— Ладно. Ждите у Ботного домика.

Пух работал старшим технологом на "Монетном дворе". Познакомились мы с ним в крепостном буфете, куда он попал по какой-то случайности. С тех пор мы несколько раз встречались, болтали на самые разные темы, чему нимало не препятствовала разница в возрасте, — был Пух без малого вдвое старше, — хотя в дружбу наши отношения пока еще не переросли.

— Давайте сюда, — сказал Пух, выслушав мой рассказ. — Попробую что-нибудь сделать. Выясню — позвоню.

— Спасибо, Федор Феоктистович! Очень вы меня обяжете: терпеть не могу, надо признаться, всяких таинственных историй.

Он позвонил мне через три дня, в пятницу. И мы снова встретились на том же месте.

— Вот, — сказал Пух, возвращая мне замшевую коробочку… я уложил монетку в футляр от обручального кольца), — все что можно было проверить, мы проверили. Монета настоящая. Даже присадка радиоактивного изотопа в норме. Представить себе возможность изготовления такой фальшивки в кустарных условиях практически невозможно. Да и не стали бы тогда размениваться на двухкопеечники. Представить же подпольный завод — еще сложнее, согласитесь. Не знаю уж, что еще сказать вам, Андрей.

— А брака такого не могло быть, чтобы вместо шестидесяти девяти отчеканили девяносто шесть?

Пух молча пожал плечами, но потом все же снизошел до объяснений:

— Наша продукция идет большими сериями. Брак на одной монете невозможен, только на всей серии. А такого ОТК не прозевает. И, простите великодушно, мне лично сама эта мысль представляется более чем нелепой!

Я согласился с ним.

— И вообще, — сказал на прощание Пух, — не напоминайте мне о ней больше, прошу вас! Голову на этом сломать можно. Если хотите доброго совета — выкиньте. В Неву. Или позвоните кому-нибудь по телефону. Впрочем, добрые советы даются лишь для очистки совести, прислушиваться к ним вовсе не обязательно…

И в этом Пух опять-таки был прав.

Вечером я поехал к Севе Воробьеву, моему однокласснику, с которым мы когда-то вместе увлекались нумизматикой. Но я довольно быстро охладел к этому делу, а он так и остался ярым собирателем. Его коллекции неоднократно выставлялись, он даже писал какие-то статьи, выступал с докладами… "Уж он-то поможет," — решил я. хотя бы ниточку даст.

Но Сева только пожимал плечами.

— Откуда мне знать? Если ты говоришь, что ее подлинность проверяли… Эксперты там, конечно, квалифицированные. Так чего ты хочешь от меня? Если избавиться от нее, как тебе советовали, — отдай мне. В моей коллекции она будет на месте. Или — продай.

— Иди к черту! — огрызнулся я. — Стану я тебе продавать, торгаш несчастный! А отдать… Подумаю. Может быть, потом. Но не сейчас, извини.

С тем мы и разошлись.

Прошло две недели, но история эта не идет у меня из головы. Может быть, ты в самом деле есть, Путешественник по Времени? Бродишь сейчас где-то по Ленинграду и по ошибке употребил монетку твоего родного… или — не родного?) 1996 года?

Или — ты еще только будешь? Быть может, Машина Времени уже сконструирована в каком-нибудь КБ или НИИ, и скоро ты отправишься в ней в будущее, — первый в истории времяпроходец? Экипируя тебя для путешествия, отчеканили монеты года, в который ты отправляешься, и одна из них случайно попала мне в руки?

Или…

Не знаю, что думать.

И потому решил написать этот рассказ. Если его напечатают, может быть, ты найдешь меня и заберешь свой семишник?

Я сижу за столом и пишу. Рядом, тепло поблескивая в свете настольной лампы, лежит новенький двухкопеечник. Временами я смотрю на него — лишний раз удостовериться, что все это не сон человека, начитавшегося фантастики.

Сейчас я выправлю текст и завтра отнесу его в редакцию. И захвачу с собой монету, — как вещественное доказательство. Конечно, хорошо бы еще приложить справку от психиатра, но я оптимист, и надеюсь, что как-нибудь обойдется.

Если ты есть. Путешественник по Времени, — отзовись!

1969

— Спасибо, — Гранж улыбнулся. Улыбка у него была обворожительная.

Брод тоже улыбнулся, но скупо, краешками губ.

— Пожалуй, это я должен благодарить вас за оказанную честь.

— Вы настолько верите в успех?

— Депо даже не в этом. Благодаря вам я попал в такую компанию… — Брод снова пробежал глазами лежавший перед ним список.

Список и в самом деле был внушительным. Пятьдесят имен, каждое из которых было достаточно весомым, чтобы украсить самый что ни на есть торжественный прием. Или возглавить исследовательский центр. Двадцать семь Норбертовских лауреатов, шесть Нобелевских…

— И все согласились? — Не все, — Гранж непонимающе повел плечами. — Трое отказались.

— Почему?

— Брендон сказал, что не хочет рыть могилу самому себе. Кому понадобятся исследователи после рождения «Гениака»?

— "Гениака"?

— Да. В общем-то — дань традиции, Гений — это ясно, «ак» — от тех, первых машин.

"Что ж, — подумал Брод, — понять Брендона можно. Действительно, если в машине с фантастическим быстродействием и совершенно непредставимым объемом памяти совместятся творческие личности полусотни крупнейших ученых, — кому тогда понадобятся они сами?"

— Но это значит, что Брендон поверил в реальность вашего проекта, — сказал он, — а это уже само по себе немало.

— Согласен. Акоста отказался, не объясняя причин. Дорти заявил, что считает работы по цереброкопированию недостаточно отработанными, а потому не хочет рисковать своей репутацией.

Тоже понятно. Но как раз это-то Брода не смущало: цереброкопированием занимался институт Штамба, а в их работу он верил. Смущало совсем другое… В целом же, надо отдать Гранжу должное, проект был задуман с размахом. Мощный компьютер с объемом памяти, позволяющим вложить чуть ли не всю информацию, накопленную со времен Адама. Но это — только хранилище, мертвое, как библиотека Конгресса. А затем — затем в блоки памяти методом цереброкопирования переносятся личности крупнейших ученых века. Первоначально они записываются каждая в отдельный блок, и только потом между ними постепенно возникают связи, объединяющие их в единое целое — «Гениак». Проект изящный. Но…

— Значит, остальные согласились, — повторил Брод.

— Да, — подтвердил Гранж. — На разных условиях, но согласились.

— Мои условия будут скромными, — сказал Брод. — Я теряю день, пока вы будете снимать с моего мозга копию. Мой рабочий день в клинике стоит около десяти тысяч. Их вы мне и возместите.

Гранж кивнул.

— Когда я буду вам нужен?

— Копирование — процесс сложный и длительный, а нам нужно обработать сорок семь объектов. — … Как легко это у Гранжа получалось, — «объектов»! Ведь каждый из них — человек…) — Думаю, вами мы займемся месяца через три. Точнее мы сообщим дополнительно.

— Только не позже, чем за три дня, — сказал Брод и поднялся из-за стола, протягивая Гранжу руку.

Сперва Гранж позвонил ему по телефону.

— Простите, что беспокою вас во время уикэнда, профессор. Помните, что вы сказали мне тогда, после копирования?

— Да, — ответил Брод. — Помню, конечно… Тогда, расставаясь с Гранжем, он не удержался и сказал: "Если у вас начнутся какие-либо… м-м… чудеса, сообщите, пожалуйста, мне. Хорошо?").

— Так что у вас случилось?

— Скажите, вы не смогли бы приехать к нам в Центр?

Брод подумал.

— В понедельник, в четыре, — вас устроит?

— Спасибо, профессор, я вам очень признателен!

И вот теперь они сидели друг против друга в кабинете Гранжа.

— Так что же у вас случилось?

— Если б я знал! Пока мы налаживали коммуникации между отдельными блоками и подсоединяли их к базовой памяти — все шло хорошо Месяц назад этот этап работы был закончен. И тогда мы поставили перед «Гениаком» первую проблему. Какую — нс суть важно пока, тем паче, что заказчик категорически против разглашения тайны заказа. Мы ожидали чего угодно, любого невероятного ответа. А получили…