Девушка из Кадикса Не говорите больше мне О северной красе британки; Вы не изведали вполне Все обаянье кадиксанки. Лазури нет у ней в очах, И волоса не золотятся; Но очи искрятся в лучах И с томным оком не сравнятся. Испанка, словно Прометей, Огонь похитила у неба, И он летит из глаз у ней Стрелами черными Эреба. А кудри – ворона крыла: Вы б поклялись, что их извивы, Волною падая с чела, Целуют шею, дышат, живы… Британки зимне-холодны, И если лица их прекрасны, Зато уста их ледяны И на привет уста безгласны; Но Юга пламенная дочь, Испанка, рождена для страсти — И чар ее не превозмочь, И не любить ее – нет власти. В ней нет кокетства: ни себя, Ни друга лаской не обманет; И, ненавидя и любя, Она притворствовать не станет. Ей сердце гордое дано: Купить нельзя его за злато, Но неподкупное – оно Полюбит надолго и свято. Ей чужд насмешливый отказ; Ее мечты, ее желанья — Всю страсть, всю преданность на вас Излить в годину испытанья. Когда в Испании война, Испанка трепета не знает, А друг ее убит – она Врагам за смерть копьем отмщает. Когда же, вечером, порхнет Ока в кружок веселый танца, Или с гитарой запоет Про битву мавра и испанца, Иль четки нежною рукой Начнет считать с огнем во взорах, Иль у вечерни голос свой Сольет с подругами на хорах — Во всяком сердце задрожит, Кто на красавицу ни взглянет, И всех она обворожит, И сердце взорами приманит… Осталось много мне пути, И много ждет меня приманки, Но лучше в мире не найти Мне черноокой кадиксанки! 1809 Афинской девушке Час разлуки бьет – прости, Афинянка! возврати Другу сердце и покой, Иль оставь навек с собой. Вот обет мой – знай его: За румянец этих щек, Что эгейский ветерок Целовал тайком не раз, За огонь газельих глаз, За кудрявое чело: Zwh mou, saV agapo! Поцелуем уст твоих, Зыбью персей молодых, Речью тайною цветов, Говоривших больше слов — Всем клянусь, что душу жгло: Zwh mou, saV agapo! Афинянка! Обо мне Вспомяни наедине… В Истамбол уеду я, Но Афин душа моя Не покинет для него: Zwh mou, saV agapo! Афины, 1810
В альбом Как одинокая гробница Вниманье путника зовет, Так эта бледная страница Пусть милый взор твой привлечет. И если после многих лет Прочтешь ты, как мечтал поэт, И вспомнишь, как тебя любил он, То думай, что его уж нет, Что сердце здесь похоронил он. Мальта, 14 сентября 1809 Мрак. Тьма Я видел сон, который не совсем был сон. Блестящее солнце потухло, и звезды темные блуждали по беспредельному пространству, без пути, без лучей, и оледенелая земля плавала слепая и черная в безлунном воздухе. Утро пришло и ушло – и опять пришло и не принесло дня; люди забыли о своих страстях в страхе и отчаянии; и все сердца охладели в одной молитве о свете; люди жили при огнях, и престолы, дворцы венценосных царей, хижины, жилища всех населенцев мира истлели вместо маяков; города развалились в пепел, и люди толпились вкруг домов горящих, чтоб еще раз посмотреть друг на друга; счастливы были жившие противу волканов, сих горных факелов; одна боязненная надежда поддерживала мир; леса были зажжены – но час за часом они падали и гибли, и треща гасли пни – и всё было мрачно. Чела людей при отчаянном свете имели вид чего-то неземного, когда случайно иногда искры на них упадали. Иные ложились на землю, и закрывали глаза и плакали; иные положили бороду на сложенные руки и улыбались; а другие толпились туда и сюда, и поддерживали в погребальных кострах пламя, и с безумным беспокойством устремляли очи на печальное небо, подобно савану одевшее мертвый мир; и потом с проклятьями снова обращали их на пыльную землю, и скрежетали зубами и выли; и птицы кидали пронзительные крики и метались по поверхности земли, и били тщетными крылами; лютейшие звери сделались смирны и боязливы; и змеи ползая увивались между толпы, шипели, но не уязвляли – их убивали на съеденье люди; и война, уснувшая на миг, с новой силой возобновилась; пища покупалась кровью, и каждый печально и одиноко сидел, насыщаясь в темноте; не оставалось любви; вся земля имела одну мысль – это смерть близкая и бесславная; судороги голода завладели утробами, люди умирали, и мясо и кости их непогребенные валялись; тощие были съедены тощими, псы нападали даже на своих хозяев, все кроме одного, и он был верен его трупу, и отгонял с лаем птиц и зверей и людей голодных, пока голод не изнурял или новый труп не привлекал их алчность; он сам не искал пищи, но с жалобным и протяжным воем и с пронзительным лаем лизал руку, не отвечавшую его ласке – и умер. Толпа постепенно редела; лишь двое из обширного города остались вживе – и это были враги; они встретились у пепла алтаря, где грудой лежали оскверненные церковные утвари; они разгребали и дрожа подымали хладными сухими руками теплый пепел, и слабое дыханье немного продолжалось и произвело как бы насмешливый чуть видный огонек; тогда они подняли глаза при большем свете и увидали друг друга – увидали, и издали вопль и умерли, от собственного безобразия они умерли, не зная, на чьем лице голод начертал: враг. Мир был пуст, многолюдный и могущий сделался громадой безвременной, бестравной, безлесной, безлюдной, безжизненной, громадой мертвой, хаосом, глыбой праха; реки, озера, океан были недвижны, и ничего не встречалось в их молчаливой глубине; корабли без пловцов лежали гния в море, и их мачты падали кусками; падая засыпали на гладкой поверхности; скончались волны; легли в гроб приливы, луна царица их умерла прежде; истлели ветры в стоячем воздухе, и облака погибли; мрак не имел более нужды в их помощи – он был повсеместен. вернутьсяНовогреческое выражение любви. Если я переведу его, то обижу тем мужчин, которые могут принять это за недоверие к их способности перевести приведенную фразу самим, а если не переведу, то обижу дам. Боясь недоразумения со стороны последних, я решаюсь дать перевод, прося извинения у ученых. Зоэ му, зас агапо значит: «Жизнь моя, люблю тебя!», что звучит очень мило на всех языках. Фраза эта теперь так же часто употребляется в Греции, как употреблялись ее первые два слова римлянками, эротические выражения которых перешли к грекам (Прим. Байрона). |