Видок у Денниса был такой, словно он недавно вколол себе дозу отличного героина и одновременно получил известие о смерти своей матери. Он вовсе не выглядел психом. Скорее, совершенно убитым.

Большой Уилли запер дверь и приступил к закрытию окон.

— Скотт? — жалобно окликнул Деннис. — Скотти?

— Деннис, — спокойно ответил я, — дай мне встать, и поговорим, ладно?

Я начал было подниматься, но Большой Уилли сбил меня на пол, ткнув носком своей «борцовки».

— Как ты мог?! — вопросил Деннис с интонациями Марлона Брандо[313] в роли британского пижона, со слезами в голосе. Он выглядел нелепо и одновременно печально. Сам себя он точно считал дофином, которого предали.

— Ты очень беспокойный человек, Деннис, — сказал я. Какого хрена, мне все равно пришлось бы через это пройти. — Она была просто вынуждена уйти от тебя.

— Но ведь я доверял тебе! — теперь он надул губы, лицо скривилось, будто он вот-вот заплачет. — Ты мне на самом деле нравился, правда, очень. Я открыл тебе такое, о чем никто больше не знает.

Я снова попытался сесть. Большой Уилли снова придавил меня к полу ногой. Трудно было сохранять спокойствие с прижатым к ковру членом, но я старался.

— Все, чего я хотел — это чтобы у меня был друг, — воскликнул Деннис и расплакался.

Он наклонился над коробками из-под молока, в которых у меня хранилась фонотека, и всхлипнул. Отлично. Милый бескровный катарсис.

И вдруг он перестал всхлипывать. Блин. Он едва не уткнулся носом в пластинку, лежавшую на самом верху: «Грезы на впрыснутом топливе». Уставился на фотографию Шарлен.

— Она тебе рассказала? — спросил он сухим, как у мумии, голосом.

— Что рассказала? Я не понимаю, о чем ты…

В неожиданном приступе бешенства он врезал по коробке. Она так грохнула об пол, что вся комната содрогнулась. Норрайн внизу наверняка услышала этот удар — если была дома.

— Она тебе рассказала?

Рассказала — что, Боже милостивый?! Что он избивал ее? Что он делал с ней и кое-что другое, еще похуже? Там, в комнате над гаражом?

— Деннис, серьезно. Я не понимаю, в чем…

Я сел. Большой Уилли с силой пнул меня в грудь.

— Лежать! — рявкнул он.

Я опрокинулся на спину, уверенный, что этот удар сломал мне грудину. Вот мудак! Он ведь мог и в область сердца попасть.

Борясь с болью и тошнотой, я смотрел, как Деннис вытащил пластиковый стержень высотой в фут с «сорокапятками»[314] — самыми ценными в моей коллекции. Он снял с него первую пластинку и изучил этикетку на ней.

— Сколько раз ты ее трахнул? — спросил он.

— Деннис, не хрен баловаться с этими пластинками, ага?

Он запустил пластинкой в меня — жестко, как бросают нож. Она порезала мне бедро.

— Господи.

— Я задал тебе вопрос. Сколько раз ты ее трахнул?

— Деннис, уймись…

Он снял следующую пластинку и крутнул ее на пальце. Я с ужасом узнал желтую этикетку. Элвис, «Baby Let's Play House», запись студии «Sun Records». Бесценная пластинка.

— Деннис, положи ее на место, пожалуйста.

Он все крутил пластинку на пальце, но смотрел на мой член. На мой член! Он что, думал о той старой ублюдочной игре «крутни сорокапятку на члене»? Боже, я в этой игре как-то раз едва не разрезал себе член пополам, кажется, пластинкой «Judy's Turn to Cry».[315]

Он об этом думал, что ли? Он тоже в это играл, да? Ну хватит на мой хрен пялиться, ты, пидор — хотел проорать я.

— Просто не знаю, что делать, — сказал он Большому Уилли.

Убраться отсюда. Вон через ту дверь.

Он вдруг как-то стал опустошенным, озадаченным. Вернул пластинку Пресли на стержень и аккуратно поставил стержень на место, в коробку.

— Я просто не представляю, что делать с парнем, который трахнул жену своего лучшего друга. Действительно не представляю.

Он направился к двери — хорошо, молодец — и после некоторого раздумья объявил Большому Уилли решение:

— Отрежь ему хрен.

Что?! Должно быть, я ослышался. Внизу по-прежнему громко играла «Angel Baby».

— Ты уверен? — переспросил Большой Уилли.

— Да, — Деннис сделал пируэт. — Да, точно. — Он резко рассмеялся, словно чем больше он над этой идеей думал, тем больше она ему нравилась. — Да! Отрежь этому мудаку хрен и спусти его в унитаз. — Он обернулся ко мне: — Вот тогда посмотрим, как ты без хрена будешь трахать мою жену. Думаешь, без хрена у тебя что-нибудь получится? Правда, что ли, так думаешь? А? Да?

Большой Уилли рывком вздернул меня на ноги одной рукой. Другой вытащил нож-выкидуху. Под затихающие аккорды «Angel Baby» он нажал кнопку, и стальное лезвие блеснуло на солнце. Он потащил меня к сортиру, возможно, не желая пачкать ковер. Я взвизгнул, как напуганная девчонка, и метнулся в дверь.

Дверь, как это случается, оказалась заперта. Это была дешевая дверь (наверное, подсознательно я понимал это), полая внутри, из тех, что захлопываются в самый неподходящий момент, например, когда ты вне себя от бешенства, но стараешься этого не показывать. Но не думаю, что это имело значение — будь у меня массивная дубовая дверь, я вышиб бы и ее. Единственной реальностью в тот миг было то, что я наслаждался тем, что давал мне мой конец, уже много лет, и был уверен, что без него качество моей жизни заметно ухудшится. Прорываясь наружу, с болтающимися на лодыжках штанами, я смутно видел людей вокруг бассейна там, внизу. Увидел на своей груди кровь, она капала откуда-то с головы, но боли я не чувствовал — времени на это у меня не было. Увидел Денниса и Большого Уилли, кинувшихся за мной. Потом я увидел ступеньки, ведущие на покрытый искусственным газоном «Астротурф»[316] бетон, и понял, что падаю. И упал.

Джек Лорд[317] двигал своей тяжелой челюстью на экране телевизора, подвешенного к потолку в ногах моей кровати. У окна стоял Нил с выражением жалости на лице. За ним я разглядел Голливудские холмы и понял, что нахожусь в госпитале «Седарс».[318]

Голова у меня была набита ватными демероловыми[319] шариками, но, несмотря на это, я чувствовал тупую боль в плече и груди. Потом накатил приступ паники. Я полез себе в промежность, едва не сорвав капельницу. Клятвоприносящей рукой[320] потянул с себя простыню. Увидел выпуклость. Убедился через пижаму, что мой член остался при мне.

— Как я? — спросил я Нила.

— Жить будешь. У тебя сотрясение после падения с лестницы.

— Его арестовали?

Нил поколебался, подбирая слова:

— Нет. Не смогли.

— Не смогли? Что значит «не смогли»? Господи Иисусе, Нил. Они хотели отрезать мой член!

— Никто ничего такого не видел, Скотт. Ты проломился сквозь дверь и навернулся с лестницы. Это все, что видел каждый, кто был там.

— А, ну конечно, я каждый день так развлекаюсь. Задолбался открывать двери — это, знаешь ли, такая мутота. Особенно в спешке, — я чуть не взвыл: — Нил! Он собирался отрезать мне член и спустить его в унитаз!

На соседней койке кто-то хрипло откашлял мокроту через трахеотом.[321]

Я не стал туда смотреть.

— Мой тебе совет — оставить все как есть, — спокойно сказал Нил.

— На хрен твои советы. Я его по судам затаскаю. Он у меня в «Фолсом»[322] отправится. И пусть его там черные в жопу имеют своими двадцатидюймовыми членами! А когда он оттуда выберется, сможет сделать новую версию песни «Back Door Man».[323]