Я навалился на дверь, когда он попытался пинком открыть ее. Запереться я не мог. На двери стоял врезной замок, который с любой стороны запирался только ключом.

Звякнули ключи.

— Ну и ладно, — сказал он сам себе. — Можете сгореть вдвоем. Отлично. Превосходно.

Щелкнул замок, и я оказался заперт.

Дверь была слишком крепкой, чтобы ее выломать. На окнах, я знал, стояли решетки. Я оказался в западне. Мне предстояло умереть у подножия круглой «плейбойской» кровати, глядя, как вспыхивают черные шелковые простыни, задыхаясь в вони горящих пятен его спермы.

Я задергал ручку и заколотил в дверь:

— Деннис! Деннис!

Раздался выстрел. Пауза. Второй. Затем еще два подряд, один за другим. Я был уверен, что он убил ее. Прислушался. Ничего. Казалось, несколько часов не было ни звука.

— Скотт? — раздался голос Шарлен.

— Да.

— Там переключатель в гардеробной…

— Выключен, — крикнул я ей. — Я его вырубил.

Спустя пару секунд снова щелкнул замок, и Шарлен распахнула дверь.

Ее всю трясло. Только сейчас я увидел красноватый синяк на ее щеке, следы пальцев на шее. В руке она все еще сжимала пистолет, прижимая его к себе — тот самый «магнум-357», из которого он стрелял в меня.

Деннис распластался на ковре, рядом с Бадди и Чаком; светлые волосы вымокли в крови. Собаки тоже были мертвы — на их шкуре блестела кровь. Кровь была везде: на двери, на обитых оранжевым флоком стенах. На собаках и ковре было еще что-то серое, вылетевшее из его головы через затылок. Меня едва не стошнило.

— Где Большой Уилли? — спросил я.

Она покачала головой:

— Уехал. Забрал «стингрэй».

Из холла поднимался дым. Я взял у нее пистолет, засунул его за пояс.

— Пошли на хрен отсюда, — сказал я.

Мы спустились вниз и вышли; пробежали мимо «кадиллака» — теперь «вибра-соник» играл «Be My Baby», голоса «Ronettes» штопором уходили в преисподнюю. На бегу к воротам я обернулся, бросил взгляд на гараж. Дверь была открыла, «стингрэя» не было; в верхней комнате горел свет. Может, Деннис возвращался за своими старыми «сорокапятками»? Я заметил под навесом «мустанг» Шарлен и подумал, не собирается ли Большой Уилли вернуться за ним.

Мы добрались до «линкольна», но Норрайн в нем не было.

— Блин.

Мы нагнали ее спустя несколько минут на автостраде Тихоокеанского побережья. Она даже не посмотрела на нас и продолжала идти. Я объехал ее, остановился, вылез и открыл заднюю дверь;

— Норрайн, садись.

— Ты чокнутый, — сказала она, но села в машину. — Я же чуть не сгорела заживо.

Сев за руль и трогаясь, я заметил оценивающие взгляды, которыми обменялись Шарлен и Норрайн. Шарлен, похоже, была озадачена появлением Норрайн, ее прикидом шестидесятых, а особенно — ее прической; по-видимому, она только сейчас задумалась, почему это я выгляжу точно так же, но ничего не сказала. Норрайн тоже хотела что-то сказать, но сдержалась.

Шарлен отвернулась к окну. На миг мне показалось, что она плачет. Но ее глаза были сухи.

Спустя час мы подкатили к клубу на бульваре Сансет в Голливуде, где Норрайн просила ее высадить. Я выскочил из машины и помог ей выйти.

— Слушай, я понимаю, ты не хочешь влипнуть в неприятности, — сказал я ей. — Особенно если они связаны с порнографией и сальвадорско-мафиозными отрядами смерти. Я прав?

— Скотт, какого черта там произошло?

— Норрайн…

— Ну все, все, ладно, — она глянула на силуэт Шарлен в автомобиле, формулируя следующий вопрос.

— Ты прости, что я тебя в это все втянул, — не дал я ей заговорить. — Сегодня вечер пошел не так, как я планировал.

— Ну да, но… — она все еще смотрела на Шарлен. — Но уверена, вышло ничуть не хуже.

— Ты классная, Норрайн, — сказал я и обнял ее.

— Да, в общем, а пошло оно все! — и она крепко поцеловала меня в губы. Потом развернулась и широкими шагами вошла в клуб — взбешенный фантом в капри цвета морской волны.

— И что теперь? — спросила Шарлен, когда я повернул налево, к Хайланду, направляясь на скоростную трассу.

— Думаю, это лучше обсудить с Нилом.

— У тебя есть сигареты? Я забыла свою сумочку.

Я дал ей свою пачку «Кэмел» и выудил спички, но они были слишком влажные от пота.

Ей пришлось воспользоваться прикуривателем.

— Он уничтожил записи, — спокойно сказала она. — Работу всех этих сессий. Все кончено.

Мимо нас с ревом пронеслась пожарная машина.

— Мне понравился сингл.

— Да?

— Очень. Он берет за душу.

— Ага.

— Грандиозный.

— Точно. Грандиозность. К этому мы и стремились.

— Местами несколько беспорядочный.

— Да уж, ну ты-то знаешь, как он работает.

— Но все же, с учетом всего, это классика. Тревожная — но классика.

— Ага. Именно так я ему и говорила, когда мы закончили. «Деннис, — сказала я, — по-моему, мы только что создали тревожащую классику».

— Почему ты вернулась к нему, Шар?

Она помолчала. Порывы ветра притормозили машину, когда мы пересекали Мелроуз. Синяк на ее щеке стал еще отвратительнее под желтоватым светом уличных фонарей.

— Не знаю, — наконец сказала она. — Правда, не знаю.

Снова молчание.

— По-моему, я просто утратила мужество. В воскресенье на Каталине я целый день думала — Господи, из этого ничего не выйдет, он никогда не даст мне уйти. Что бы ни говорил закон, какое бы решение суд ни вынес — он меня никогда не отпустит. Заплатит кому-нибудь, чтобы меня убили, чтобы убили нас обоих, именно так. — Я почувствовал на себе ее взгляд. — Я думала, если успею вернуться, он вообще не узнает, что я уходила. Знаю, ты мне не поверишь, но я думала и о тебе. Поэтому и наговорила тебе по телефону таких гадостей. Чтобы ты понял, какое я никчемное существо и оставил меня. Потому что он сказал, если ты когда-нибудь…

— Оставь это, детка. Покупка не пройдет. Этот сюжет не работает со времен «Моей маленькой Марджи».[376]

— Просто я не хотела, чтобы с тобой покончили, как с Бобби…

— Шар, — прервал я, не очень уверенный, что понял ее, но почувствовав увертку, — ты ведь рассказала обо мне все, как только вернулась к нему.

— Что?!

— Я чуть без члена не остался только потому, что ты все выложила.

— Да о чем ты говоришь?

— Ну хватит, девочка. Я говорю о выкидном ноже Большого Уилли и собственном члене.

— Господи Иисусе, — ее изумление было просто гениальным. — Он не…

— Нет. Промахнулся на миллиметр. Потом я проломился сквозь запертую дверь и смылся.

— И это ты именно тогда получил? — она тронула шрам над моей бровью. — Ох, милый…

— Засунь себе в жопу эти «ох, милый»! — Я оттолкнул ее руку. — Ты обдурила меня, Шарлен. И продала. Не строй из себя целку.

— Клянусь, я ему ничего не сказала. Даже не упоминала твоего имени. Скотт, он уже знал…

— Откуда?

— Нам не хватало выдержки. Большой Уилли видел нас вместе.

Да, она была права.

— Не знаю, Шар. Правда, не знаю.

— Ты что, считаешь, будто я вру? Господи, я только что спасла твою гребаную жизнь, не так? И что ты хочешь, чтобы я сделала еще — рассказывала тебе, какой оказалась дурой?

— Это я и без тебя знаю.

— А не пошел бы ты на хрен?

— Сама иди в жопу!

Воцарилась напряженная тишина; ни один из нас не решался выступать с еще какими-нибудь мудрыми наездами в духе Ноэля Коварда.[377]

Она уставилась в боковое окно. Я знал, что не выдержу, если она начнет плакать.

— Шар, прости меня.

— Ты прав, — мрачно сказала она. — Я была дурой.

— Нет, не была, — я взял ее за руку. — Ну ладно тебе. Все в порядке.

— И ты прости меня, — она придвинулась ко мне. Я обнял ее за плечи. — За все прости. И за то, что втянула тебя во все это.

— Все хорошо, — я поцеловал ее в щеку.

— У меня был шанс с тобой, а я его запорола. Знаешь, высади-ка меня. Вот здесь, на автобусной остановке.