Тогда командир корабля Несвицкий объявил матросу особую благодарность перед строем. Позднее Николай Герасимович Кузнецов вызвал Пачина в свою каюту. Не тот ли разговор круто изменил судьбу неграмотного деревенского парня? «Товарищ Пачин, почему ты не вступил в комсомол?» — спросил командир первого плутонга Кузнецов. Васька сказал, что его не приняли из-за отца, который лишен права голоса. Кузнецов хмуро выслушал историю неудачного поступления в комсомол и отпустил. Но уже через неделю «сын кулака» Василий Пачин стал комсомольцем. Вскоре Николай Герасимович завел разговор об учебе в Ленинградском училище им. Фрунзе…

Легко сказать — учиться, а если у тебя и всего-то пять классов, шестой коридор! В среднюю школу надо было ездить чуть ли не за тридцать километров, со своими харчами. Ночевал Васька у дальних родственников, проучился всего одну зиму. На вторую осень отец Данило начал учить сыновей рубить новый хлев, и Васька не очень тужил о школе. Старый хлев совсем «сопрел». Вот и все пачинское образование.

Память об отборочных испытаниях и сейчас заставляет краснеть от стыда. Преподаватель по физике, с аккуратной бородкой, в стареньком, может, еще царском кителе (со следами погон на плечах) открыл регистрационный журнал: «Ну-с, молодой человек, а не скажете ли мне, что такое угловая скорость?»

До этого Васька с успехом прошел проверку на быстроту смекалки. Показал хорошую цветную сообразительность и кое-как написал диктант. Но что значит угловая скорость, увы, Пачин не знал… Старичок в кителе все же допустил к остальным вступительным испытаниям, и Пачина зачислили на подготовительный курс…

Многие задачки по физике и до сего дня Пачину не даются. По химии на вступительных его спросили, что значит валентность. (Освоил эту валентность совсем недавно, да и то на дополнительных занятиях и с помощью дружка, одного вятского сослуживца.) А уж написать формулу обычной столовой соли Пачин и вовсе не смог на вступительных. По немецкому на отборочных вспомнилась лишь одна фраза «Анна унд Марта баден». Еще неизвестно, что было легче: в комсомол ли вступить или выучить бином Ньютона.

Тот же Коля-вятский присоветовал поступить в кружок по эсперанто: мол, изучишь — тебе все языки и будут понятны, даже поймешь испанский. Так доказывал вятский. Однажды в неделю ходили кое-кто и на этот кружок. Занятия велись на квартире. Черноглазая Берточка перед самым отпуском коснулась Пачина своим упругим бедром, окутала нездешним запахом каких-то духов: «Товарищ Пачин, ты не имеешь учебника? Я тебе сегодня же подарю, у меня есть один, совсем свободный…»

Учить эсперанто за счет увольнений не больно-то и хотелось, но освоить с помощью эсперанто сразу три языка было заманчиво. Еще заманчивей вскидывались густые черные ресницы преподавательницы. Между тем по-немецки некоторые однокурсники уже читали сказки братьев Гримм. Правда, далеко не все…

Дачник пришел в Вологду как раз перед ленинградским поездом. В кассах творилась давка, и Пачин едва успевал. Он взял билет в воинском зале. Вагон оказался полупустой… Запыхавшийся матрос перевел дух. Вскоре поезд пошел. Пачин раскрыл чемодан и достал тещины пшеничные пироги. Один оказался со щукой, другой — воложная посыпушка. Морская, с голубым красивым якорем, еще с «Червоной Украины», кружка горячего кипятку совсем не помешала в эту минуту. Матрос подкрепился, снял ботинки. Сунул чемодан под лавку и лег на своем плацкартном. Знакомиться с немногочисленными пассажирами ему не хотелось. Он прикрыл глаза и снова начал вспоминать дни, прожитые в Шибанихе. Что ждет курсанта теперь?

На тральщике, где он проходил морскую практику, был объявлен незапланированный ремонт. Кто из начальства выхлопотал для Пачина десятидневный отпуск? Наверное, опять приложил руку Николай Герасимович. Это одному ему было известно о семейном положении матроса и о желании Пачина жениться.

Учиться придется минимум три года, а может, и больше. Разрешат ли снимать квартиру, если Тоня приедет к нему? Как устроить ее на работу? На какие шиши придется жить?

В деревне Васькине семейное положение не лучше… Глубокая затаенная обида, словно огонь под соломенным пеплом, таилась где-то далеко в сердце. Матрос пытался не думать. Но как не думать? Отца, видимо, уже нет в живых. Брат Павел неизвестно где и тоже не ясно, живой ли. Жена Павла с детишками и с третьим пачинским братом Алешкой бедствуют. Живут в бане, ходят по миру. Как умирала мать в Ольховице, тоже жившая в бане, этого Пачину лучше не вспоминать… За что? Что сделали худого советской власти все «данилята»? Как оказался в супостатах первый дружок детства Акимко Дымов? Еще ведь в тот зимний приезд вместе ходили по игрищам. Нынче едва не убил гирей…

Вспоминалась матросу и памятная избушка «рендовой» водяной мельницы, где лежал обмороженный брат Павел. Представилась на миг окровавленная скатертка, острая плотницкая стамеска… Глухой удар обухом… И звук, с коим отлетел в угол избушки отмороженный палец. Пачин вздрогнул задним числом. Ему вспомнилось и то, как в глубоком снегу разъезжались упряжками с шибановским активистом Игнахой Сопроновым.

Где сейчас Павел и тятя Данило Семенович? Живы ли? А может, и живых давно нет…

Вагоны мерно стучали на рельсовых стыках. Васька Пачин скрипнул зубами… Промокнул глаза платочком, вышитым женой Тоней. До Ленинграда было еще далеко-далеко.

Одряхлевший от старости тральщик, видимо, надолго угодил в сухой док. Старшина велел ждать указаний и отпустил в училище. Все было, как и прежде. Пачин явился перед отбоем к вечернему «якорю».

— Ребята, качай его, он подженился! — воскликнул вятский.

Курильщики загалдели.

— Не врет?

— Правда!

— Где документ? Показывай!

Смущенный матрос достал из бумажника «документ».

— Ура женатику!

С десяток дюжих рук схватили матроса под мышки, за поясницу. По чьей-то команде под общий смех начали метать вверх и ловить на лету: «Раз, два, взяли! Раз, два, выше!» Ноги Василия трижды взлетели под потолок. Затем приятели бережно опустили матроса на цементный пол…

— Теперь пускай расскажет про первую вахту.

В гальюне дымили, хоть вешай бескозырку. Человек несколько старшекурсников кусали трубочные чубуки, их называли адмиралами. Никогда не курил матрос, а тут наглотался табачного дыму, лучше бы не приходить к «якорю»…

— Докладывай по добру, целину ли пахал?

Пачина выручила команда дневального приготовиться к вечернему построению.

Училище жило обычным своим чередом. Вятский уже после отбоя рассказал про Берту, она провела очередное занятие. По словам вятского, раза три спрашивала про Пачина. На дополнительных занятиях по иностранному вятский — парень хватский — не мог будто бы сообразить, что значит плюсквамперфект, и получил неуд. Преподаватель каким-то духом святым разведал про флотских эсперантистов. Вятскому пришлось объясняться. Скорее всего сам и похвастался задолго до этого. Вятский выслушал ехидное замечание: «Ну, ну! Поздравляю, молодой человек, в будущей войне пригодится и эсперанто. Хотя, как мне представляется, такого языка вообще-то совсем нет».

Василия Пачина эта фраза в пересказе товарища зацепила за сердце. Но через несколько дней Берта Борисовна на очередном занятии легко ликвидировала все зацепки, убедила в необходимости эсперанто.

— Ла квиньяра плано естас фундаменте, — звучно читала она. — Эн ла конструо де социализме. Ла гран-дегайп лаборойн…

Человек шесть матросов, в том числе двое из фрунзенского, да трое каких-то гражданских на квартире преподавательницы вслух зубрили термины, записывали в тетрадях новые правила. Двери из коридора в прихожую неожиданно приоткрылись. Показалась чья-то рыжая шевелюра, и блеснули очки. Загадочно улыбаясь, человек ждал, когда его заметит хозяйка.

— Я занята сегодня! — раздраженно сказала Берта Борисовна.

— Да?

— Да… Записываем: ла квиньяра плано естас…

— Очень это бывает странно с твоей стороны.