Он утвердительно кивнул. Петунка провела его через кухню, людскую и узкий коридор в жилую часть дома. Остановилась перед узкой дверцей, сверкнула ключом, щелкнула замком, и они оказались в маленькой комнатке. Странной для лесного трактира.

Помещение было заставлено баулами, сундуками, тюками тканей и различными мелочами, которые, если перенести их в пещеру, поразительно напоминали бы наваленную грабителями добычу. Альков выполнял также и другую, возможно, еще более важную функцию — гардероба. Над слегка подпорченным, но дорогим секретерчиком висело большое, в три локтя, зеркало яйцевидной формы. Оно напоминало работу невецких мастеров, и если было тем, что напоминало, то Петунке теоретически можно было не сокрушаться ни по поводу продырявленной крыши, ни по поводу разбитых дверей, не говоря уж о крыльце и вывеске. Достаточно продать зеркало.

Некоторые висящие вдоль другой стены платья и шубы также удалось бы обменять на хорошо набитый кошель. Однако Дебрена больше заинтересовали длинные ряды флаконов, баночек, пудрениц, ступочек и прочих некогда совершенно чуждых ему предметов, занимающих три четверти поверхности далеко не маленького секретерчика. А также книги. Ранневековье кончилось, грубо говоря, полтора столетия назад, и небольшие библиотечки не были чем-то необычным даже в провинции — но это собрание трудно было назвать небольшим. На полках, крышках сундуков, подоконнике, даже на полу стояло и лежало не меньше нескольких сотен книг и хроник.

Самое сильное впечатление на него произвела картина. Только одна — зато большая, выставленная на почетном месте.

— Надеюсь, — усмехнулась хозяйка, прикрывая дверь, — ты действительно не посланник Инквизиции. Потому что это вроде бы считается порнографией, а за порнографию глаза выкалывают.

Она не спеша зажгла свечи.

— Правда впечатляет? — улыбнулась она. — Я чувствовала, что тебе понравится.

Догадаться, на чем основывались ее предчувствия, он не мог. Уж конечно, не на внешности Ленды, формально считавшейся его ученицей, а неформально — в понимании хозяев и большинства людей, с которыми она столкнется в будущем, — также любовницей. Ленда была не из тех женщин, чья красота тут же заставляет броситься на колени. Тем более теперь. Он в свое время — когда-то, далеко отсюда, в Виеке — пал перед ней ниц и все еще находился в таком положении, но не был ни слеп, ни некритичен, отдавал себе отчет в том, что даже когда у нее отрастут волосы, девица Брангго для большинства мужчин останется девушкой так себе, не красавицей и не дурнушкой. У Петунки была возможность осмотреть ее в мойне, так что Ленда могла обрести в ее глазах кое-какой вес, но и это не обязательно. Преимущества хорошей фигуры наверняка бледнели в сочетании со слишком мужской мускулатурой и внушительной коллекцией шрамов. Дебрен мог познакомиться только с тем, который находился на колене и обеспечил девушке положение в «Розовом кролике», но теперь туда добавилась рана от болта бельницкого кордонера, а еще раньше, вероятно, несколько других, обычно скрытых одеждой. Ленда была профессиональным солдатом, а таким редко хватало пальцев на руках, чтобы пересчитать шрамы.

К тому же у нее были ужасные манеры.

Нет, Дебрен не знал, откуда взялось убеждение хозяйки трактира, что она встретила истинно тонкого ценителя. Но картина его заворожила.

Полотно было трех стоп в высоту и в два раза больше в ширину. Хорошие краски. Профессиональная работа.

— Это… «Невинка», — сказал он. — Когда мы приехали, было уже темно.

— Перспектива искажена. — Дебрен почувствовал, что Петунка кого-то цитирует. — Чтобы обеспечить прозрачность передачи. Но, — улыбнулась она, отбросив налет легкой гордости и говоря уже от собственного имени, — в общих чертах он отразил все так, как есть.

— Роволетто? — Она глянула на него искоса и, не переставая едва заметно улыбаться, кивнула. — Ты была права. Он мог стать великим.

— О да.

— Но, — сказал он осторожно, — это не портрет.

Исходная точка помещалась в том месте, с которого можно было видеть и модель во всех подробностях, и максимально большой участок окружения. Для этого художник слегка исказил пропорции и отверг одну из модных научных теорий шарообразности земли. У него земля тоже была круглой, но только вогнутой.

— Верно, — согласилась Петунка. Походило на то, что она не хочет об этом говорить. Вероятно, поэтому передвинулась, встав напротив зеркала, — дело явно было не в том, чтобы немного полюбоваться собой. Через несколько мгновений чародей уловил вспышку паники в пустом до того взгляде синих глаз.

— Махрусе сладчайший! — Она поднесла руки к лицу. — Я просто ужасно выгляжу! Что ж ты мне не сказал?

Она оттолкнула Дебрена к окну — скорее кокетливо, чем энергично, — а сама почти упала на табуретик.

— Я магун, — произнес он, отыскав нужные слова. — Сосредоточиваюсь не на том, что лежит на поверхности. Проникаю вглубь.

Она успела стереть краску с тех мест, где размазанный макияж делает женщину смешной. Сделала это быстро и умело, доказав тем самым, что знает, для чего существует разведенная в жире сажа или отвар из свекольного сока. Теперь она выглядела гораздо лучше, поэтому решилась одарить Дебрена шельмовской улыбкой.

— Например, под ночную рубашку, да?

Он сжал губы, присел сзади на сундучок и занялся созерцанием полотна.

— Ну, на худой конец, сойдет, — проворчала хозяйка, поворачиваясь на табурете. — Как считаешь, остроглазый?

Он оторвал взгляд от картины без особого желания. Но когда уже оторвал, то отметил, что был не прав.

— Считаю… — он замялся, — что Йежину повезло.

Петунка покраснела. Конечно, она использовала и белила, и румяна, и черт знает что еще, кроме них, но кожа была гладкая, и когда она краснела, это было видно.

— Ты очень рыцарственен, — сказала она, улыбнувшись. Она умела себя подать — вскружила бы голову не одному мужчине. — Права была твоя Ленда.

— Ленда? Она сказала, что я рыцарственен?

— Ну, ты же ее знаешь. Она выразила это в такой форме, что средний простой рыцарь тут же выломал бы себе суставы на пальцах, слишком уж быстро стягивая перчатки.

— А, ну конечно, это на нее похоже.

— …но под столь шероховатой формой можно было запросто увидеть совершенно другое содержание. С которым я вынуждена согласиться.

Она смилостивилась над Дебреном, отвернулась и принялась закрывать флаконы и шкатулки, прятать кисти.

— О чем ты хотела поговорить? Не о Ленде же?

Она начала расчесывать волосы.

— Ты помнишь, как опрометчиво поклялся колесом? Использовал неудачные слова. А именно, что, дескать, никогда неправды не скажешь.

— Верно, — улыбнулся он. — Но это не говорит о том, что я полный болван. Я не обещал, что отвечать буду всегда. Существуют правда, неправда и молчание.

— Верно, — сверкнула она зубами. — Но ты знаешь, о чем я. В молчании обычно содержится ответ. — Она переждала малость, потом как бы равнодушно спросила: — Ты действительно обучаешь ее магии?

Дебрен ненадолго задумался. Но в молчании обычно содержится ответ, поэтому он выбрал откровенность.

— Нет. Я даже не знаю, есть ли у нее хотя бы зачатки Фактора Поглощения. — Он взглянул ей в глаза. — Я тебя шокировал?

— Меня трудно шокировать. Но я понимаю, что тебя интересует, увидела ли я тебя в ином свете, менее выгодном. Ответ будет таким… — Она замялась. — Не знаю.

— Это тебе важно, или ты спрашиваешь просто из любопытства?

— Из-за дотошности. И скуки… Здесь жуткое захолустье. Думаю, тебя не удивляет, что в таком месте любой новичок становится объектом любопытства.

— Не удивляет. Ленда… испытывала затруднения. Я ей помог. Раньше мы уже встречались, мимолетно, но помог я ей не поэтому. У меня есть глупая привычка оказывать людям помощь, если я решу, что это будет стоить мне не слишком дорого. Порой… ну, скажем так: часто ошибаюсь. И попадаю в затруднительное положение. Но, как мы уже установили, я — рыцарственный и не умею ловко выкручиваться.