Обнаружив, что хозяин хижины держит продукты, уже подходившие к концу, под лестницей ведущей на чердак, Эшли выложила в него из пакета то немногое, что они с Джози привезли и, взяв веник из облезлых прутьев, найденный ею у ларя под, принялась за уборку.
Джози, помешивала бобы в котелке, который подвесила на треноге над костром, а Эшли в холодной водой отскребала с посуды песком присохшие к ней остатки пищи. Руки покраснели и чувствуя в них ломоту от ледяной воды, Эшли думала, каково приходится старику с его распухшими от артрита пальцами, полоскаться зимой в ручьяе. Для нее было непонятно, как родные, которые у старика наверняка имеются, могли оставить его одного в равнодушном одиночестве и полной заброшенности; как смирились с тем, что старый беспомощный человек ведет подобный образ жизни, без намека на удобства.
И как он сам, мог обречь себя на подобное существование в век доступного всем комфорта. Вот ее, например, ничто не заставит жить в Уошборне, не то что в одинокой лесной хибаре. Одно то, что она может быть лишена душа, заставляло ее чувствовать глубокое отвращение к подобному существованию. Как, на самом деле, мало нужно, чтобы сломать человека.
От костра потянуло запахом бобовой похлебки, к которой примешивался горьковатый запах дыма.
— Завтрак готов! — громко объявила Джози, и Эшли собрав отмытые миски, понесла их к костру.
Джози уже наполнила их бобами в томатном соусе, а старик все еще топтался у разрисованного камня, женщины не могли приступить к еде без него. И лишь после того, когда этот индейский патриарх соизволил подойти к костру и усесться на расстеленную шкуру, приступили к еде.
Странно, но Эшли эти бобы с привкусом горьковатого дыма, показались намного вкуснее, чем любимая ею утка по-пекински и пицца, которую она всякий раз придирчиво выбирала в супермаркете себе на ужин. И это несмотря на то, что бобы, которые Джози постоянно помешивала над костром, все-таки пригорели. Эшли, под насмешливо довольным взглядом индианки, облизала ложку. Сама Джози, наполняя свою миску, то и дело брезгливо стряхивала с ложки прилипшие комья пригоревших бобов, копаясь и выбирая из котелка, с завистью посматривая на Эшли, уписывающую ее стряпню за обе щеки. Наконец решившись, она, зачерпнув варева, взяла его в рот и тут же поспешно, не прожевывая, проглотила.
Старик, до сих пор евший равнодушно, отставил миску в сторону и неожиданно обратился к Эшли:
— Теперь говори, белая женщина. Я знаю, что произошло в большом городе. Я чувствовал, как демон забрал три жизни, но мне нужны твои слова. Тебе было видение? — и когда Эшли кивнула, велел: — Говори.
Эшли вопросительно взглянула на Джози, но та, отодвинув полную миску, приготовилась слушать. И тогда в ней поднялось раздражение. Не далее, как позавчера она требовала от Джози того же — говорить. Она приехала в Уошборн, чтобы от кого-то, хоть что-нибудь услышать. Но нет! Никто из здешних не пожелал сказать ей ни словечка, каждый раз давая понять, что она чужая. Теперь они хотят послушать ее. И что она должна им рассказывать? Как продвигается расследование?
В этот момент Джози и Ждущий у дороги были удивительно похожи друг на друга. Оба сидели, скрестив ноги, с непроницаемыми лицами. Немного протокольно, не вдаваясь в подробности, Эшли рассказала о том, как ей поручили подтвердить причину смерти одного человека. Подтвердить, что и причины то никакой не было. Но оказалось, что точно такой, же непонятной смертью умер еще один человек. Что поиск привел ее к щиту-амулету и для того, чтобы разгадать смертельную загадку этой вещицы, она приехала в резервацию и вот теперь сидит перед Ждущим у Дороги и тоже ждет от него ответа на свои вопросы.
Старик, прикрыв глаза, смотрел на слабо подрагивающие огоньки потухающего костра. Солнце поднялось и пригревало, на небе не было ни облачка. В ветвях клена расшумелась какая-то пичуга. Журчал ручей. Огонь костерка вспыхивал последними угасающими искрами.
— В древние времена сиу были сильным народом, — негромко начал Ждущий у Дороги. — Это было в те времена, когда мы были истинными хозяевами земли простиравшейся на Запад, Юг, Восток и Север. Сиу были прирожденными воинами, такими какими их создал Великий Маниту, вдохнув в их грудь бесстрашие. Сиу до последнего вздоха остаются воинами.
Как-то на их земли вторглись пауни и какую бы отвагу, хитрость и изворотливость не выказывали сиу, пауни во всех схватках одерживали над ними вверх, продолжая теснить с собственных земель. Подбирая своих, непобедимых прежде воинов на поле боя, сиу были смущены: их бесстрашные братья вдруг становились на колени перед врагом, повергаясь ниц. И сердца живых наполнялись горечью и тайным презрением к своим братьям.
Тогда шаман племени Снежная вершина ушел в ущелье Черных скал, чтобы там говорить с духами. В эту же ночь от вражеских палаток в лагерь сиу прибежал пауни. Его хотели сразу убить. Он трясся от страха, как койот перед следом льва. Трусливо оглядываясь, он рассказал, что пауни, давно зарившиеся на охотничьи угодья сиу, задумали большой набег, но понимая, что уступают им в доблести и искусству боя, долго не решались на это. И тогда шаман пауни Желтый зуб вызвал демона, пообещав ему, что тот вволю насытиться кровью побежденных и возьмет к себе столько храбрых душ, сколько пожелает.
Только Желтый зуб оказался слабым шаманом и глупцом. Демон не желая больше слушаться его и возвращаться обратно в мир духов, убил шамана и вселился в его тело. И с той поры в палатках пауни начали твориться страшные вещи. По ночам слышались вопли кричавших от боли женщин, а утром они рождали отвратительных и прожорливых младенцев. У несчастных рожениц были выдраны губы, так что оставались обнаженными десны и зубы, что уродовали их нежные лица ужасным оскалом. Воины бросали друг на друга злобные взгляды и не собирались, как прежде, у общего костра. Не было дня, чтобы кто-то не убил и не оскальпировал своего же брата, словно какого-нибудь презренного трусливого врага. Все это рассказал вождям сиу беглец-пауни.
Потрясенные услышанным вожди не обратили внимания, что тот, кому они дали место у своего костра, не поднимает глаз, произнося свои лживые слова. В ту же ночь вернулся из ущелья Черных скал Снежная Вершина. А утром вожди поняли, как коварно и подло обманул их перебежчик, когда нашли Снежную Вершину в его палатке жестоко изувеченного и оскальпированного. Перебежчик пауни исчез. Беда пришла в палатки сиу. Демон убил сильного шамана, единственного, кто мог сразиться с ним и победить.
В этот же день, пауни напали на, ошеломленных смертью Снежной Вершины, сиу и принялись безжалостно истреблять их. Они приносили кровь и вырванные сердца детей, женщин и воинов в жертву своему ненасытному демону. Уцелевшим сиу удалось бежать и укрыться у своих братьев Чанхсвиншита — людей лесов.
Видя как пауни истребляют одно племя за другим, видя их бесчинства, к Чанхсвиншита тайно съехались самые старые шаманы трех могущественных племен. На это время их племена прекратили вражду между собой, договорившись не выходить на тропу войны друг против друга. Шаманов сопровождали Большие вожди покрывшие себя славой, что бежала впереди них и чьи имена знали в каждой индейской палатке. Племя Чанхсвиншита послали гонцов к своим соседям, что тоже охотилось в лесах, роду Волка. Вождь Волков откликнулся на зов и прибыл в палатку Великого Совета Чанхсвиншита с дряхлым старцем — шаманом чьи волосы белели словно снег в Месяц Стуж.
И вот после поста и молитв Великому Духу, что длились три дня и три ночи, когда солнце поднялось высоко, в священном кругу забили барабаны. Они вызывали демона Желтого Зуба и он подчинился, откликнувшись на зов.
