— У нас каналов нет, — сообщил Йежин. — Мы из колодца воду черпаем. У нас их два, так на кой нам еще и канал?
— Я имею в виду канал, по которому поступают чары. Чаровод, значит. Ты говорила, — повернулся он к Петунке, — что Мешторгазий навозил бочек. Голову дам на отсечение, что он проделал на чердаке несколько дыр и через них с помощью лейки с узким горлышком залил мозговик.[15] Их можно заткнуть колышками.
— Это… Ну, дыры-то, пожалуй, те, в которые теща, упокой Господи ее душу, где бы она ни была, колышки для бельевых веревок втыкала.
— Верно, верно! — подхватила Петунка. — Точно. У нас в роду существует традиция: без нужды в стены ничего не вколачивать. Когда зять Петунелы хотел для украшения оленьи рога повесить, то его короед убил. Или что-то вроде короеда. Выскочило через дырку и в нос ему влетело, так он чихал-чихал и к ужину насмерть зачихался.
— Вероятно, в какой-то важный узел попал, — покачал головой Дебрен. — Обычно мозговик не убивает. Зачем убивать, если у него достаточно большая психическая сила, способная генерировать самые мерзкие видения. Или, например, загипнотизировать.
— Мой дом порождает привидения? — Петунка разрывалась между глубоким недоверием и столь же глубоким возмущением.
— Я не говорю, что дом это делает. Говорю, что теоретически мог бы делать, если б тогдашний маг напитал его тогдашним мозговиком. Но, зная взгляды Мешторгазия, думаю, что трактир скорее прикончит кого-нибудь чиханием или просто с помощью грифона, нежели станет воздействовать на сознание. Ведь именно этот великий смойеедец сформулировал тезис: «Чары — чарами, а молот — молотом». Он имел в виду, что молот — оптимальный способ покончить с неприятностями, если кто из вас не понял.
— А не вколачивать подковные гвозди? — ехидно ухмыльнулась Ленда. И когда на нее обратились удивленные взгляды, пояснила: — Дом — что, впрочем, тоже нельзя утверждать определенно — убил одного из домочадцев. У грифонов же на счету шесть поколений бабушек, прабабушек, дедушек, братьев, племянниц и хрен знает кого еще. Я верно говорю? — Петунка кивнула. — Значит, хоть ты рассказываешь очень интересные вещи, нам, возможно, стоит завершить разговор о шлеме Збрхла. Ты сам сказал, каков любимый рецепт трактира от всяких неприятностей: чихание либо грифон. Мы дыр не вертим, так что насморком он нас не убьет. Но с помощью грифона пока что может.
Дебрен глянул на клепсидру. В декабре ночи длинные. Время у них было, они могли все обдумать как следует.
— Збрхл, не помнишь, что ты сделал с ремешком от шлема? — спросил он. — Если пряжка висела свободно, то грифону действительно трудно будет освободиться от капалина. Она работает по принципу якоря. Хотя, с другой стороны…
— С другой стороны тоже не вылезет, — вклинился Йежин. — Однажды здесь один отчаявшийся чабан, у которого Пискляк отару уполовинил, ягненка на цепь посадил, а сам спрятался, прихватив лук. Купил два серебряных наконечника для стрел и думал, что зверюгу убьет. Но при первом выстреле промахнулся, ну и Пискляк его так саданул, что у парня глаза на лоб полезли. Ну а потом грифон ягненка одним махом проглотил, потому как подпаски побежали за подмогой, и в спешке цепь сожрал. Большущую, которую пастухи сперли из спаленного бельничанами замка. Этой цепью там мост поднимали. Но вообще-то кольца были не очень толстыми. А грифон три дня мучился, потому что железяки у него в кишках застряли и никак вылезать не хотели. Спас его один купец, у которого был контракт с бельницкими кордонерами на поставку провианта. Когда разошлась весть о грифоновом случае, купец быстренько погрузил на мула бочонок мяса второй свежести, мешок гороха и помчался к Грабогорке. И там устроил бестии шоковую терапию. Лечение, значит. Накормил провонявшим мясом, смешанным с горохом. Эффект был поразительный…
— Можешь не продолжать, — буркнула Ленда. — Мы догадываемся, по какой причине и каким образом цепь освободила грифонов организм. Только не знаю, зачем ты такие малопривлекательные истории рассказываешь.
— Йежин, — пояснила Петунка, — хотел обратить ваше внимание на значительное различие между входным и выходным отверстиями пищеварительного тракта у грифонов. У которых противоположная сторона несравнимо уже, чем клюв.
— Что характеризует их с хорошей стороны, — снова заговорил Дебрен. — Поскольку доказывает хорошую эффективность обмена веществ. Большая часть потребленного превращается в чистую, хоть и мерзопакостную энергию. И лишь малая удаляется из организма. Чем, кстати, объясняется высокая степень вони фекалий. Концентраты обладают тем свойством…
— Еще одно такое замечание, — предупредила Ленда, — и меня вырвет. Я нездорова, если кто-то забыл.
— Тебе следовало бы послушать Збрхла и выспаться, — сказал Дебрен.
— Останусь, — заявила она.
Магун пожал плечами, поднял шкуру у камина и бросил под стол к босым ногам девушки. Он с большим удовольствием опустился бы на колени и прикрыл ей ноги, но предчувствовал конфликт и не хотел, чтобы Ленда возомнила себя чрезмерно уверенной в своем положении.
— Меня тема тоже не забавляет, но ничего не попишешь, война — дело грязное. А говоря о противоположной стороне, я не имел в виду подхвостье. Хотел сказать, что, возможно, мы недооцениваем силы природы. Мало кто обладает такими солидными желудками, как у чудовища из группы летунов. Драконы, к примеру, способны производить пар и очень концентрированные кислоты. Без ущерба для здоровья — и даже с пользой, поскольку те, которые на это способны, живут дольше. О грифонах я знаю мало, но если Пискляк запросто проглатывает овцу, значит, несварением желудка скорее всего не страдает. Впрочем, и неудивительно. Ни одному животному не требуется столько энергии, сколько летающему. Дракон — существо теплопеременное, поэтому вынужден либо нагреваться на солнце, либо погружаться в летаргию, грифон же, чтобы всегда быть наготове, должен жрать, как рота пехотинцев на маневрах.
— Меня уже не тошнит, — сообщила Ленда. — Но зато начинает досаждать голод. Я голодна, как волк. Не знаю, что хуже.
— Тошнота вперемежку с волчьим голодом? — заинтересовался Збрхл. — Ох, что-то мне это напоминает. На огурцы, конкретно — соленые, тебя не тянет?
— Иди ты! — Она молниеносно покраснела. — Жаль, что Пискляк у тебя вместе со шлемом башку не сожрал!
— Успокойтесь! — махнул рукой Дебрен. — Збрхл, не хочу тебя огорчать, но могу поспорить, что Пискляк твой капалин переварил. Во всяком случае, настолько переработал, что остальное уже запросто…
— А этого не хо… — Збрхл точно указал, чего «этого». — На что спорим, что не переварил? Тупым меня считаешь? Думаешь, если я топор на работу ношу, так у меня столько же ума, сколько у дурного дровосека? Если я сказал, что Пискляк — уже живой труп, значит, можно ему могилу копать. «Переварил», хе-хе. «Выблюет», хе-хе. Ты думаешь, я на голову что надеваю? Горшок за три гроша с дыркой для петушиного пера? Я, брат, профессионал и на профессиональную экипировку никогда денег не жалел. Ленда, объясни этому штатскому, для чего нужен капалин. И каковы его свойства.
— Капалин, — послушно начала она, — это шлем, применяющийся в пехотных ротах, в основном морвацких и боотийских. Имеет форму шляпы с полями, поэтому хорошо защищает плечи от удара с седла, но еще лучше — от снарядов, которые кидают со стен. Потому что в основном его достоинства проявляются при штурме крепостей…
— Кстати о штурмах, Дебрен. О тех, когда сверху тебе на голову льют все что угодно, в том числе и кислоту. Ты думаешь, представься мне случай купить кислотоупорные латы, я пожалел бы дополнительно несколько грошей? Так вот — нет. Тем более что кислотоупорность, кажется, и ржавчину предотвращает, что при значительных затратах на оружие немаловажно.
— Иначе говоря, шлема он не переварит, — подвела итог Петунка. — Ну а если ремешок ни за что не зацепится? Помню, когда Пискляк еще маленьким был, то однажды до цыплят дорвался и стольких сожрал, что потом целыми выблевывал. А они — по отношению к его тогдашнему размеру — были, пожалуй, покрупнее твоего шлема.
