Перед нашим НП гитлеровцы остановились, и генералы вскинули руки к козырьку фуражек. Александр Алексеевич посмотрел на меня и сказал:

— Ты, кажется, можешь по-ихнему? Скажи, пусть идут дальше.

Я перевел его слова и показал рукой в сторону Шпрее. Колонна направилась туда. Мы поняли, что гарнизон Берлина капитулирует. И тут бойцы как по команде начали кричать: «Ура! Победа!» Мы бросали вверх фуражки, пилотки, обнимались, стреляли в воздух. Вот она, долгожданная, завоеванная кровью миллионов советских людей победа!

А пленные все шли и шли. Но вот и последние ряды. Я облегченно вздохнул: зрелище не из приятных. Хотелось скорее к своим бойцам, стоявшим у пушек в полной боевой готовности.

Мы идем от пушки к пушке. Поздравляем с победой Глущенко, Кандыбина, Батышева, всех солдат и сержантов. Меня, Пацея, Голобородько, комбатов солдаты вдруг подхватили на руки и стали высоко подбрасывать в воздух. Все кричали: «Ура!», «Победа!», «Да здравствует Сталин!», «Да здравствует русский солдат в Берлине!».

События менялись, как в калейдоскопе. Мы точно ошалели от радости. Вот я обнимаюсь с отважным командиром батальона капитаном Колчановым и его офицерами. Меня целуют какие-то пехотинцы, я тоже обнимаю и целую знакомых и незнакомых.

Но вот на Королевской площади воцарилась тишина. Вознесенский, Колчанов, я, другие офицеры, сержанты и солдаты направились к вырытой братской могиле. Рядом с позициями орудий батареи П. К. Глущенко хороним погибших друзей, пехотинцев и артиллеристов. Среди них один наш солдат — Зиновий Викторович. Рядом, скорбя, стоит его двоюродный брат. Хоронить этих ребят особенно больно, ведь не дожили до победы совсем немного...

Отгремел у приспущенного Знамени 420-го ОИПТАД прощальный троекратный салют — последняя воинская почесть бойцам, погибшим на Королевской площади. Но никто не уходил: все стояли с поникшей головой, торжественные и задумчивые...

От братской могилы мы направились на огневые позиции и к стрелковым ячейкам батальона Колчанова. Туда же пришли комдив В. М. Асафов, начальник политотдела К. Н. Косяков и командующий артиллерией В. И. Курашов. Солдаты тут же начали качать их, подбрасывая высоко в воздух.

— Солдатики, родные, не качайте! Умоляю, братцы! Ох, проклятая нога!.. — взмолился комдив. Но бойцы бережно, невзирая на просьбы, подбрасывали его вверх. По щекам Василия Михайловича катились слезы радости: победа!

— По-бе-е-да! — гремело окрест. — По-бе-е-да!

Уходя, комдив приказал мне пушки с огневых позиций не снимать: пообещал прислать дивизионного фотографа, чтобы тот заснял расчеты у своих орудий в последние минуты боя. Кроме того, он велел сфотографировать личный состав дивизиона у колонн центрального подъезда рейхстага под развернутым Знаменем.

Роль 420-го отдельного истребительно-противотанкового артиллерийского дивизиона в Берлинской операции была высоко оценена командованием 207-й стрелковой дивизии: «В боях за предместье и центр Берлина противотанковый дивизион... все время находился на прямой наводке, поддерживал огнем и колесами штурмовые батальоны... Несмотря на явную опасность для жизни, орудия прямой наводки 420-го ОИПТАД с короткой дистанции разбивали огневые точки, подавляя все очаги сопротивления, прокладывая своим огнем путь наступающей пехоте.

В дивизионе за время этих боев фаустснарядами и артиллерией противника выведено из строя 60% материальной части, но исход боя был обеспечен в нашу пользу — 30 апреля наши части вошли в рейхстаг и начали очищение Тиргартен-парка...»[7]

Командующий артиллерией 79-го стрелкового корпуса полковник И. В. Васильков, в частности, отмечал, что дивизион, заняв позиции в двухстах метрах от рейхстага, оказал исключительное содействие штурму рейхстага. В ходе боя он лично дважды ставил задачи выдвинуть дивизион вперед пехоты и расчистить путь пехоте, и в обоих случаях эта задача была выполнена блестяще.

Нелегкой ценой досталась нам победа. В Берлинской операции мы потеряли девять человек убитыми, в том числе двух командиров батарей, одного командира орудия и четырех наводчиков, двадцать четыре человека были ранены; фаустпатронами, противотанковыми орудиями, танками и самоходками врага выведено из строя семь орудий (только два из них удалось восстановить и возвратить в строй) и свыше десяти автомобилей-тягачей.

Зато фашисты поплатились сотнями жизней своих солдат и офицеров, девятью танками и пятью самоходными орудиями, множеством сожженных и подбитых автомашин, уничтоженных пулеметных точек.

3 мая нас отвели в район Сименсштадт. Здесь дивизион удобно расположился на зеленом поле небольшого стадиона. Личный состав разместили в уцелевших домах. Начались мирные будни. Каждый день письмоносцы увозили сотни писем солдат и офицеров части, спешивших сообщить своим родным и близким о победе, о том, что скоро состоится радостная и долгожданная встреча с ними.

Каждый день у дивизионной кухни, на скамейках стадиона, располагались жители Берлина: женщины, дети, старики. Советские воины угощали их русскими щами и гречневой кашей, хлебом и чаем. Здесь же постоянно обедали и артисты Берлинской оперы, которые позже выступили перед нами с большим концертом. Задушевно исполнили они песню на слова Г. Гейне «Лорелай» («Русалка»).

Поздним вечером 8 мая мне позвонил комдив Асафов. Он сообщил о том, что Германия подписала акт о безоговорочной капитуляции, и просил рассказать об этом всему личному составу.

Было уже поздно, но мы все-таки собрались и отметили радостное для нас событие праздничной трапезой. Зуммер пищал не переставая до утра. Противотанкистов горячо поздравляли Владимир Иванович Курашов, Константин Николаевич Косяков, Иван Дмитриевич Ковязин, Александр Павлович Чекулаев, Александр Алексеевич Вознесенский и многие другие.

Утром на ярко-зеленом поле стадиона Голобородько выстроил дивизион. Все до единого стояли в строю. Торжественные. Молодые. Подтянутые. На гимнастерках золото и серебро орденов и медалей. Я поздравил с великой победой личный состав дивизиона, который прошел от Москвы до стен рейхстага. Затем мы дали троекратный салют холостыми выстрелами из всех орудий.

Вскоре дивизия передислоцировалась в заповедный лес севернее Берлина. Наша часть расположилась в урочище Реух. В считанные дни мы построили наземные домики-срубы, разбили и расчистили линейки, создали образцовый артиллерийский парк и техническую площадку. Главным строителем у нас был сержант Егор Травкин — искусный прирожденный плотник. Он трудился денно и нощно. Все, включая комбатов, получали у него консультации по всяким строительным делам.

Некоторое время спустя вместе с Курашовым и Косяковым к нам приехал комдив Асафов. Он долго ходил по лагерю, проверял, как оборудованы парки, пищеблок, учебные классы, санчасть, жилые помещения. Все ему очень понравилось, и он поблагодарил солдат и офицеров за хорошую работу.

Полковник согласился у нас отобедать. Стол сервировала Люба Корявцева, девушка, с которой я подружился. Под любопытным взглядом Василия Михайловича, знавшего о нашей предстоящей свадьбе, Люба священнодействовала: расставляла посуду, вина, подавала закуски. За столом разместились все офицеры дивизиона и наиболее отличившиеся младшие командиры. Асафов произнес теплую речь — дал высокую оценку боевым действиям нашей части в Берлинской операции, отметил подвиги многих воинов, сердечно всех поблагодарил.

В самый разгар торжества на дороге, ведущей в лагерь, появились трое перебинтованных велосипедистов. Ехали они треугольником — двое впереди, третий позади. Они остановились, и один из них сказал:

— Товарищ полковник, разрешите обратиться к майору Бессарабу?

Это был Аркадий Кучин. Но до чего же он стал неузнаваем!..

— А вы обращайтесь прямо ко мне.

— Есть! — И, переведя дыхание, Кучин продолжал: — Командир противотанкового орудия 420-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона старший сержант Кучин вместе с двумя рядовыми прибыл в часть из госпиталя для прохождения дальнейшей службы.