— Ты за ней по кустам?.. — Легкая икота оборвала догадку Петунки.
— Волколак вокруг нас вертелся, вот я и пошел поближе, вежливо посоветовал ей по нужде на другой конец пущи не бегать. Так она обсобачила меня, как последнего подлеца, а Дебрен еще и от себя добавил. Дескать, она не дура, знает, что делает, и не мешай ей, когда она писать… Будто мне очень нравятся такие игры.
— Она не писать пошла, — буркнул чародей, останавливаясь рядом с птицей, съеживающейся на глазах.
— Тем более, — не понял Збрхл. — На другое еще больше времени требуется, да и расстояния, если человек хочет незаметно…
— Дроп! Посмотри мне в глаза. — Дроп посмотрел, но не в глаза, а в глубь печной трубы. — Если с ней что-нибудь случится, я тебя живым на вертел насажу и испеку на медленном огне. Говори, что знаешь! Куда она пошла?
— Ты уверен, что не?.. — Збрхл, не докончив, заковылял к двери. — Дерьмо и вонь, как это так? Мы ж напеременку бодрствуем! Дроп, если ты заснул на посту, то молись, чтобы Дебрен с вертелом успел. Потому что я с тобой так не нежничать не стану.
— Оскорррбрр… — Бежевый клюв закрылся с глухим хлопком. У Дебрена не было никакого опыта общения с птицами, но он без труда нашел человеческую аналогию: Дроп прикусил себе язык.
— Ничего другого. — Петунка мыслила так же, как говорила: явно замедленно. — Два дня покоя. Так она сказала. Мы в отхожее место заглянули, когда в мойню шли, поэтому я знаю, что говорю.
Збрхл уже открывал рот, но, взяв пример с попугая, прикусил язык. Отставил алебарду и начал разблокировать выход во двор.
— Так ты ничего не скажешь? — тихо спросил Дебрен.
Птица, по-прежнему не глядя ему в глаза, слегка покрутила головой.
— И она знает, — тянула свое Петунка. — Свинья ты, Дебрен. Так девушку мучить… Если ты ее от той мерзости не освободишь, то я не хочу тебя здесь больше видеть. Это ж надо: на несколько дней вперед этакое планировать. То, что она погуливала, еще не повод… Что было, теперь нету… Она прям собакой на тебя смотрит. Она скорее себе ноги обрежет, чем для кого другого расставит. Ты не имеешь права…
Збрхл охнул от усилий, оттолкнул заменяющую дверь столешницу, расширил щель до соответствующих его животу размеров.
— Перестаньте языками молоть, — зло бросил он. — Надо эту дурную козу поискать. Голову дам на отсечение, что она в мойню пошла. Я не хотел тебе ничего говорить, Дебрен, но если не ее мать, так бабку какой-нибудь водяной оттрахал. Мы знакомы три дня, и я трижды успел прихватить ее у ручейков почти со спущенными портками. Ничего не скажу, приятно, когда женщина чистая и опрятная, но у нее эта тяга к воде прямо-таки болезненная. Не иначе как в мойню поперлась. Наверное, для того и бердыш прихватила.
— Бердыш? — Дебрен остолбенел. — Твой?
— А чей еще? Надо, говорит, дрова наколоть. Вот я и дал. Ну, жаль времени. Бери тесак.
Дебрен взял тесак. Неуверенно. Он чувствовал, был почти убежден, что все окажется не так просто. Вероятно, поэтому он ходил и говорил, вместо того чтобы бегать и кричать. Страх парализовал и мышцы, и горло, но не в этом дело. С самого начала, с того момента, как он почувствовал под пальцами холод покрытой снегом веревки, в голове у него бился решительный приказ думать. Не действовать, именно думать.
Может, он попросту защищался единственным доступным ему образом. Потому что она ушла давно, и если бы решающее значение имело время…
Сзади донеслось приглушенное ворчание. Ворчал Дроп, но совсем не по-птичьему. А точнее — так, как ворчит тот, у кого, правда, есть и клюв, и крылья, но приросшие к тигриному телу.
Они изумленно глянули в сторону стола. Попугай постучал клювом по эскизу дома, потом взъерошился и, подражая движениям крадущегося кота, принялся ходить вокруг рисунка. Потом указал крылом на клепсидру и медленно взлетел под потолок.
— Он рехнулся? — поинтересовался Збрхл.
Дебрен не хотел отвечать, но пересилил себя.
— Он, кажется, хочет сказать, что грифон кружит около дома, а солнце уже взошло.
Збрхл мрачно взглянул на чародея.
— Дерьмо и вонь, верно. Ленды он не тронул, потому что она еще ночью, до истечения срока ультиматума… Но теперь он вправе. Только почему дурной бульонщик не может нам это просто сказать?
— Отодвинься, — тихо прервал его Дебрен. — Я пойду один.
— Пойдем вместе. Но ты должен держаться меня. И дома. Глуп тот пехотинец, который в открытом поле воюет. Слышишь? На длину древка от халупы, не дальше.
На улице было светлее, чем они думали. Другое дело, что не требовалось много света, чтобы увидеть снежную бабу. Она стояла против двери и была в добрый локоть высотой.
— Ленда? — В голосе Збрхла слышалась неуверенность. И неудивительно: с их последнего посещения двора многое изменилось из-за снега, который валил с неба огромными хлопьями, ограничивая видимость несколькими шагами. Следы ног находились ближе, но свежей белизны было так много, что прочесть их не смог бы и самый лучший следопыт.
Дебрен присел, тронул рукой снежную фигурку. Осторожно. Белые шары сохранили следы ее пальцев.
— Ленда, — сказал он.
— Эта баба?
— Не затаптывай следов.
Они пошли вдоль стены. Збрхл, кажется, понимал, что дело тут не только в тактике, потому что, хоть постоянно осматривался и ни разу не воспользовался алебардой в качестве явно необходимого ему костыля, все же отнесся к словам чародея серьезно и держался подальше от колеи. А именно так в основном выглядела тропа: как дорожная колея. Ветер и свежий снег уничтожили детали. Здесь кто-то прошел, но Дебрену пришлось спросить себя: а точно ли Ленда? Отдельные воронки были редким исключением, в основном же это была узкая борозда, которую с таким же успехом мог оставить ступающий лапа в лапу грифон. Пискляк был раза в два шире девушки, и расстояние между лапами у него было соответственно шире, но он был кошкой, а кошка, как известно, свободно расхаживает по верху сколоченного из тонких досок забора.
— Странно. — Збрхл тронул снег концом древка. — Если это она, то проходила тут раза три.
Дебрен был с ним согласен. Куст — кажется, шиповник — рос недалеко от стены, и тот, кто оставил следы, первый раз прошел мимо него со стороны дома, а дважды обошел, свернув в глубь двора. Иглы на ветках объясняли причины, но ничего не говорили о том, кто шел. Ленда — тем более если она убежала в одном платье — была более восприимчивой к царапинам, но и покалеченный грифон тоже вполне мог избегать колючек.
Следующую несимметричность они обнаружили там, где девушка пыталась стащить свисающую с крыши веревку — если та заслуживала столь громкого названия.
— Это же кафтан, — удивился Збрхл, перебирая сукно в пальцах. — Она что, сдурела? Не проще ли было шнуром?..
— Шнур надо иметь. — Покачивающаяся Петунка беззвучно появилась у них за спинами, словно бестелесный дух. — А грифоны запретили нам приобретать плетеные изделия. Сети, тетивы… К тому же шнуры были бы мои, а кафтан — ее собственный. Это порядочная девушка. Может, и русалка, но порядочная. Даже платье не хотела брать.
— Платье? — нахмурился Дебрен.
— И верно, — вспомнил Збрхл. — Она спустилась сверху примерно клепсидру назад и спросила Петунку о новом платьице. Наверное, чтобы не появиться перед тобой нагишом. Дурной народ эти бабы. Едва ходит, ноги длинные, как мачты, фигура — что твоя клепсидра, стройная аж страх берет, парень уже готов в ложе, а она вместо того, чтобы подумать, что бы еще с себя снять, о нарядах заботится.
— Если невозможно пояс снять, то лучше его красиво прикрыть, — заметила Петунка. — Но она скорее всего не об этом думала. Просила самое некрасивое и самое дешевое. Платье, значит.
— Платье? — повторил Дебрен.
— Пояс снять невозможно? — удивился Збрхл. — Это что же, застежку у него заело? Что еще за глупости?..
— Платье, — кивнула Петунка. Так решительно, что ее покачнуло. Слегка. Чародей стоял ближе, но именно ротмистр подскочил, чтобы подставить плечо. Она, кажется, даже не заметила. — Надо, говорит, кое-что сделать, могу испачкать или порвать, так что дай самое плохое, какое есть. Ну, я сказала, что для работы лучше портки, что я найду ей какие-нибудь, а она — мол, портки ни в коем случае, нужно именно платье.
