Есть люди, в которых «тимуровское начало» особенно сильно. Иван Иванович Берзин искал родных. После того как был объявлен розыск, Мария Ивановна Берзина просила выслать адрес Ивана Ивановича Берзина. Я надеялась, — может быть, она окажется его сестрой. Нет, через некоторое время выяснилось, что родство не подтвердилось. Но Берзин, узнав, что Мария Ивановна ищет своего отца, решил помочь ей. Помочь женщине, ему чужой, которую он никогда не видел. Без всякой ее просьбы он запросил учреждение, где могли знать об отце Марии Берзиной. Ему прислали ответ, что ее отец умер, но что несколько лет назад об отце Марии справлялся Владимир Берзин. Кто же он? Иван Иванович выяснил: Владимир — ее родной брат, и есть у нее еще брат Александр. По собственному почину Иван Берзин все распутал, уточнил, довел до конца и разыскал посторонней для него женщине двух ее родных братьев. И при этом он скромно сообщил:

«Итак, с помощью радио и при моем содействии Берзина Мария нашла своих братьев, а с Александром уже встретилась. А я… Как был один, так и остался».

Словно опасаясь обнажить свою боль, он поспешно добавляет:

«Я вам в упрек не ставлю, знаю, что данных для того, чтобы найти моих родных, очень мало…»

Многие из тех, кто мне пишет, наверно, были бы удивлены, если бы сказать им, что их письма, непосредственные, личные, по существу обращены ко всему миру. Они рады бы поделиться своими переживаниями после встречи с родными чуть ли не со всем светом. «Мне хочется рассказать всеми миру о том, что разыскали мою сестру.

Бэла Полищук»

«Всему свету сказать бы, что мы с мамой встретились.

Л. Топчая»

Не только радость, но подчас и тревогу свою и гнев они обращают ко всему миру.

Женщина рассказывает о себе, о своей материнской тоске по пропавшей дочери. И в конце страницы приписка:

«Собрали бы вы наши материнские печали и послали бы их Джонсону, пусть он вникнет, что такое война.

М. И. Корягина»

Наивные и в то же время гневные слова: «…Не хочу, чтобы моя дочь или чьи-нибудь дочери повторили мой жизненный путь. Нет, нет!..

Т. Малова»

Так боязнь за свою дочь вырастает в тревогу за всех детей.

Простая женщина вдруг выступает в письме как трибун. В ее устах даже слова, не один раз уже сказанные, звучат неожиданно и по-своему:

«…Как хочется крикнуть на весь мир: зачем война? Сколько она горя приносит! Хочется сказать всем женщинам — берегите мир, и жизнь будет без горьких материнских слез.

А. И. Рыбина»

Мысль о защите Родины многие тоже выражают по-своему. Особенно дети.

Молодая учительница пишет, что ее ученик, декламируя на школьном утреннике стихотворение Маяковского «Кем быть?», прочел:

Я в военные пойду, Пусть меня научат.

— Но у Маяковского не так сказано! — удивилась учительница.

— Знаю… Это я сам добавил, на случай, если война, — сказал мальчик.

Из письма Заводчикова Николая Дмитриевича, Оренбург

«В начале войны я потерял родных, фамилию, национальность, место и год рождения. Все это произошло в Псковской области (может быть, и не точно). Как мне помнится, зимой у печки мы стояли по росту. Я — самый маленький — Коля, затем сестренка Нюра (я ее называл, кажется, Нюней) и брат постарше — Саша. На кровати справа от нас лежала мать. Очень хотелось, чтобы мама возилась с нами, но сестра сказала, что ее тревожить нельзя, она болеет. Этого мне было не понять в мои три — три с половиной года. Я подбежал к кровати и потянул ее за рукав — вставай, мама! Но мать не шевелилась. Подбежали Нюра и Саша (имена, может, искажаю немного) и тоже не смогли разбудить: мама была мертвой. Саша побежал на завод за старшим братом Василием. Отца в эти дни не помню. Затем в доме толпились люди, и вскоре мать увезли хоронить. Я тоже просился с ними, но меня не взяли, было холодно.

Потом пришла война. Наш поселок бомбили. Отец и я спрятались в окопе, вырытом во дворе (отец, как мне помнится, был жестянщиком). После того как затихли взрывы бомб, мы выглянули из окопа (я попросил показать, как горит дом). Огонь бушевал там, где был наш дом, озаряя все вокруг. Где была сестренка и братья в это время — не помню. Затем я оказался в траншее, заполненной детьми. Отца со мной уже не было. Потом нас, детишек, эвакуировали на повозке. В память врезался один случай, когда над нами пролетал немецкий самолет. Детишки разбежались по полю, и только я с каким-то мальчонкой остался в повозке, уткнувшись в какие-то мешки.

Но самолет, к счастью, пролетел дальше. Там, впереди, был завод, на котором работал мой старший брат Василий. Помню — я сказал об этом мальчишке. В этот момент столбы огня взметнулись к небу там, где только что был виден завод.

Потом долго ехали по железной дороге, добрались до детского дома города Актюбинска. Здесь было хорошо, но я постоянно ожидал, что меня возьмет отсюда мама. Откуда мне было знать, что если человек умирает, то он никогда больше не возвращается. Конечно, мать умерла, но, возможно, живы отец, сестра, братья, возможно, откликнется няня, которая везла меня в далекий Актюбинск, и расскажет о моем прошлом. Возможно, кто-либо разыскивает меня…

Директор детского дома мне сообщила, что я прибыл по эвакуации из Савенцов в марте. 1942 года. В конце 1942 года я был усыновлен очень хорошими людьми. У нас с ними очень и очень родственные взаимоотношения (они живут в Актюбинске). Я всегда им благодарен. Но мы, все вместе, хотим отыскать моих Родных и узнать, как сложилась у них судьба. Сердца У Меня никак не может успокоиться…»

Из второго письма Николая Дмитриевича Зазодчикова. Оренбург

«…В ответ на вашу телеграмму сообщаю вам, что письмо от Иосифа Федоровича Белевцева получил. Мне казкется, что данные действительно сходятся. Иосиф Федорович пишет, что мой отец Петр Федорович Белев-Дев не вернулся с фронта, а мать умерла. Живы сейчас сестра и четыре брата (но я помню почему-то о двух или трех). Сестру звать Нюра, братьев — Саша. Вася (как я и называл их в детстве). Затем Володя и Федя. Все они, кроме Федора, уехали из этого Балаклейского Района и живут где-то в Донбассе… Если все это так, но мне хочется верить, что они действительно мои родные, то Иосиф Федорович Белевцев, откликнувшийся на передачу, мой родной дядя (брат отца). Правда, многого из того, что он написал в письме, я не помню, и это вполне понятно…

Как он пишет, на пункт отправки меня отвозил брат Василий. Если удастся найти его, это значительно ускорит подтверждение. Мне сейчас как-то трудно поверить, что через столько лет можно найти родных.

Савенцы, сахарный завод, имена братьев, сестры, смерть матери, пожар хутора — это то, что у меня в памяти осталось на всю жизнь, и это подтверждается… Как трудно ждать письма теперь… Пять дней до хутора и пять — назад…»

Во скольких письмах читала я подобные слова! Такое нетерпение проявляют многие. Десятилетиями ждет человек свидания с родными, а несколько дней, оставшиеся до встречи, всегда кажутся ему вечностью. И Николаю Заводчикову ждать было невмоготу, но зато после томительных десяти дней он получил, почти одновременно, из разных мест письма от четырех братьев и сестры. В тот же день он послал мне телеграмму:

«Москва — Оренбург

Факты подтвердились выезжаю родным братьям Николай Заводчиков».

К вечеру пришла еще одна телеграмма:

«Харьковской — Вишневое

Заводчиков Николай наш брат встреча двадцать пятого февраля. Приезжайте Устимовку Вишневое Белевцевы»

Выехать срочно я не могла, но братья писали мне так исправно, что нетрудно было представить себе последовательно всю историю семьи и атмосферу их встречи.

Из письма Василия Петровича Белевцева

«…Пишет вам Василий, который отдавал в детский дом Николая в 1942 году. Я был самым старшим, и Николая вел я семь километров пешком. И когда привел его в район, он кричал, не хотел уходить от меня. От моих брюк, за которые он вцепился, две девочки постарше оторвали его и унесли в дом. Многое он помнит, в три с половиной года, это сверхпамять человека, что ли? Позже искали его, но, кроме развалин, ничего от детдома не осталось, часть детей погибла, часть увезли в тыл, некоторых усыновили…