Он обращался к вошедшей в туалет компании.
— Здорово! — хором ответило несколько человек.
— Ты какими судьбами забежал? — спросил один.
Толик, делая свое дело, слушал, как перед зеркалами у раковин топчутся люди, некоторые заходят в соседние кабинки. Кто-то вошел в только что опустевшую, наступил на какой-то полый предмет. Тот тихонько хрустнул, а затем, отброшенный носком туфли, вкатился в занятую Толиком кабинку. Это был шприц. Между тем снаружи происходил разговор.
— Чего забежал, соскучился?
— Был мне фарт встретиться с тобой, — ответил уколовшийся несколько секунд назад человек.
— Он снова говорит наркотикам свое слово! — крикнул кто-то, занявший кабинку после наркомана, раздавивший шприц.
— Аааа! Свой героиновый мир ты не отдашь никому…
Больше Толик не слушал. Многократным эхом в голове повторялась фраза: «Он снова говорит наркотикам свое слово!» Вместе с ней вернулась легкость в коленях, тошнота и страх. Сидя на унитазе, мужчина начал молиться. Он повторил про себя «Отче наш» три раза. За это время дверцу в его кабинку пару раз дернули желающие облегчиться люди. Он же чувствовал, как кафель уходит из-под ног, а стерильный запах хлорки с пихтой удушливыми парами проникает в мозг. Вспомнив свою первую работу над социальной рекламой, повторив шепотом: «Скажи наркотикам свое слово!», — Толик потерял веру в удачное завершение разговора с Олегом Викторовичем.
…Его мама протянула руку, чтобы вытащить последний из свитеров. Подтаскивая его, она услышала звук. Твердый предмет царапал дно полки. Тогда женщина приподняла одежду. Стул, на котором она стояла на цыпочках, слегка пошатнулся, но она устояла, сжав в левой ладони ручку дверцы. Под свитером лежала странная вещица. Чтобы разглядеть ее лучше, вдова взяла находку большим и указательным пальцами правой руки, опустилась на стопы, чтобы не отвлекаться на необходимость удерживать равновесие. Она стояла перед выходом из комнаты на стуле, склонив голову к заключенному в золотого цвета рамку такого же цвета рисунку на черном фоне. Это был и не овал, и не прямоугольник, заключавший в себе переплетенные в паутину черточки, галочки, точечки. «Никогда не думала, что он увлекается такими вещами», — подумала женщина, слезая на пол, пытаясь вспомнить, чтобы муж когда-либо приносил этот амулет в дом. Такого в прошлом не было. Тогда вдова попыталась узнать собственность сына в «Австралийском щите», который Толик согласно прилагаемой распечатке поместил над дверью в комнату, желая оградить дом от зла. Но и сын ее, насколько она знала, такими вещами не увлекался. Чтобы убедиться, не обманывает ли ее память, вдова сходила за сотовым, набрала номер Анатолия. Его телефон был отключен. Отложив в сторону мобильный, женщина задумалась и постепенно начала пенять на родственников, своих и покойного, прошедших через квартиру во время похорон. «Наверное, кто-то из них решил наслать на меня беду, как с подругой моей вышло», — подумала она, резко встала, поспешила к выходу из квартиры, отворила дверь. На коврике, постеленном у входа, земли не было. Тогда женщина заперлась, вздохнув и произнеся вслух: «Земли с кладбища никто не подбросил, и то хорошо». Она прошла обратно в комнату, положила находку на туалетный столик и тут заметила…
…Толик вышел из кабинки на неверных ногах, мягких, как вата, легких, словно перо. Возобновившаяся тошнота заставляла прижать к животу правую ладонь, полусогнуться.
— О! Это не твой друг, любитель дури? — ляпнул один из компании.
— Хорош оральник настраивать, — вспылил наркоман. — Не видишь, пацан посрать не может. Ты иди домой, таблетку выпей! — посоветовал он Толе, похлопав его по спине.
Не обращая внимания на окружающих, не поднимая глаз от пола, тот доковылял до раковины, открыл кран. Ему казалось, что стоит посмотреть вверх, и мир рухнет. Пол поменяется местами с потолком, а стены сойдутся в дробящем его кости поцелуе.
Он умылся, набрал в ладошку-лодочку воды, выпил немного. Ощущая, как прохладные капли стекают по лицу, по шее за воротник на грудь, он засунул правую руку в карман брюк, где лежала перевернутая звезда. Мягкими пальцами, вызвавшими в голове воспоминание о растаявшем внутри упаковки шоколадном батончике, которым он утолял голод вчера, Анатолий переместил ее так, чтобы вверх указывал один зубец. Облегчения не пришло. Амулет не подействовал, или же его влияние нельзя было ощутить сию секунду, чего хотел Толик. Левая рука его до белизны в подушечках пальцев сжала край раковины, поскольку кафель под ногами дрожал. «Машину не остановить», — подумал он, убрав правую руку из кармана. Компания парней смотрела на него с неприязнью, один даже хотел вызвать администратора, но его остановил наркоман: «Стой! Еще загребут парю после твоей шестерной малявы».
— Братан, тебе чего, хреново так? — подошел к Толику, склонившемуся над раковиной, кто-то из компании.
— Помоги дойти до двери, — прошептал он в ответ, пытаясь собраться с силами.
— Не вопрос, — взяв широкоплечего молодого мужчину под локоть, согласился парень. Еще двое ребят поддерживали его с другого бока.
Толик сделал первый шаг к двери, и ему стало легче. С приближением к выходу из туалета он чувствовал себя все лучше, хоть тошнота не уходила, зато пропал страх рухнуть на пол, быть раздавленным стенами и потолком. «Что же со мной происходит», — подумал он, встав в открытой двери, сказав ребятам: «Спасибо»! В кафе пахло выпечкой, кофе, шоколадом. Едкий запах хлора и пихты остался позади. «Может, причина слабости в этом?»
Подумать над вопросом было некогда. На часах, показывающих московское время, было ровно 17.00. Толик подошел к своему месту у барной стойки. Кружка заказанного им ранее чая стояла на месте, поверх белой бумажной салфетки. Он повернулся лицом к входу в заведение. Засунув руку в карман, перевернул звезду двумя зубьями вверх…
…Его мама заметила, какой слой пыли осел на листьях фикуса, томящегося в коричневом пластиковом горшке, около подоконника. Горшок стоял на старой бабушкиной табуретке, ошкуренной и покрытой лаком лет десять назад. Эту работу сделал покойный муж, объясняя сыну метод нанесения густого янтарного цвета средства на дерево. При воспоминании о том солнечном дне она улыбнулась, затем сходила в ванную, где на батареи лежал кусок марли, а под раковиной стоял разбрызгиватель с дистиллированной водой, которую женщина специально отливала у знакомого автолюбителя. Она была убеждена, что от такой воды растения лучше цветут, да и вытягиваются быстрее.
Взяв разбрызгиватель и марлечку, она вернулась в комнату.
— С этим трауром совсем про тебя забыла, бедненький мой фикусик, — сказала она. — Скоро в этом доме мы останемся только вдвоем. Мой сын уехал жить в другой город. Почему я не родила ему сестру, которая осталась бы со мной и ухаживала за мной в старости, как я забочусь о тебе. Глупо, правда, надеяться на такое, — опрыскивая листья, пожелтевшие по краю, протирая их марлей, говорила она. — Все дети вырастают и начинают строить собственные дома, а родителям приходится стареть в одиночестве. Миру столько лет, а сценарий не особо изменился…
Она отошла на пару шагов назад и окинула взором результат своего труда. На нескольких листьях снизу еще лежала пыль. Вдова развела руки, вздохнула и продолжила с растением:
— Я и поливать тебя забыла! Вот мамка у тебя совсем дурная стала, совсем!
Покончив с пылью, она пошла на кухню, по пути забросив в ванную разбрызгиватель и марлю. На кухонном столе женщина взяла стакан и наполнила его дистиллированной водой.
— Сейчас! — крикнула она, словно отвечая кому-то. — Сейчас я полью тебя, и ты подрастешь, мой фикусик.
Вдова вернулась в комнату, проходя мимо туалетного столика, посмотрела на амулет, плюнула три раза через левое плечо. Она решила дождаться Полины, прежде чем принимать окончательное решение, — что делать с нечаянной находкой. Она не испытывала тревоги, на душе у нее было легко. Наверное, перебирая вещи покойного, собираясь раздать их, она стряхивала прах со своих ног, вычищала золу горечи из кувшина души.
