Готье-Монвель. Напрасно думаешь! К тому же мне пришлось бы отказаться от выпивки...
Шариу. А заодно — от жареного гуся, от запеченной курицы с фасолью, от оссобуко, от тушеного мяса...
Готье-Монвель. Лучше сразу сдохнуть, а? Если можно, поговорим о чем-нибудь другом! (Выпивает бокал.)
Шариу. Например, о Шёнбрунне? Слышал на прошлой неделе его выступление по радио?
Готье-Монвель. Ох!
Шариу. Вздохами тут не отделаешься. Надо поставить его на место.
Готье-Монвель. Пускай нас оскорбляют: это бесплатная реклама! Есть поговорка: больше помета, лучше урожай.
Шариу. Этот Шёнбрунн – опасный тип. Мне не нравятся его нападки на "Банду трех" — на наших с тобой издателей! Он заявил, что – цитирую по памяти – "эти трое вступили в сговор и при пособничестве послушных им – послушных им! – членов жюри распределяют все основные литературные премии"! Надо поставить его на место.
Готье-Монвель. "Банда трех"! Ха-ха-ха! Глупее не придумаешь! Конечно, Шёнбрунн — это особо тяжелый случай, но ведь таких, как он, полно. Только дорвутся до микрофона, сразу начинают поливать всех грязью. Лучше бы издавали приличные книги. (Пауза.) Моя мечта — открыть молодого романиста, которого выдвинул никому не известный издатель. Вот уже много лет я работаю на износ, въедливо, строчку за строчкой изучаю десятки нудных графоманских опусов — и хоть бы раз кто-то меня порадовал.
Шариу. И со мной то же самое!
Готье-Монвель. А в этом году Шёнбрунн может орать сколько угодно: премию получит роман, вышедший в "Вожла". (Шариу досадливо кривится.) Знаешь, я получил письма от Бенаму и Вилькье, в которых они выражают свое мнение. Вот эти письма. Они присланы на твое имя, дорогой мой генеральный секретарь. Я не вскрывал их, но заранее знаю, что Бенаму и Вилькье проголосовали за "Трудные роды". Итак, у нас есть два голоса. Добавь мой… Получается уже три... Конечно, это голоса трех членов жюри, которые публикуются в "Вожла", но они весомее многих других! Могло бы быть даже четыре, если бы в уставе премии был пункт по которому голос председателя жюри считается за два.
Шариу. Да, но ведь там нет такого пункта.
Готье-Монвель. Смею надеяться, что и вы с Клодиной в итоге примкнете к партии здравого смысла!
Шариу. Поживем — увидим! Если, предположим, прибавить нас с Клодиной, получится пять голосов. А где взять шестой?
Готье-Монвель. Это будет голос Микаэля. Во время первого, а может быть, и второго тура он для виду поупирается, станет навязывать нам какого-нибудь никому не известного автора. А потом вольется в наши ряды. Это лучшее, что он сможет сделать. Ты не нальешь мне еще шампанского?.. Спасибо. Как ты считаешь, сколько нас будет сегодня?
Шариу. Если кто-то не ввалится в последний момент, четверо: мы с тобой, Клодина и Микаэль.
Готье-Монвель. Четверо! Ну, Вилькье — это понятно, он никогда не приходит. А вот у Бенаму есть уважительные причины.
Шариу. Еще какие уважительные, черт возьми! Позавчера я заезжал к нему в больницу...
Готье-Монвель. Я тоже собирался, но не смог вырваться.
Шариу. В лучшем случае он протянет месяц-два. Это ужасно... Он высох как скелет...
Готье-Монвель. Я так тепло отношусь к нему... Мы с ним переписываемся. Его последнее письмо нельзя читать без волнения. У него такой отточенный стиль. (Пауза.) Думаю, лучше писать ему, чем навещать. Некоторые больные не очень-то хотят, чтобы их навещали. Посетители утомляют их и нервируют... Вдобавок им тяжело видеть здоровых людей. Другое дело - письма... Кстати, из-за Бенаму у меня большая проблема.
Шариу. Из-за Бенаму?
Готье-Монвель. Да. (Пауза.) Надо подыскивать ему замену.
Шариу. Но он еще не умер.
Готье-Монвель. Ты сам только что сказал: больше месяца-двух он не протянет.
Шариу. Рак желчного пузыря с обширными метастазами...
Готье-Монвель. Бедный Бенаму...
Шариу. Бедный Бенаму...
Готье-Монвель. Я подумал о Фейю...
Шариу. Я могу предложить тебе с десяток имен.
Готье-Монвель. Предлагай! Предлагай! Я подумал о Фейю, но я ничего не имею против Лемерсье, Кафареля, Ван-Дейка...
Шариу. Они все издаются в "Вожла"!
Готье-Монвель. Разумеется! Бенаму тоже издавался в "Вожла".
Шариу. Издается.
Готье-Монвель. Издается, издавался, будет издаваться... это всего лишь грамматика. Я думаю вот о чем: в жюри нельзя допускать дисбаланса. Если выбывает член жюри от "Вожла", его должен заменить член жюри от "Вожла". Таково правило. Есть поговорка: верблюды под смоковницами не ложатся.
Шариу. Ха-ха-ха! (Пocле кaждoй пoгoвoрки cтaрaетcя cмеятьcя как можно дольше.) Замечательно, замечательно! И как тонко! (Пayзa.) Конечно же, я ничего не имею против Фейю. Но на нас наверняка обрушатся с обвинениями, что мы тут устроили закрытый клуб с бессрочным членством — нас ведь избирают пожизненно. Вот в Англии состав литературных жюри подвергается ежегодной ротации.
Готье-Монвель. Меня не волнуют английские литературные жюри, меня волнуют французские. И их сба-лан-си-ро-ван-ность. Посмотри, что получается. В жюри премии Севинье у "Пресс дю Шеналь" четыре голоса из десяти. Это подавляющее большинство.
Шариу. Пожалуй...
Готье-Монвель. Ни для кого не секрет, что премия Эмиля Жирардена — собственность издательства "Гранадос"; и почему-то никто не возмущается, когда премию Жирардена прямо называют премией "Гранадоса". Конечно, "Гранадос" распоряжается ею, как хочет, ведь у него в жюри шесть голосов из десяти.
Шариу (ворчливо). Ну, положим...
Готье-Монвель. А мы, даже если заменим Бенаму другим автором "Вожла", все равно будем здесь в меньшинстве: три голоса из десяти.
Шариу (обиженно). Пусть издательство "Гранадос" и располагает поддержкой шести членов жюри из десяти, но оно ведь не злоупотребляет этим. (Готье-Монвель жестами выражает удивление.) Нет, "Гранадос" присуждает премию Жирардена своим авторам только раз в два года. (Пауза). Раз в два года, не чаще.
Готье-Монвель. Это отнюдь не означает, что он остается с пустыми руками! Известно, как это делается: "Я тебе уступаю "Жирардена", а ты мне даешь "Севинье"!" Или: "Я отказываюсь от "Жирардена" и от "Севинье", а ты мне обеспечь "Констана"!" Или: "Жирардена" я оставлю себе, а мои люди в жюри "Севинье" проголосуют за одну из твоих книг".
Шариу (неуверенно). Брось, такого не бывает...
Готье-Монвель. Оправдания могут быть любые: кто-то говорит, что надо восстановить справедливость, кто-то — что он печется об интересах друга...
Шариу. Ты всегда умел анализировать события.
Готье-Монвель. Мы все состоим в одном братстве. Единственное требование, которое предъявляется к желающим вступить в него, — это талант...
Открывается дверь, и в комнату стремительно входит Клодина Ле Галлек, нагруженная пакетами. Готье-Монвель делает слабую попытку подняться с места. Шариу встает. Поцелуи, объятия.
Готье-Монвель. Дорогая Клодина! Как это мило с вашей стороны – не забыть о старых дружках!
Клодина Ле Галлек (поморщившись). Дружках! Можно подумать мы шайка преступников!
Шариу. Преступников! Преступников...
Готье-Монвель. Что у вас в пакетах?
Клодина Ле Галлек. А-а, вам интересно! Я не решилась сдать их в гардероб. (Развязывает один из пакетов.) Вот! (Достает четыре или пять кашемировых пуловеров, разворачивает их и по одному прикладывает к себе.) Нравятся? Удобные, правда? Пощупайте, не стесняйтесь! Мягкие, нежные, правда? Могу сказать, где купила: на углу авеню де л'Опера и улицы Сент-Анн. Магазин почему-то называется "Головной убор". Скажите, что вы от меня, и вам сделают пятнадцатипроцентную скидку — это при том, что цены уже снижены! Полная ликвидация, немыслимая дешевизна! (Начинает развязывать второй пакет.) Сейчас я вам покажу другие пуловеры, они еще лучше, просто чудо! Из альпаки... И достались мне почти даром!..
