На одной из фресок Чатал-Гуюка можно видеть двух людей (мужчину и женщину), которые полностью копируют облик леопарда. Есть и рельефное изображение двух леопардов, упирающихся головами друг в друга. Удалось установить, что эта роспись ежегодно обновлялась. В другом храме изображения зверей в верхних слоях — лимонно-желтые, с черными пятнами и зеленой мордой, а в нижних — черные на белом фоне, с красными лапами. Объяснение этому не найдено. Перед изображениями леопардов стояла каменная фигура женщины в окружении злаков. На другом рельефе изображена фигура женщины, стоящей за леопардом. Найдена и фигурка женщины с шейным платком из шкуры леопарда, восседающая на леопарде же. Но подлинной сенсацией, затмившей всех палеолитических венер сразу, стала статуэтка нагой толстой женщины, восседающей на троне, с двумя леопардами по бокам. Ее ноги упираются в черепа (вероятно, предков), между ногами видна голова нарождающегося младенца. Статуэтку эту обнаружили в силосной яме, поэтому трактуют обычно так: роженица (она же богиня плодородия), вбирая силу предков и повелевая всем сущим миром, в силу своей плодовитости должна по законам магии подобия стимулировать плодоносность растений. О том, что именно женщина играла в культуре связующую роль между окружающим миром и человеком, свидетельствуют не только танцевальные картины вокруг зверей, где женщины всегда находятся в центре и, следовательно, выполняют роль жриц. Об этом же говорят и находки в их могилах сельскохозяйственных орудий (мужчины себя этой работой не утруждали). Наконец, в самих храмах обнаружены только женские могилы. Из 480 захороненных тел 21 окрашено охрой, 3 тела — зеленой краской, 10 — медной лазурью.

Все это недвусмысленно говорит о существовании в Чатал-Гуюке матрилинейной родовой организации.

Еще на одном рельефе из храма роль обожествленной женщины как производительницы всех благ подчеркивается еще сильнее. Здесь изображена женщина в натуральную величину, раскинувшая руки и ноги, с выступающим вперед пупком, который и поныне считается у восточных народов связующим звеном между матерью и плодом (к примеру, у курдов женщина, представшая перед мужчинами с голым животом, — опозорена навсегда). От ее влагалища спускается лента, которая соединена с тремя бычьими головами, вылепленными из глины (но с натуральными рогами) и положенными одна на другую.

Надо сказать, что жизнь женщины в условиях матриархата была гораздо тяжелее нынешней (возможно, они даже вполне сознательно отказались от главенствующей роли). Ведь помимо культовых обязанностей и занятий сельским хозяйством (и всем остальным, с ним сопряженным), домом и детьми, женщина была еще и ткачихой. Узоры текстильных изделий, изображенных на стенной росписи, и в наше время встречаются на турецких коврах. Но женщина всегда остается женщиной, даже при матриархате. Предметы, помещенные в их могилы, говорят о значительном уровне благосостояния. Здесь обнаружены сотни личных украшений: ожерелья, металлические и каменные бусы, разнообразные браслеты, костяные шпатели. Чатал-Гуюк дал нам самые ранние образцы косметики: корзиночки с румянами; обсидиановые зеркала, которые крепились в рукоятке с помощью известковой пасты; косметические лопатки и даже пудра, делавшаяся из смеси охры с жировыми веществами и помешавшаяся в изящные средиземноморские раковины.

Ну а что же мужчины Чатал-Гуюка? Только ли плясали представители (тогда слабого) пола вокруг жертвенных животных, или пробавлялись еще какими-нибудь занятиями? Дифференциация храмов позволяет предполагать, что они представляли собой "клубы по интересам". Рядовой чатал-гуюкец вполне мог размышлять так: "Вчера я был в храме рожениц. Сегодня, пожалуй, заверну в храм леопардов, а завтра зайду в храм быков. Везде разные люди, везде новая пища для разговоров. Да и жрица, глядишь, даст кусок от жертвенного животного, поужинаю дважды".

Мужчин погребали под лежанками или скамьями в жилых домах отдельно, от женщин и детей. Иногда археологам попадались только большие кости и череп, сложенные в мешок или корзину. В других случаях трупы хоронили целиком, и у некоторых сохранились даже мышцы и сухожилия. Из-за пожаров трупы обуглились, так как находились всего в двадцати сантиметрах от уровня пола. Следовательно, обитатели дома не покидали его даже после смерти. Третий тип погребений Мелаарт обнаружил в храме, который он назвал "Храмом предков": здесь были только черепа, выставленные перед фресками или головами быков. С культом черепов, кажется, все ясно: представленная тут же фреска изображает коршунов-стервятников над обезглавленным трупом. По всей видимости, после смерти главы рода или даже вождя его тело, лишенное головы, относили за город и оставляли там до тех пор, пока птицы не обглодают, а дожди не омоют кости. Если же человек не занимал по иерархии выдающегося положения, его выдавали птицам с головой. Потом кости собирали и хоронили по месту жительства. Но почему тогда некоторых мужчин хоронили "во плоти"?

Мелаарт попытался объяснить это так: всех умерших в течение года хоронили накануне нового, поэтому от тех, кого птицы и шакалы успели обглодать, хоронили только кости, оставшихся — целиком. Этому, однако, противоречит очень многое, и в первую очередь свидетельства античных авторов о народах, недалеко ушедших от чатал-гуюкцев в развитии. Страбон перечисляет очень много подобных племен, заселявших земли от Малой Азии до Средней Азии включительно. По его уверениям, когда умирал вождь или глава рода, ему устраивали похороны, но несколько отличные: его варили (или коптили) с мясом быка и поедали всем племенем. Этим культовым актом люди как бы приобщались к силе, опыту и величию духа умершего. Наследнику при этом доставались внутренности (печень и сердце), где находились самые главные жизненные силы. Кстати говоря, наша тризна или поминки — прямое свидетельство того обычая, в котором лишь поменяли набор «угощений». Об этом помнил еще Гомер, написавший в одном месте:

А в другом:

С остальными же членами рода поступали так, как описал Мелаарт: их отдавали диким животным. Если тело оставалось нетронутым (или недоеденным), такой человек объявлялся недостойным посмертной жизни, и далее им никто не занимался. Трупы женщин просто выбрасывали, совершенно не интересуясь дальнейшей судьбой костей.

Несколько иначе поступали с представителями культов. В соседней с Чатал-Гуюком Фригии тела умерших жрецов окрашивали золотой краской и выставляли как столбы на границах области: жрецы посмертно должны были нести вахты и защищать свой край от проникновения в него злых духов.

В мужских захоронениях встречались каменные навершия булав, кинжалы из крупных обсидиановых пластин, наконечники дротиков и стрел, костяные застежки поясов. Можно предположить, что все это они изготавливали сами. Посуда чатал-гуюкцев представлена незначительным количеством каменных и глиняных сосудов, встречаются сосуды из кости и рога. Зато большое разнообразие обнаружено среди деревянной посуды: тут и плоские блюда с фигурными выступами-ручками, и кубки, и короба с плотно прилегающими крышками, и ложки, горшки, миски. Занимались здесь и плетением корзин, которые, собственно, и послужили прообразом всей глиняной и деревянной посуды. Лопаты делали из лопаточных костей крупного рогатого скота. Но орудия типа топоров или секир отсутствуют, хотя изображения их обнаружены. Остается предположить, что рубящие орудия делались из металла и в силу своей необычайной ценности в могилы не клались, а переходили от отца к сыну. Испорченные же отдавались в переплавку.