1817 Окончательная редакция стихотворения. — Ред. Мечта (Окончательная редакция). Печ. по «Опытам», стр. 106—118. После первой публикации «Мечты» (см. стр. 262) Батюшков напечатал стихотворение с исправлениями в ВЕ, 1810, № 4, стр. 283—285. Поэт стал переделывать первую редакцию стихотворения, очевидно, в 1809 г., когда он писал Гнедичу, выражая недовольство некоторыми слабыми местами этого произведения: «Пришли мне замечания на «Мечту», хоть на лоскутке, иначе я на тебя буду сердит!» (Соч., т. 3, стр. 68). В 1810 г. Батюшков ввел новый отрывок из «Мечты» (песнь скальда) в статью «Картина Финляндии» (ВЕ, 1810, № 8, стр. 247—257). Статья вошла в 1-ю часть «Опытов» под заглавием «Отрывок из писем русского офицера о Финляндии». 26 июля 1810 г. Батюшков послал «Мечту» Жуковскому для напечатания в «Собрании русских стихотворений» (Соч., т. 3, стр. 99), где она и появилась в совершенно переработанном — по сравнению с первой редакцией — виде (ч. 5, М., 1811, стр. 323—331). Но хотя Батюшков сообщал Жуковскому о «Мечте»: «Я более ее трогать не намерен» (Соч., т. 3, стр. 100), он все-таки в том же 1811 г. продолжал переделывать стихотворение. Признавая, что в «Мечте» «плану вовсе нет», поэт писал Гнедичу 7 ноября 1811 г.: «Она напечатана с поправками, но я ее и еще раз переправил. Увидишь сам каково» (там же, стр. 150). При этом письме стихотворение в исправленном виде было послано Гнедичу, а в письме к нему же от 27 ноября — 5 декабря 1811 г. Батюшков просил: «Пришли мне замечания на «Мечту»: я ожидаю их с нетерпением, ибо имею в них нужду» (там же, стр. 162). Последние исправления в «Мечте» Батюшков сделал в 1817 г., подготовляя издание «Опытов». См. все эти варианты в изд. 1934, стр. 473—486. По собственному признанию Батюшкова, «Мечта» в редакции «Собрания русских стихотворений» понравилась «не всем» (Соч., т. 3, стр. 150), а Пушкин на полях «Опытов», куда вошла окончательная редакция «Мечты», дал целый ряд уничтожающих оценок: «детские стихи», «пошло» и т. п. и заметил: «Писано в молодости поэта. Самое слабое из всех стихотворений Батюшкова» (П, т. 12, стр. 269, 271—272). В то же время Пушкин находил в «Мечте» гармонические и даже прекрасные стихи (П, т. 12, стр. 268 и 271). О части имен и названий, упоминаемых в стихотворении, см. примеч. к его первой редакции, стр. 263.
Воклюз — см. стр. 291. Иснель — герой оссианической поэмы Парни «Иснель и Аслега», отрывки из которой переводил Батюшков (см. примеч. к стихотворениям «Сон воинов» и «Скальд», стр. 284—285). Биармия — древняя северная область, находившаяся на берегу Белого моря; в ней развертывается действие многих скандинавских саг. Елень — олень. Любовница Фаона — Сафо, см. стр. 291. Как часто в Тибуре и т. д. Батюшков значительно расширил описание жизни Горация при переработке стихотворения для «Собрания русских стихотворений», стремясь создать контраст с сумрачным колоритом оссианической части «Мечты». 26 июля 1810 г. он писал Жуковскому: «Я к «Мечте» прибавил Горация; кажется, он у места, et il fera bon contraste avec le scalde» ‹«И сделает хороший контраст со скальдом»› (Соч., т. 3, стр. 100). Тибур — город близ Рима, в котором жил Гораций. Глицерия — возлюбленная Горация, к которой он часто обращался в своих стихах. <Из греческой антологии> *** В обители ничтожества унылой, О незабвенная! прими потоки слез, И вопль отчаянья над хладною могилой, И горсть, как ты, минутных роз! Ах! тщетно всё! Из вечной сени Ничем не призовем твоей прискорбной тени; Добычу не отдаст завистливый Аид. Здесь онемение; всё хладно, всё молчит, Надгробный факел мой лишь мраки освещает... Что, что вы сделали, властители небес? Скажите, что́ краса так рано погибает! Но ты, о мать-земля! с сей данью горьких слез Прими почившую, поблеклый цвет весенний, Прими и успокой в гостеприимной сени! *** Свидетели любви и горести моей, О розы юные, слезами омоченны! Красуйтеся в венках над хижиной смиренной, Где милая таится от очей! Помедлите, венки! еще не увядайте! Но если явится, — пролейте на нее Всё благовоние свое И локоны ее слезами напитайте. Пусть остановится в раздумьи и вздохнет. А вы, цветы, благоухайте И милой локоны слезами напитайте! *** Свершилось: Никагор и пламенный Эрот За чашей Вакховой Аглаю победили... О, радость! Здесь они сей пояс разрешили, Стыдливости девической оплот. Вы видите: кругом рассеяны небрежно Одежды пышные надменной красоты; Покровы легкие из дымки белоснежной, И обувь стройная, и свежие цветы: Здесь всё — развалины роскошного убора, Свидетели любви и счастья Никагора! Явор к прохожему Смотрите, виноград кругом меня как вьется! Как любит мой полуистлевший пень! Я некогда ему давал отрадну тень; Завял... но виноград со мной не расстается. Зевеса умоли, Прохожий, если ты для дружества способен, Чтоб друг твой моему был некогда подобен И пепел твой любил, оставшись на земли. *** Где слава, где краса, источник зол твоих? Где стогны шумные и граждане счастливы? Где зданья пышные и храмы горделивы, Мусия, золото, сияющие в них? Увы! погиб навек, Коринф столповенчанный! И самый пепел твой развеян по полям. Всё пусто: мы одни взываем здесь к богам, И стонет Алкион один в дали туманной! *** «Куда, красавица?» — «За делом, не узнаешь!» — «Могу ль надеяться?» — «Чего?» — «Ты понимаешь!» — «Не время!» — «Но взгляни: вот золото, считай!» — «Не боле? Шутишь! Так прощай». *** Сокроем навсегда от зависти людей Восторги пылкие и страсти упоенье, Как сладок поцелуй в безмолвии ночей, Как сладко тайное любови наслажденье! *** В Лаисе нравится улыбка на устах, Ее пленительны для сердца разговоры, Но мне милей ее потупленные взоры И слезы горести внезапной на очах. Я в сумерки вчера, одушевленный страстью, У ног ее любви все клятвы повторял И с поцелуем к сладострастью На ложе роскоши тихонько увлекал... Я таял, и Лаиса млела... Но вдруг уныла, побледнела И — слезы градом из очей! Смущенный, я прижал ее к груди моей: «Что сделалось, скажи, что сделалось с тобою?» — «Спокойся, ничего, бессмертными клянусь; Я мыслию была встревожена одною: Вы все обманчивы, и я... тебя страшусь». |
