэтому кожа вокруг глаз, отчерчивала линию загара бледными кругами. Женя задумчиво вертел в руках бокал коньяка. Высокий, худой, стремительно лысеющий, он сел спиной к камину и его силуэт пылал огнем. И братья, и сестра отличались завидным здоровьем, но Женька слабее всех. Зато мозгов больше всех. Он обладал тем, что называют абстрактным мышлением, умел выдать нетривиальные мысли, но помешался на оккультизме и мистике. Даже этот зал украшали различные амулеты, на стенах строго смотрели иконы, три ловца снов болтались на потолке. Ковер красовался ярко-красной пентаграммой, старший брат сидел точно в центре.
— Долго ты будешь собираться с мыслями? — Поморщился Женя. — Я прилетел сюда, как мог быстро, даже не успел переодеться или помыться!
— Я знаю. — Женя кивнул, но не стал продолжать. Остался задумчив, перебирая мысли, как библиотекарь книги. Ему надо упорядочить все, нельзя так просто вываливать на брата и сестру такое…
Света приехала сегодня ночью, ее сразу осмотрели врачи, наложили нормальные швы и отправили спать. Петька прибыл к обеду. К тому времени Женя убедился — с сестрой все ладом. Он сам не спал почти сутки, размышляя, принимая решение за решением и отбрасывая как ненужные. Он думал, у них еще есть время, думал, успеет подготовить родных к началу…. но Эстебан оказался прав — все, время пришло. Женя несколько раз проверил, удача не ушла, все осталось по-прежнему, но покушение на сестру дало понять что скоро…
