Готье-Монвель. Пожалуй, могло бы быть еще эффектнее... Небольшая пауза после "Констановская премия присуждается..." добавила бы напряжения.
Фоссер. Вы слышали свистки и негодующие крики, которыми встретили ваше решение?
Шариу. Нет, не слышал.
Готье-Монвель. Так бывает каждый год. Это традиция.
Фоссер. Если бы премию получила "Зима в Гватемале", свистков бы не было.
Готье-Монвель. И читателей тоже.
Клодина Ле Галлек. Ну вот мы опять, опять, опять начинаем ссориться! (Фоссеру.) Страшно вспомнить, как вы собирались расстаться с нами! Вы ведь не сделали бы этого, правда? Не покинули бы нас? Вы ведь любите нас, Микаэль? Скажите, что вы нас любите!
Фоссер. Люблю, люблю, люблю. Вы довольны?
Звонит телефон.
Готье-Монвель (Шариу). Возьми трубку! Это Аделаида хочет поблагодарить тебя за "Синие манго". Есть поговорка: если жабу долго щекотать, у нее начнется крапивница.
Александр подходит к телефону.
Шариу. Нет, я не могу сейчас беспокоить председателя. Он очень занят. (Готье-Монвелю, прикрыв ладонью трубку.) Правда ведь, ты очень занят?.. Как бы это ни было важно, я не могу его беспокоить... А кто говорит? Ах да, да... Я Александр Шариу, генеральный секретарь жюри Констановской премии... Да... да... Да... да... Я передам господину председателю... Вы правильно сделали, что... Нет-нет, вы правильно сделали. Ну конечно, само cобой... (Кладет трубку и медленно подходит к столу.) Звонил директор больницы... (Пауза.) Бенаму скончался.
Готье-Монвель. Бедняга Бенаму!
Клодина Ле Галлек. Бедный Фердинан!
Готье-Монвель. Когда он умер?
Шариу. Примерно полчаса назад.
Готье-Монвель. Такая новость всегда выбивает из колеи, даже если ты готовился к ней заранее.
Шариу. Сегодня утром Бенаму, как обычно, выпил кофе. Как обычно, побрился. Все было как обычно. Он умер, когда смотрел телевизор... (Пауза.) Прожил бы еще минут пятнадцать-двадцать — услышал бы, как я объявляю решение.
Готье-Монвель. Мог бы подождать до завтра.
Шариу. Эта новость подпортит впечатление от премии.
Клодина Ле Галлек. Хочется нам этого или нет, но теперь мы просто вынуждены заняться вопросом о преемнике.
Готье-Монвель. Удивляюсь я вам, Клодина. Нашего друга еще не успели похоронить, а вы уже говорите о замене!
Клодина Ле Галлек. Но, Жан-Поль, час назад вы сами рассуждали о его скорой смерти. Ведь именно вы предложили кандидатуру Фейю.
Готье-Монвель (поспешно). В тот момент Бенаму был еще жив. Рассуждать о чьей-то возможной кончине не значит приблизить ее. Конечно, он мог умереть — так же, как вы или я. Не раньше и не позже.
Шариу (недоверчиво). Не раньше и не позже...
Готье-Монвель. Ну ладно, немного раньше, чем вы или я. Фейю — это была предварительная гипотеза. Просто один из вариантов.
Фоссер. Один из вариантов? Но я думал, Фейю...
Готье-Монвель. Это было до вашего прихода. Не помню, у кого именно, то ли у Александра, то ли у Клодины, появилась идея...
Клодина Ле Галлек (перебивает). Дорогой Жан-Поль, по-видимому, печальная весть, которую мы только что получили, вызвала у вас частичную амнезию. Вы позволите мне освежить вашу память?
Готье-Монвель. Ничего я вам не позволю. (Пытается встать, хватается за край стола. Шариу хочет ему помочь, он жестом дает понять, что справится сам. Затем, говоря, медленно выпрямляется.) У меня превосходная память. Желаю вам, чтобы и ваша была в таком же исправном состоянии...
Клодина Ле Галлек. С вашего позволения или без него, но я напомню: Александр сидел справа от вас и должен был слышать — кажется, он пока не оглох, — как я сказала, что не может быть и речи о том, чтобы место Фердинана (когда оно освободится) занял Фейю или кто-то еще из ваших приспешников. Потом вы сами заявили, что...
Готье-Монвель уже выпрямился во весь рост.
Готье-Монвель (перебивает). Что я мог заявить? Бред какой-то! Да, Александр действительно сидел здесь, справа от меня (показывает), но за все время разговора мы ни разу не затрагивали тему преемника. Александр, скажи что-нибудь! Ты же не хочешь, чтобы меня здесь обвинили...
Шариу. Да, я, конечно, сидел здесь, но... Бывает, я отвлекаюсь, всем кажется, что я слушаю, а на самом деле я дремлю, погружаюсь в мечты...
Готье-Монвель (теперь он прямой, как восклицательный знак, и без всяких усилий расхаживает по комнате. Остальные застыли на месте). Нет, ты не дремал и не погружался в мечты. Когда ты заговорил об избрании Фейю, я заметил: "Ты слишком торопишься".
Шариу. Наверно, все так и было... Не стану с тобой спорить...
Клодина Ле Галлек. Понтий Пилат!
Шариу. Клодина, я попросил бы!..
Клодина Ле Галлек. А что? Разве это оскорбление?
Фоссер. Кто-нибудь объяснит мне...
Клодина Ле Галлек. Объяснять, собственно говоря, нечего. (Потянув носом.) Здесь воняет! И очень сильно!
Готье-Монвель. Когда не хватает аргументов, дорогая Клодина, пускают в ход грубость. Это не делает вам чести.
Клодина Ле Галлек. Честь? Ха-ха-ха! Такое слово — и в ваших устах! Кстати о чести, вернее, о честном слове: я по-прежнему могу рассчитывать на вас в деле с Пьереттой Деланд?
Фоссер. С Пьереттой Деланд?
Готье-Монвель. Клодина, вам нехорошо? Это смерть Фердинана так на нее подействовала... Надо отвезти ее домой...
Клодина Ле Галлек. Нет, не надо! Я прекрасно себя чувствую! И буду чувствовать себя еще лучше, если вы подтвердите ваше обещание: на место Фердинана будет приглашена Пьеретта Деланд.
Фоссер. Что это за фантазии? Жан-Поль ничего не мог вам обещать! Мы с ним только что условились: место Бенаму займет Николя Карийяк...
Клодина Ле Галлек. Вы шутите!
Фоссер. Нет. Я не шучу. Жан-Поль дал мне твердые гарантии.
Клодина Ле Галлек. Твердые гарантии! Жан-Поль действительно дал твердые гарантии, но только насчет Пьеретты Деланд... Александр был при этом, он должен все подтвердить, несмотря на свои провалы в памяти.
Фоссер. Пьеретта Деланд! (Хохочет.) Полуграмотная романистка! Если бы ее муж не был важной шишкой на телевидении, ни один издатель не стал бы печатать ее продукцию!
Клодина Ле Галлек. Николя Карийяк! (В свою очередь разражается хохотом.) Этот жалкий тип! Этот самовлюбленный клоун! Я бы еще кое-что добавила, только воспитание не позволяет!
Фоссер. Спросите у Жан-Поля!
Клодина Ле Галлек. Верно, спросим у Жан-Поля!
Готье-Монвель. "Спросите у Жан-Поля, спросим у Жан-Поля!" Стыдно мне за вас. Вы не люди, вы гиены, шакалы. Фердинан Бенаму, один из величайших писателей нашей эпохи, наш верный товарищ, наш брат, только что испустил последний вздох — и вот вы уже алчно набрасываетесь на его труп. Как же это низко — в такие часы думать только о своих личных интересах, о своей карьере! Я содрогаюсь от ужаса!
Шариу. Жан-Поль, по-моему, ты зря...
Готье-Монвель (перебивая). Не вмешивайся, пожалуйста, к тебе это не относится! (Микаэлю и Клодине.) Вы готовы на что угодно, лишь бы посадить в это кресло (указывает на пустое кресло), еще вчера принадлежавшее нашему другу (утирает слезу), какого-то графомана или графоманку, единственная заслуга которых в том, что они — ваши близкие друзья!
Клодина Ле Галлек. Жан-Поль, никто не сможет...
Готье-Монвель. Замолчите! Дайте сказать! Да, верно: никто не сможет навязать Констановской премии члена жюри, избранного в результате грязных махинаций! Никто не сможет победить путем интриг и лжи, вопреки правде и здравому смыслу! Никто не сможет склонить меня к нечистоплотным поступкам, попирающим нормы нравственности.
