Когда же дело касается важных вещей… вполне вероятно, что ты получишь, чего хотел, но на этом история не кончается. Теперь возникают другие вопросы. Помните, что мне ответил Оливер, когда я его спросил, какая у него цель в жизни? Нобелевская премия, он сказал. По-моему — и я думаю, вы со мной согласитесь, — у него больше шансов выиграть в лотерею тройное продление кредита. Но представьте — просто представьте, — что он все-таки получил эту премию. Думаете, это решит все его проблемы и он после этого будет жить долго и счастливо? Мне так не кажется. Вы, может быть, скажете, что так проще — только хотеть и никогда не получить. Но, поверьте мне, это очень больно, когда ты хочешь и не получаешь.

Или я просто уклоняюсь от прямого ответа? Мы говорим о том, чего я хочу, а я даже ни разу не упомянул Джилиан.

СОФИ: Стюарт — мой папа, а папа — папа Мари, вот одна из причин, почему папа впадает в унылость (мы еще не нашли подходящее «взрослое» слово).

Тогда, может быть, папе с мамой надо завести еще одного ребенка? Чтобы было два к одному?

По-моему, замечательная идея. Гениальная идея. А вы как думаете?

ДЖИЛИАН: Ничего у меня не вышло. Вот — правда. Тогда, десять лет назад, я устроила спектакль, который, как я надеялась, поможет Стюарту освободиться. Но, похоже, что он произвел прямо противоположный эффект. Я надеялась, что он увидит, что моя жизнь с Оливером сложилась не самым завидным образом, и ему будет легче меня забыть. Вы знаете, что когда он только-только уехал в Америку, он слал мне огромные букеты цветов? Анонимно. Я обратилась в компанию по доставке, сочинила какую-то историю, что кто-то упорно меня преследует, вполне вероятно, маньяк, и они подтвердили, что заказы идут из Вашингтона. Излишне, наверное, упоминать, что Стюарт был единственным из моих знакомых, кто в тот момент жил в Вашингтоне. И Оливер явно все знал. Просто мы никогда это не обсуждали. Потом мы переехали во Францию, но он и там нас нашел. И я устроила ту сцену на улице — я знала, что Стюарт все увидит. Но я просчиталась, потому что, увидев этот спектакль, Стюарт, должно быть, решил, что меня надо спасать. А я все эти годы была уверена, что с ним все в порядке, что он забыл обо мне, что у него теперь своя жизнь.

Я часто думаю: а если бы он узнал правду — что мы с Оливером счастливы, — а тогда мы действительно были счастливы, — может быть, именно это ему бы и помогло? Может быть, его жизнь сложилась бы совсем по-другому? Может быть, он бы уже никогда не вернулся? А вы как думаете?

ОЛИВЕР: План С. Что там говорила доктор Робб? Да — что это нормальное и естественное состояние для депрессии: когда ты уверен, что лучше тебе не станет. Да, я согласен, хотя я бы выразился по-другому. В университете у меня был знакомый, молодой доктор, который только-только получил диплом. Однажды вечером мы с ним напились в баре, и он впал в уныние. В тот день старший хирург попросил его — теперь, когда он стал настоящим врачом, — сообщить очень плохие новости семье пациента с конечной стадией рака. Мой приятель раньше не сталкивался с необходимостью передавать такие горестные известия и в дипломатии был неискусен; и все же, насколько я понял, он проявил себя как подлинный сэр Генри Уоттон,[180] когда сообщил убитой горем семье, что их дорогой муженек, папа и дедушка скоро отправится к праотцам. Я спросил у него, что именно он им сказал, слово в слово, и я навсегда запомнил его ответ:

— Я им сказал, что лучше ему не станет.

Такой молодой и, тем не менее, такой мудрый! А кому-то из нас, вообще, станет лучше? Уж точно — не в философском смысле. И не в том смысле, который вкладывают в это «ребята, строящие догадки». Ощущение, что лучше тебе не станет, — действительно нормальная составляющая депрессии, но только — какая? Доктор Робб считает, что это симптом, а для Оливера это причина. Никому из нас лучше не станет, так зачем посылать за границу честных послов-докторов, чтобы они проникновенно лгали во благо своей державы? План С очень простой. Он заключается в том, чтобы принимать все таким, какое оно есть. Мы все в одной лодке, только одни не боятся признать, что в днище у нас пробоина, а другие, не желая признать очевидное, отчаянно налегают на весла, пока уключины не начинают дымиться.

Вот такое затасканное клише. Которое становится только хуже от того, что ты пытаешься вдохнуть в него жизнь. Какой позор. Как тебе не стыдно, Олли, лапушка. Но — в плане самозащиты — очень даже подходящее сравнение. Что есть наша жизнь, как не заранее обреченная на неудачу попытка вдохнуть жизнь в клише?

Да, это план С.

План А, план В и план С: что бы вы выбрали?

СТЮАРТ: Когда я говорил о том, что «все гораздо сложнее», я имел в виду следующее. Все эти годы, пока меня не было, я повсюду носил с собой Джил — в буквальном смысле слова, если принять во внимание ту фотографию, на которой все, кажется, помешались, — итак, Джил всегда оставалась со мной, но это была та Джил, которую я знал раньше, та, в которую я когда-то влюбился. Это нормально, правда? А когда я вернулся, я сказал себе: она ни капельки не изменилась. Я имею в виду: у нее теперь дети, и она сменила прическу, и немного поправилась, и гардероб у нее поменялся, я не помню ни одной вещи из тех, которые она носит теперь, и живет она хуже, чем раньше, но для меня она осталась прежней. Но это — для меня. А на самом деле? Может, мне просто не хочется признавать, что за годы жизни с Оливером она все-таки изменилась. Заразилась его принципами и мыслями, его второсортными мнениями. Как я уже говорил, речь идет о ДЕП и МОП. Значит, было бы неправильно думать, что теперешняя Джилиан — та же самая женщина, в которую я в свое время влюбился? В конце концов, за прошедшие годы я сам изменился. И вы, кстати, тоже, как я уже отмечал при встрече.

Секс ничего не прояснил. Наоборот. Я понял, что я просто себя обманывал, когда говорил себе: все прошло, — я понял, что всегда любил только Джил, всегда любил и всегда буду любить. Потому что Джил, о которой я говорю, — та же самая девушка, в которую я влюбился двенадцать лет назад. И я буду любить ее всегда. Всегда. Жесткий диск, как я уже говорил. А Джил теперешняя? Мне придется влюбиться в нее опять? Или я уже наполовину влюбился? На четверть? На три четверти? Я думаю, что идеальным решением будет, если окажется, что хотя мы оба изменились, мы все равно развивались в параллельных направлениях, и значит, по-настоящему не расставались, хотя и расставались на десять лет. А потом — совсем идеальный вариант — самое лучшее «Если» — она снова меня полюбит. Или — еще более идеальный вариант — она полюбит меня еще больше, чем раньше. Как вы думаете, не слишком ли я размечтался?

И вот теперь, когда у меня, кажется, появился реальный шанс вернуть то, что когда-то было моим, в душе я начинаю не то чтобы сомневаться, но задумываться: а так ли сильно мне этого хочется? Когда я думал, что это в принципе невозможно, все было проще. Может быть, мне просто страшно. В конце концов, сейчас ставки выше. Гораздо выше. Сказать по правде, когда я женился на Терри, ставки были не столь высоки, как тогда, когда я женился на Джил. Но теперь все по-другому. Наверное, самый главный вопрос: сможет ли Джилиан полюбить меня снова?

Как вы думаете?

ДЖИЛИАН: Стюарт действительно меня любит? До сих пор? Правда? Он так сказал?

Вот самый главный вопрос.

Как вы думаете?

МАДАМ УАЙЕТТ: Ни о чем у меня не спрашивайте. Что-то будет. Или вообще ничего не будет. А потом — один за другим, еще очень нескоро — мы все умрем. Может быть, первым умрете вы.

А что до меня — я подожду. Того, что будет. Или не будет.

*

notes

Примечания

1

Бонди — пригород Сиднея, популярное место отдыха и купания сиднейцев. — Здесь и далее примеч. пер.

2

самих по себе (лат.).

3

сорок пять оборотов в минуту — скорость вращения виниловых грампластинок, как правило — синглов. В 1962 годы вышел первый сингл «Beatles» — «Love Me Do».