Когда в зал вошел Альфред, Миллисент подняла на него глаза, но тут же опустила голову. По ее поведению никто бы не догадался, что она ждала его.

Альфред же прошелся по залу и осмотрелся. Он сразу заметил Миллисент и хотел подойти к ней. Но девушка что-то шила, и Альфред так и не решился к ней приблизиться. Немного помедлив, он направился к своим приятелям, игравшим в кости.

Миллисент тихо вздохнула и отложила иглу. Но заплатка получилась не очень аккуратная, и девушка вновь взялась за иголку. С того самого момента как ее отца бросили за решетку, она думала только о нем, о том, как его вызволить. Но накануне Эрта шепнула ей на ухо, что все будет хорошо – так пообещала леди Роза. А Миллисент верила своей госпоже. Раз та сказала, что все будет хорошо, значит, так и случится.

И теперь, когда она уже не так беспокоилась за отца, Миллисент смогла думать и о других вещах. В какой-то момент она с удивлением обнаружила, что мысли ее то и дело возвращаются к одному из наемников – Альфреду. Прежде, ослепленная горем и страхом, она не удивлялась его постоянному присутствию рядом с ней. Теперь же Миллисент испытывала крайнее смущение при воспоминании о том, как рыдала на плече Альфреда в ту ночь, когда поймали ее отца.

Лицо Альфреда было покрыто шрамами. Он получил их во время пожара в тот день, когда норманны убили его семью. Так сказал девушке воин по имени Айво. Раньше Миллисент почти не замечала его увечий – слишком уж велико было свалившееся на нее горе. Но теперь она посмотрела на Альфреда повнимательнее… и удивилась. Удивилась вовсе не тому, что раньше не замечала его шрамов. Ее удивляли разговоры некоторых женщин – те, содрогаясь от ужаса, утверждали, что один лишь вид Альфреда вызывает у них тошноту. А вот Миллисент не испытывала ничего подобного. Она полагала, что когда-то Альфред, наверное, был очень красив. И одна сторона его лица даже сейчас выглядела довольно привлекательно. А та, что покрыта шрамами, не казалась слишком уж отвратительной, если привыкнешь. Но более всего Миллисент смотрела на глаза Альфреда – добрые и необыкновенно выразительные.

Именно его глаза вспоминала Миллисент, когда лежала на своей узкой кровати, примостившейся в нише зала, за занавеской. Вспоминая эти чудесные глаза и сильные руки Альфреда, девушка тихонько вздыхала. Этот молодой воин был очень добр к окружающим его людям. А ведь так бывает не всегда… Некоторые мужчины, пережившие большое горе, становились злыми и ожесточенными – словно страдания забрали все, что было в них доброго; Альфред от них отличатся. Он всегда приходил на помощь, когда Миллисент или ее брат Уилл в чем-либо нуждались. Да, в такие моменты он непременно оказывался рядом. Но до недавнего времени она не ценила эту заботу и даже не замечала ее, хотя и начала во всем полагаться на Альфреда.

Но почему же он сейчас стал сразу отдаляться от нее? Может, подумал, что она больше в нем не нуждается? Или просто устал от нее? Миллисент хотела поблагодарить Альфреда за заботу, высказать искреннюю признательность, но почему-то робела и не решалась к нему подойти. Наемный воин, побывавший в далеких землях и много повидавший, наверное, считает ее очень скучной девушкой. И он наверняка найдет себе жену где-нибудь в другом месте.

Эта мысль почему-то очень расстроила Миллисент, и она тяжело вздохнула.

Наемники же тем временем играли в кости и о чем-то, говорили. Но их предводителя с ними не было – тот ушел после того, как старик Эдвард что-то сказал ему на ухо. Посыльный по имени Стивен уже уехал обратно в Кревич-Касл. Он не раз поглядывай на Миллисент, но она не обращала на него внимания. Ведь Стивен – совсем еще мальчишка, а Альфред – настоящий мужчина.

– Суэйн опять выиграл? – вскричал Айво, словно не верил собственным глазам. Взглянув на Альфреда, он добавил: – Не вытаскивай деньги из кошелька, если не хочешь с ними расстаться. Датчанину сегодня чертовски везет.

Белокурый красавец Суэйн широко улыбнулся и, не обращая внимания на нападки Айво, принялся встряхивать в ладонях кости. Наконец он бросил их на стол, и тотчас же из груди Рейнарда вырвался душераздирающий стон. Альфред же улыбнулся и вдруг взглянул через плечо на Миллисент. Девушка тут же опустила глаза: она не хотела показывать Альфреду, что наблюдает за ним. На щеках ее тотчас же заиграл румянец, а движения стали неловкими.

Несмотря на румянец, лицо девушки казалось необыкновенно бледным и даже каким-то болезненным. Именно об этом и подумал Альфред, почувствовав, как душу его переполняет нежность. Неужели он сходит с ума? Конечно, Миллисент – очень хорошенькая девушка, но ведь дело не только в этом. Было в ней нечто такое, что заставляло Альфреда постоянно наблюдать за ней, защищать… любить ее. Размышляя о подобных вещах, Альфред чувствовал себя настоящим глупцом.

Что может связывать Миллисент, дочь преуспевающего мельника, с нищим наемником, у которого к тому же изуродовано лицо? Ощущение собственной ничтожности всегда портило Альфреду настроение.

Конечно же, все дело в его лице.

Редкая женщина способна была смотреть на него, не высказывая обидных замечаний. Одни в ужасе шарахались, а на лицах других возникало столь отвратительное выражение жалости, что становилось тошно. Альфред не желал, чтобы его жалели. Ему хотелось, чтобы с ним обращались как с любым другим мужчиной. Норманны оставили на его лице свою печать, и это он мог пережить, а вот против жалости противоядия не было.

Он вспомнил, что в ночь пожара в деревне леди Роза общалась с ним так, словно не замечала его уродства. Она не считала его чудовищем только из-за того, что его лицо обезображено. Леди Роза оценила его помощь, о чем не преминула сообщить, и даже искренне рассмеялась, когда он рассказал смешную историю из своего детства. Неудивительно, что Гуннар Олафсон не мог отвести от нее глаз…

Тут Миллисент снова посмотрела на Альфреда. Ее янтарные глаза казались огромными на миниатюрном личике, а непокорные пряди цвета ореха разметались по плечам. На этот раз Миллисент не отвернулась сразу, и… Альфред заморгал от удивления. А потом она вдруг улыбнулась ему. Поднявшись на ноги, Альфред что-то сказал своим друзьям и направился к девушке.

Она снова что-то шила, но руки ее дрожали, и Альфред понял, что она думает сейчас совсем не о своем рукоделии. Неужели он ее напугал?

И вновь Альфреда охватило ощущение собственной ничтожности. Да, возможно, он действительно напугал Миллисент. Нужно пройти мимо, забыть ее и сделать вид, что она вовсе не всколыхнула в нем чувств, которые он запрятал глубоко-глубоко в своем сердце в тот самый день, когда норманны убили всех его близких.

Альфред давно уже привык считать, что жизнь его… закончилась. Но теперь он вдруг поймал себя на мысли о том, что в его жизни начинается что-то новое.

Ну вот, снова! Снова эта улыбка – на сей раз немного робкая, но все же необыкновенно привлекательная. И эта улыбка манила его… как огонек свечи в темном подземелье. Альфред стоял на расстоянии ярда от девушки, не зная, что делать дальше. Теперь Миллисент яростно орудовала иголкой, и он подумал, что ему, наверное, следует уйти. Но тут вдруг послышался тихий возглас девушки, а затем – звон иголки, упавшей на пол. На пальчике же Миллисент появилась алая капелька крови. Девушка в смятении смотрела на свой палец, а капелька тем временем скатилась на ее шитье. Миллисент с беспокойством посмотрела на Альфреда и прошептала:

– Теперь будет пятно. – Причем сказала это так, словно совершила какое-то преступление.

Альфред прилагал все силы, чтобы не улыбнуться, но Миллисент, должно быть, заметила веселый блеск в его глазах. Нахмурившись, она отвернулась. Но Альфред вдруг оказался рядом с ней, хотя он не помнил, как подходил. Присев на корточки возле скамьи, он взял девушку за руку.

Миллисент вздрогнула, но попытки высвободить руку не сделала. «Хороший знак», – промелькнуло у Альфреда в голове. Медленно и очень осторожно, чтобы не напугать девушку, он поднес ее палец к губам и коснулся его кончиком языка. Кровь была солоноватой на вкус.