Готье-Монвель (отмахиваясь от дыма). Хоть бы пожалели несчастного астматика! (Пауза.) Когда Фейю узнает, что ему утерла нос женщина...
Клодина Ле Галлек. Надо же когда-то начинать. Мужчины утирают нам нос уже двадцать столетий.
Готье-Монвель. Ну, тогда лишние две-три недели ничего не значат. Давайте дождемся более подходящего момента для вашей революции...
Клодина Ле Галлек. Жан-Поль, вы должны дать мне слово. Иначе я не проголосую за "Трудные роды".
Шариу. Если бы я не старался избегать громких слов, дорогая Клодина, то сказал бы, что ваша угроза сильно напоминает шантаж.
Клодина Ле Галлек. А вы и не избегайте!
Готье-Монвель (помолчав). Это будет очень сложно. (Пауза.) Я так далеко зашел, что не знаю, можно ли еще дать задний ход... Я уже обещал Фейю... Ваша сигара...
Клодина Ле Галлек. Сейчас погашу.
Шариу. Что? Ты начал переговоры с Фейю без нашего ведома?
Готье-Монвель. Творчество Фейю представляется мне настолько значимым, что я посчитал своим дoлгoм пополнить наши ряды такой выдающейся фигурой. Вот я и обещал ему... Клодина, умоляю вас, погасите сигару...
Клодина Ле Галлек. Сейчас, сейчас! (Гасит сигару.) Обещания связывают только тех, кому они даны: вы это знаете лучше меня.
Готье-Монвель. Неужели вы хотите сделать из меня клятвопреступника? Не могу себе представить...
Клодина Ле Галлек. Представляйте себе все что угодно... при условии, что место Фердинана займет женщина и что эту женщину будут звать Пьеретта... А Фейю станет первым мучеником, погибшим за равноправие женщин... Пускай дожидается, когда умрет кто-нибудь еще.
Шариу. Долго же ему придется ждать. За исключением Бенаму все члены нашего жюри — я стучу по дереву — совершенно здоровы.
Клодина Ле Галлек. А знаете, кто-то недавно видел Вилькье и сказал мне...
Готье-Монвель. Не стройте себе иллюзий. Вилькье переживет нас всех.
Клодина Ле Галлек. Что ж, тем лучше для него. И тем хуже для Фейю. (После паузы, обращаясь к Готье-Монвелю.) Так вы даете мне слово насчет Пьеретты Деланд?
Готье-Монвель. Но, Клодина...
Клодина Ле Галлек. Вы даете мне слово или нет?
Готье-Монвель. Мне кажется, что...
Клодина Ле Галлек. Вы даете мне... честное слово?
Готье-Монвель. Разве я могу отказаться? Вы просто замечательно умеете... убеждать! Если для вас так важно, чтобы в жюри появилась еще одна женщина, я не стану вам поперек дороги...
Клодина Ле Галлек. Я знала, что вы сочувствуете нашему делу!
Готье-Монвель. Не вашему делу, а вам лично, Клодина, это не одно и то же. А вы даете мне слово — точнее, отдаете ваш голос за "Трудные роды"?
Клодина Ле Галлек. Да!
Готье-Монвель. По рукам? (Поднимает правую руку.)
Клодина Ле Галлек. По рукам! (Ударяют друг друга по рукам.)
Готье-Монвель. И все же давайте соблюдать приличия. У Фейю должно сложиться впечатление, что я защищал его кандидатуру. Кроме того, нам придется повременить с этим делом... из-за траура.
Шариу. Из-за траура! Быстро же вы с ним разобрались. Но учтите, не все случаи рака безнадежны. Бенаму пока не умер. Этот парень еще может устроить нам сюрприз!
Клодина Ле Галлек. Но я думала, это конец, вы сказали, что...
Готье-Монвель. Конец это или не конец, сказать трудно. Каждый день появляются новые лекарства. Вчера или позавчера я прочел в газете, что американцы — или немцы, или швейцарцы — вот-вот изобретут какую-то молекулу, которая совершит подлинную революцию...
В приоткрывшуюся дверь заглядывает Микаэль Фоссер.
Фоссер. Я не слишком опоздал? Если мое присутствие нежелательно, могу уйти...
Шариу. Микаэль, вам надо исправляться. Иначе в один прекрасный день мы обойдемся без вас.
Фоссер. Я уже шесть лет в жюри Констановской премии, и каждый год вы прекрасно обходились без меня. Я тут вроде статиста. Ни один из романов, которые я вам рекомендовал, не привлек вашего благосклонного внимания. Если я поддерживаю чью-то кандидатуру, это верный признак, что она не пройдет.
Готье-Монвель. Напротив, друг мой, у вас редкое чутье! Все эти шесть лет вы неизменно отдавали свой голос — правда, в последнем туре, но ведь последний тур самый важный! — за автора, который в итоге оказывался победителем. Вы — главный винтик в механизме большинства.
Фоссер (пожав плечами). А за кого, вернее, за что в этом году высказывается большинство?
Готье-Монвель. Как будто вы не знаете! Как будто из соревнования не выбыли все книги, кроме одной — романа Франсуа Рекуврера "Трудные роды"!
Шариу. Это вы поторопились!
Клодина Ле Галлек. Это вы явно поторопились!
Фоссер (разглядывая их по очереди). Похоже, большинства у нас нет!
Готье-Монвель. Есть-есть! Оно вот-вот сформируется! Дело в том, что другие книги, прошедшие предварительный отбор, - "Праздник у Капулетти" и "Что с лица, то и с изнанки" — это просто жвачка. Если вы не против, проведем голосование. Как обычно, один-два тура для разогрева.
Клодина Ле Галлек. "Праздник у Капулетти" — это все что угодно, только не жвачка!
Готье-Монвель. Микаэль, сделайте одолжение, сядьте.
Фоссер. Думаю, вы знаете, что Морзек не придет. Он должен был вас предупредить. (Передает Шариу конверт, который тот открывает.)
Шариу. Спасибо. Итак, мы собрали бюллетени всех отсутствующих. (Считает.) ...Три, четыре, пять, с бюллетенем Морзека получается шесть. Прекрасно. (Пауза. Указывает пальцем на каждого из членов жюри.) Не забудьте подписать бюллетени. Неподписанные бюллетени будут считаться недействительными. В жюри Констановской премии каждый должен отвечать за свой выбор. У нас полная открытость...
Фоссер. Кажется, ручку забыл...
Шариу. Вот вам ручка... Мы очень затянули с голосованием. Предлагаю наверстать упущенное время... Итак, первый тур! На старт, друзья мои!.. Готовы?.. Начали! Не задерживаемся, не задерживаемся! Надо же! Оказывается, я сам еще не исполнил долг избирателя... (Заполняет бюллетень. Пауза.) Вы не против, если я включу еще одну лампу? (Встает и включает.) Так лучше, правда? (Садится.) Я собираю бюллетени! (Пускает по кругу небольшой поднос). Клодина, вы не согласитесь ассистировать мне? Спасибо. (Направляется к доске.) Сначала я запишу названия книг, за которые высказались наши отсутствующие коллеги. Поскольку их выбор уже сделан, ни первый, ни второй туры не смогут повлиять на результат... (Разворачивает бюллетени отсутствующих и записывает на доске названия.) "Трудные роды" — два голоса, Вилькье и Бенаму; "Что с лица, то и с изнанки" — два голоса, Кофр и Манфор; "Праздник у Капулетти" — один голос, Баталидес; "Зима в Гватемале" — один голос, Морзек.
Клодина Ле Галлек. Откуда взялась эта "Зима в Гватемале"?
Фоссер. Эту книгу предложил Морзек на нашем первом заседании в сентябре. И настаивал, чтобы мы все ее прочли.
Клодина Ле Галлек. Правда? Я что-то не припоминаю.
Шариу. Не будем отвлекаться на мелочи, у нас времени в обрез. Клодина, за кого мы проголосовали?
Клодина Ле Галлек (разворачивает бюллетени и читает). "Трудные роды"... "Праздник у Капулетти"... (Шариу повторяет за ней каждое название и записывает его на доске.) "Зима в Гватемале"... "Синие манго"... Название красивое, но широкой публике оно ничего не говорит...
Шариу. Каюсь, это я. Что поделаешь, каждый из нас вынужден время от времени оказывать кому-то любезность. (Разводит руками, давая понять, что от судьбы не уйдешь.) Итак, у нас получается... один, два, три — три голоса за "Трудные роды"; один, два — два за "Праздник у Капулетти"; один, два — два голоса за "Что с лица, то и с изнанки"; за "Зиму в Гватемале" — тоже два голоса, и один голос за "Синие манго". Как мы и думали, первый тур не выявил победителя. (Пауза.) "Синие манго" — это мой грех. Но откуда взялся второй голос за "Зиму в Гватемале", я coвершенно не представляю.
