Знаете, у Леры был настоящий вкус к литературе, образованности только не хва-тало. Зато интересно было наблюдать, как она берется за какую-нибудь классическую вещь. "Божественную комедию" так она читала, интересно было смотреть. Кстати, Лерка сразу распознала в ней сатиру. У Леры, понимаете, глаза были не зашорены об-щепринятыми представлениями. Например, Пушкина она терпеть не могла. Зато очень любила стихи Бунина, особенно ей нравился бунинский перевод «Гайаваты». Очень она любила Бальмонта. Вообще, в поэзии Лерка предпочитала простоту. Древних ки-тайских поэтов просто обожала, и еще эти японские трехстишия и пятистишия, не пом-ню, как они называются. Ну, да, танка и хокку.

Знаете, я всегда удивлялась: при таком образованном отце Лерка была — как чис-тый лист бумаги. Ни классической музыки, ни литературы, ни живописи. Она все от-крывала для себя сама. Но в этом, знаете, было что-то правильное, правдивое. Боль-шинство ведь ни черта не понимают, не чувствуют. Просто в них вдолбили, что Пуш-кин — это гений, что Бетховен — это гений. Лерка все воспринимала с позиции "нра-виться — не нравиться". В живописи, например, она предпочитала пейзажи. Помню, на первом курсе мы ходили на выставку Рериха, так Лера просто влюбилась в него. Это был гималайский цикл. А вообще-то, она живопись не очень любила, а предпочитала пейзажную фотографию. Интересно, что в литературе она признавала абстрактность, экспериментирование с формой, а в живописи — нет.

Классическую музыку она не слушала совсем. Ей немного нравился Бах, но со-всем немного, почти так же, как Достоевский, про которого она всегда говорила, что он ей нравиться, но никогда его не перечитывала. Она слушала одно время русский рок, знаете, Нау, БГ. У «Алисы» ей нравились некоторые композиции, особенно — "Синий дым" и «Сентябрь». Из иностранных — «Vacuum» и Scooter. На дискотеки она в жизни не ходила, но Scooter ей очень нравился. Включит на полную катушку и курсовую пи-шет. Уж такая она была.

А "Vacuum"…. Знаете, она всегда со смехом говорила, что влюблена в голос со-листа этой группы. Говорила-то со смехом, но как-то смущенно. У него действительно хороший голос, но на Лерку он оказывал прямо-таки гипнотическое влияние. Я же знаю, как она его слушала: знаете, так змея слушает дудочку заклинателя. Вытянется вся и покачивается. Так и Лерка. Она прямо-таки в транс впадала, глаза закроет, и ни-чего, кроме этого голоса, для нее не существует.

Понедельник

Из дневника Валерии Щукиной. Понедельник, 3 декабря.

Меня разбудил будильник, странно, правда? — ведь это его прямая обязанность. Я редко сплю так крепко, обычно я до звонка посыпаюсь и лежу, жду, когда зазвонит и можно будет вставать. К половине восьмого я была еще ужасно сонная, бродила по квартире, выпила кофе, но спать, кажется, только еще больше захотела. В комнате ра-ботал телевизор, я сидела и красилась перед настольным зеркалом, когда вдруг раздал-ся звонок в дверь. Это в такую-то рань! Я поплелась в коридор, шаркая спадающими тапочками.

— Кто там?

— Лер, это я.

Я едва не засмеялась. Открыла дверь. От Валерки пахло спиртным, не сильно, я всегда такие вещи замечаю. Терпеть не могу этот запах, если честно. Глаза у него были покрасневшие, усталые, сухие. Не снимая дубленки, Валерка прошел в большую ком-нату и плюхнулся на диван.

Я вошла вслед за ним и остановилась в дверях. С моего места мне виден был лишь светлый затылок. Валерка обернулся.

— Ты собираешься куда-то?

— В университет, — сказала я, — У меня лекции с полдевятого.

Он кивнул, сказал:

— Я тебя отвезу.

Словно хотел сделать вид, что пришел именно для этого.

Я переоделась в спальне, пошла в зал, выключила телевизор. Валерка сидел, по-догнув под себя одну ногу, и разглядывал палас.

— Лера, иди сюда.

Я села рядом. Валерка взял мою руку — будто посторонний предмет, отдельный от меня, и помахал немного моей рукой.

— Лер, а ты можешь прогулять?

— Могу, — сказала я.

Валерка посмотрел на меня искоса.

— Давай в кино сходим.

— Еще рано. Первые сеансы, наверное, часов в одиннадцать.

— Ну, подождем…

— Валер, ты дубленку давай снимай. Чаю хочешь?

— А кофе у тебя есть?

— Растворимый, господин предприниматель.

— Тогда лучше чай.

— Сейчас заварю. Снимай дубленку.

— Лер.

— Что?

— Знаешь, за что я тебя люблю?

— Ну, скажи.

— За то, что ты меня до сих пор не послала. На нормальное ухаживание это не похоже, да? Никак я не могу нормально себя повести, девушкам требуется ведь совсем другой подход.

— А ты у нас великий специалист по девушкам, да?. Валер, я терпеть не могу, ко-гда за мной ухаживают.

— В смысле?

— Цветы, — сказала я, — Конфеты, театр и кино. Я терпеть этого не могу.

— Ладно, хоть сказала, — пробормотал Валера, — Странная ты, Лерка.

— Сам выбирал, — буркнула я.

Мы долго пили чай. Варенья в Валерку влезает просто невероятное количество, в этом отношении он мне напоминает Карлсона. Кожа у него слегка порозовела, и из глаз исчезло это сухое, странное, лихорадочное выражение. Валерка даже вызвался по-мыть посуду.

С утра все окна замерзли так, что ничего не было видно. Чувствовалось, что мо-роз стоит необычайный. Сквозь иней на стекле видна была лишь оранжевая полоса рас-света, потом она вдруг потухла, и из-за горизонта, из-за домов и деревьев показалось нестерпимо сияющее маленькое оранжево-красное солнце.

На кухне стекла скоро оттаяли, и видно стало темно-синее небо, мрачные дере-вья и вороны, кружившие вокруг и сидевшие во множестве на ветках. Ворон было не-обычайно много. Боюсь, кому-то эта картина могла бы показаться мрачной, даже зло-вещей. А мне даже нравилось смотреть на них, на то, как они сидят, нахохлившись, на ветках, словно какие-то неведомые плоды, на их полет, когда они то машут крыльями, то, раскинув их, парят и заворачивают, выписывая круги. Стремительно пролетела стайка каких-то маленьких птичек.

Солнце всходило все выше. Валерка перемыл все чашки и тарелки и сел напро-тив меня. Вороны исчезли, небо побелело, потом поголубело. Чем выше солнце всхо-дило, тем больше становилось, оранжево-красный цвет сменился бело-желтым сияни-ем, залившим всю квартиру. Иней на стеклах стаял сверху, внизу же серебрился или собирался кристаллами, образуя простенький геометрический узор — словно увеличен-ную снежинку прислонили к стеклу. В квартире стало жарко, я встала и задернула што-ры.

Валерка такой смешной. Сел и смотрит на меня. Сегодня он до смешного похож на подростка — в джинсах и свитере. Я смотрела на него и все думала, что ему должно идти — при такой-то мальчишеской внешности? Он в любой одежде выглядит как стар-шеклассник: в костюме — как старшеклассник в костюме, в свитере — как старшекласс-ник в свитере. Совершенно легкомысленный вид. А потом мне пришло в голову, что ему, наверное, пойдет камуфляж. Почему, я не знаю, но мне так кажется. При таких светлых волосах. Наверное, это единственное, в чем он не будет похож на подростка.

Валерка подумал, пересел поближе ко мне и пальцем, осторожненько так, про-вел по моей шее.

— Мне щекотно, — сказала я.

— Расскажи что-нибудь.

— Что?

— Про себя расскажи.

Я живо повернулась к нему.

— Может, лучше ты?

— Так Сашка небось все про меня выложил.

— Да и про меня. Или, скажешь, ты его не расспрашивал?

Валерка промолчал. Начал качаться на табуретке.

— Ты как мальчишка.

— Да?

— Валера, давай, колись.

— Что ты хочешь услышать?

— Где твои родители живут?

— Ты замуж за меня, что ли, собралась? — сказал он, сделав невинные глаза, — В Мишкино. Я деревенский парень.

И посмотрел на меня с легкой, лукавой, мальчишеской улыбкой. Его усталое опьянение прошло, как не было.

— Там и братья мои живут. У меня два брата, еще сестра есть, младше меня на пять лет. Она в Москве, она там замужем. А Шома и Руслан здесь.