Дядя Франсуа словно чувствовал, когда просил нас быть крайне осторожными!.. Вроде так хорошо все шло! Мы так много всего обнаружили! Если я и ожидал кого-нибудь встретить, то уж никак не этих молодчиков!.. Кто же они такие, как ты думаешь?

Люди, которые терпеть не могут любопытных. Они ведь прямо сказали!

Не ворчи, старина! Сейчас не время. Ты как там, надежно связан?

Надежней не бывает. Этот Фред, видно, мастер своего дела. Я не могу даже шевельнуть руками!

Могли бы хоть свет нам оставить, скоты!

Конечно. И еще ножницы, чтоб было чем перерезать веревки!.. Интересно, куда они дели Мари-Франс и Ива?

Будь спокоен, в такое же тихое место...

Но Мишелю было не до шуток. Он впервые попал в подобное положение, будучи совсем не готовым к этому. К тому же, как старший, он тяжело переживал ответственность за судьбу близнецов: ведь родители были далеко. Он уже сожалел, что не поставил в известность тетю Жиль и дядю Франсуа о том, что малыши самовольно отправились в мэрию, чтобы смотреть какой-то кадастр... Вспомнив об этом, Мишель задумался: собственно, что за дела были у близнецов с хозяином виллы?

Черт возьми!— заговорил он наконец.— Готов пари держать, Мари-Франс и Ив давно уже что-то замышляли. Эта история с кадастровой книгой, встречи со Станисласом... Нет, не нравится мне все это!.. Не говоря уж... Ты как считаешь, Даниель: это естественная пещера?

Естественная?.. Ты что имеешь в виду?

Тебе не кажется, что подземелье, где мы находимся, вырыто людьми? Оно слишком правильной формы, чтобы быть пустотой между скалами.

Ты хочешь сказать, это какое-то тайное укрытие? Место, где укрывают товар? Например, контрабанду... Правда, это далековато от швейцарской границы...

А если это какая-то шахта? Нашли же недавно золото в горном массиве Монблан.

Шахта? Тогда — соляная... Тут ведь недалеко Лон-ле-Сонье...[3]

Ты все шутишь... Соляная или нет, все равно ничего не понятно. Но Мари-Франс и Ив — ребята себе на уме, и я уверен, что они забрались сюда не случайно.

Они долго молчали. Все гипотезы и предположения никаких ощутимых результатов пока не давали.

В общем,— продолжал Мишель,— если это шахта, то многое объясняется... Предположим, мсье Станислас пронюхал о ее существовании: тогда понятно, почему он так упорно стремился купить этот участок... Шахту ведь можно разрабатывать и дальше.

Я начинаю думать, что ты уловил самую суть, старина,— признал Даниель.— Ведь твоя версия позволяет понять и странное поведение дядюшки Арсена. Он, должно быть, знал, что тут есть... шахта, если угодно. И не хотел общаться с местными жителями потому, что боялся, как бы его тайна не была раскрыта!..

И, как говорится, унес свою тайну в могилу...

Стоп! Минутку, старина!— воскликнул Даниель.— Хоть так и говорится, это еще не значит, что так и есть. Ты забыл про Мотэна! Человека, который один продолжал приходить на ферму к Арсену и лечил его... пока тот не умер. Бедный старик, вполне возможно, доверил ему свою тайну; пусть даже невольно, в бреду...

Потрясающе, Даниель! Со-вер-шен-но по-тря-са-ю-ще! Конечно, Мотэн в курсе дела! Или, во всяком случае, о многом догадывается, многое подозревает! Ведь именно он приходил сюда той ночью...

Одну вещь ты все-таки не учитываешь, Мишель! По-моему, никакая это не шахта... Представляешь, какой шум должен был бы тут стоять: кирки, то, се... Я уж не говорю про отбойные молотки! Это насторожило бы любого прохожего, а уж Бурбаки — точно! Да ведь и руду надо было бы вытаскивать... Вывозить ее, продавать...

Тогда остается контрабанда. Ты, надеюсь, не думаешь, что Фред и его сообщник заперли нас тут без серьезной причины?

Кстати... Не пора ли нам подумать, как избавиться от их приятного общества?.. А потом будем ломать голову над этой тайной.

Подумать, старина, можно. Но, боюсь, все наши раздумья не заменят нам хорошего ножа!

На ферме царило смятение. Франсуа Дарвьер не находил себе места — и все больше склонялся к тому, чтобы вызвать жандармов.

Жена его, бледная от волнения, ходила взад и вперед по кухне, погрузившись в мрачные мысли. Зловещие слова Бурбаки насчет черного камня и жара в коже, терзающего Мотэна, не шли ни в какое сравнение с гложущей ее тревогой за судьбу близнецов.

Хоть бы Мишель с Даниелем вернулись!..— вздохнула она.

Да, меня тоже начинает беспокоить, почему их до сих пор нет,— признался Дарвьер.— А Медар? Этот-то где пропадает? Будь он здесь, я бы его хоть в Лошнэ послал, в жандармерию... Сам я боюсь оставлять ферму: вдруг еще что-нибудь вечером произойдет!..

Может, мне сходить в Лошнэ?—предложила Жильберта Дарвьер.

Нет, Жильберта... Тут ведь Софи... Ты должна быть с ней.

Фанни, которая стояла у раковины и мыла овощи, повернулась к ним.

Давайте я пойду, мадам,— сказала она.

Дарвьер понял, что сегодня ночью она предпочла бы быть подальше от фермы. У нее, видимо, тоже на душе было не очень спокойно.

Ну, если вы не против, Фанни. Тогда я напишу записку, а вы отдадите ее жандармам.

Записка была написана и вложена в конверт, и Фанни собралась уходить.

Главное, Фанни, ничего не говорите в деревне! Я не хочу, чтобы пошли пересуды о пропаже детей: пускай сначала они найдутся. Ведь неизвестно, чем обернется дело...

Фанни ушла.

Было семь часов вечера.

Если ничего не случится, жандармы могут прийти часов в одиннадцать — одиннадцать тридцать...— прикидывал фермер.

Надо бы что-нибудь по хозяйству сделать,— вздохнула мадам Дарвьер,— но у меня совсем нет сил. Все из рук валится.

Ужин прошел в подавленном настроении. Софи, чувствуя серьезность момента, помалкивала. Жильберта, убрав со стола посуду, опять заметалась, не зная, что предпринять.

Уложи Софи и погаси свет,— распорядился ее муж.— Пусть будет все, как обычно... Не надо, чтобы те что-нибудь заподозрили.

Мадам Дарвьер вздрогнула.

Те?.. Что ты хочешь сказать?

Франсуа Дарвьер был в замешательстве. С того момента, как стало известно о пропаже близнецов, он перебрал в голове множество гипотез, но не остановился ни на одной. И все-таки в глубине души он не переставал рисовать себе вероятного врага... который озлоблен тем, что ему помешали угнездиться на ферме, потому что присутствие Франсуа Дарвьера стесняло его. Как раньше стесняло, быть может, присутствие дядюшки Арсена...

Поэтому вместо ответа он лишь вздохнул.

Ничего... Вспомнилось кое-что. Иди уложи Софи!

В кухне слышен был лишь неспешный, солидный стук маятника больших фламандских часов.

Оставшись один, Франсуа почувствовал, что нервы у него натянуты до предела. Все, что произошло на пастбище, не предвещало ничего хорошего. Нет, он был, конечно, человек не трусливого десятка. Но его выводило из себя то, что он не знал, с кем должен бороться!

"Возможно, именно на это те и рассчитывают!— думал он.— Просто идет война нервов, чтобы заставить меня продать ферму..."

Новая мысль мелькнула у него в голове.

"А может, чтобы заставить меня продать пастбище, что находится рядом с виллой?.."

В его сознании возник образ мсье Станисласа — как воплощение того, его таинственного врага. Он понял, что именно о нем безотчетно думал весь день.

"Надо было бы мне обходиться с ним осторожнее... и присматриваться к нему..."

Но сожалеть было слишком поздно. И совершенно бесполезно...

Жильберта Дарвьер, по совету мужа, тоже собралась лечь спать. Но перед этим все же пришла в кухню и спросила, не хочет ли Франсуа, чтобы она подежурила вместе с ним.

Не стоит, Жильберта,— сказал он.— Я уверен, ничего не случится...

Время тянулось невыносимо медленно. Луна еще не взошла, темень во дворе была непроглядной; Франсуа Дарвьер, сидя у окна кухни, следил из-за занавесок за каждым подозрительным движением...