— И у меня нет визиток, — ответила Жанна, всматриваясь вперед, в толпу, стекающуюся к выходу в город. — Хотя нужно заказать. Я же с разными людьми общаюсь, часто приходится оставлять телефон, кстати, мой…

Она продиктовала свой номер, потом достала из заднего кармана блокнотик с ручкой, вырвала листок, записала цифры, протянула бумагу Полине. Анатолий выпрямился, отдал журналистке визитку.

— Вот, — сказал он. — Тут сотовый, домашний в Москве, в Оренбурге и еще рабочий. Я тоже иногда с людьми общаюсь, правда, не в таком количестве, как ты.

— Ты дизайнер рекламного агентства, — прочитала Жанна, убрала визитку в блокнотик, прицепила к нему ручку и спрятала все в карман.

— Раз там написано, значит, так и есть…

Он не хотел говорить ей о том, чем занимается. Сам не знал почему, но подспудно ощущал, что это повлечет долгие и малоприятные для него разговоры, скорее напоминающие перекапывание старого кладбища совковой лопатой. Поэтому, когда с боку раздался громкий выкрик: «Жаннка, мы тут!» — он вздохнул с облегчением.

— Привееет! — запрыгала на месте журналистка, замахав правой рукой. Ее кудряшки подскакивали вверх-вниз, словно пружинки.

— Мы не опоздали?! — спеша к подруге, орал здоровенный детина с топорщащимися кисточками усов.

— Опоздали! — крикнула она в ответ, потом повернулась к паре и сказала: — Это сотрудник нашей газеты, отличный фотограф, художник. Если вы договоритесь, чтобы вас зарегистрировали в Оренбурге, то позвоните мне, а я его попрошу сделать вам свадебные снимки. Будет просто отличное качество. Правда, в нашем загсе заставляют платить стороннему фотографу, но ничего, будет больше хороших снимков…

— Жаннка, ты как добралась, где твой чемодан? — подойдя, спросил газетчик.

— Отлично добралась. Вот мой чемодан. А это мои новые знакомые: Анатолий, он дизайнер рекламной фирмы, и Полина, она… — журналистка вопросительно посмотрела на женщину.

— Бухгалтер, — протягивая руку мужчине, ответила та.

— Москвичка? — взяв ладонь, поднеся ее к губам, сказал фотограф. — Сразу видно.

— Они собираются пожениться, а еще у них будет… Что-то я разболталась. Бери мой багаж, и пошли, хочу домой, в ванную. Чуешь, как воняет? Это вагон и тамбур такие, жуть, — говорила она.

И вся процессия двинулась к выходу с перрона: впереди здоровяк с «арбузом», следом Жанна, Толик и Полина шли рука об руку чуть позади.

— Кстати, мы можем подбросить их до Невельской? — поинтересовалась женщина у коллеги.

— Хоть до дома, — поворачивая голову назад, бросил мужчина, тряхнув чемоданом. — Вы к нам надолго?

— На месяц или меньше, — ответил Толик, который испытывал двойственные чувства в отношении не скрываемого фотографом восхищения его невестой.

— У нас погода должна быть хорошая, приходите к нам в редакцию, — произнес здоровяк, задев боком какого-то пьяницу, стоявшего у витого черного забора, отгораживающего перрон от привокзальной площади, заставленной автомобилями, полной народа разной масти.

— Возможно, как-нибудь, — отозвался Толик.

Полина молча шла рядом, рассматривая незнакомый город. Галантный жест фотографа вызвал у нее мысль, что здесь живут культурные люди. Услышав ругань каких-то женщин в длинных грязных юбках, заметив, как грубо здоровяк отпихнул незнакомого прохожего, она поняла, что это просто город, каких много. Она смотрела на Толика. В его лице что-то изменилось. Оно стало серьезнее, чуть высокомернее. «Наверное, когда б Ломоносов вернулся на малую родину, то у него было бы такое же лицо», — подумала она и улыбнулась. Толя заметил это и шепотом спросил, наклонившись к самому уху:

— Ты чего? — обдал ее мятным дыханием, защекотавшим кожу.

— Просто настроение хорошее, — ответила она, погладив его по бицепсу.

— Я тебя хочу, — прошептал он еще тише, но она расслышала, несмотря на царивший вокруг шум и громкую трескотню Жанны, идущей впереди. Журналистка рассказывала о похоронах подруги:

— Очень мрачно. Кладбище там совсем другое, не как наш «Пентагон», или старое. Хотя наше кладбище вообще архаично…

— Я тебя тоже хочу, — прошептала Полина, прикоснувшись губами к мочке его уха. — Может, сперва в гостиницу? Мама захочет с тобой поболтать, да и я с ней хочу пообщаться. Да мне и неудобно будет.

— Согласен, — не раздумывая, ответил Толик. — Жанн! Жанн!

— Что?! — оглянулась та. Они уже подошли к синим «Жигулям», видимо принадлежавшим фотографу.

— Мы не поедем, я хочу показать невесте Советскую, набережную Урала, — соврал Толя.

— Скоро ночь. Какая набережная? — отозвался здоровяк.

— Во! — указав пальцем на коллегу, кивнула журналистка. — Он и то понимает, а ты словно не здесь вырос.

— Ничего страшного, — произнесла Полина. — Еще светло. Сейчас же лето!

— Как знаете, — открывая багажник, загружая туда чемодан-«арбуз», буркнул фотограф.

— Пока! — ответила пара, поспешив уйти.

Они вышли на остановку перед торговым центром. Толик поймал «мотор», назвал гостиницу.

— Это же в пяти минутах ходьбы отсюда, — удивился водитель. — Но хозяин — барин!

Они тут же домчались до гостиницы «Факел», прошли в регистратуру, взяли номер… Через два часа они позвонили в дверь дома, в котором прошло детство Толика.

Как и предугадала Полина, спать они отправились часа в три ночи. Мама Анатолия хотела знать все и сразу, а еще она хотела рассказать о своем, наболевшем. Когда в ходе разговора упоминался отец Толика, то непременно повисала пауза, слова застывали, словно капли росы, которые никак не могут скатиться вниз с зеленых листьев, хоть и должны. Все вздыхали, смотрели кто куда, а потом продолжали. Угощали их бешбармаком, салатами. От вина Полина отказалась, сказав, что беременна. В этом месте паузы не было, будущая бабушка обрадовалась, вскочила со своего места, принялась ходить туда-сюда по комнате вдоль стола, жестикулировать, потом сбегала на кухню, вернулась с горящей сигаретой в пальцах, потом опомнилась, убежала обратно, вернулась с открытой коробкой сока. Все это время Толя с Полиной улыбались, наблюдая за реакцией матери. Успокоившись, женщина разлила по рюмке водки себе и сыну, они выпили, и она принялась вспоминать, как узнала о том, что носит под сердцем ребенка, как вынашивала его, как поскользнулась и упала будучи на пятом месяце беременности, как врач, принимавший роды, сказал, что у них мальчик.

— Твой отец был так горд, — произнесла она, и повисла пауза…

Хозяйка постелила им вместе, во второй комнате, которую когда-то занимал Толя. В ней почти все было без изменений. Лакированный, темного дерева шкаф в углу около батареи, напротив которого стояла пружинная кровать, предназначенная для одного человека. Чтобы детям было удобно спать, хозяйка уговаривала занять ее ложе, которое после исчезновения отца стало одиноким и слишком большим, но Толик отказался, мотивируя свое решение тем, что питает к своей комнате нежные ностальгические чувства. Тогда к кровати придвинули раскладушку, постелили общий широкий матрац, в результате чего получилось просторное место для отдыха, пружины которого скрипели при каждом движении.

— А здесь я выполнял спортивный минимум, — сказал Толик, подтягиваясь на перекладине уголка здоровья, состоящего из колец, лестницы, трех перекладин, качелей, приспособления для боксерской груши. — Ты знаешь, что я ходил в бассейн несколько лет?

— Ты не говорил, — ответила она, сидя на краю кровати, смотря на него.

— Поэтому у него широкие плечи, как у атлета, — похвастала мать, стоящая в дверях в домашнем халате из хлопчато-бумажной бежевой ткани.

Толик был с голым торсом. У него хорошо были развиты дельты, грудные мышцы, предплечья. Сейчас он подтянулся, подбородок его был на уровне металлической перекладины, мышцы напряжены. Он выдохнул и опустился, мягко спрыгнул на пол.