Пока Костей говорил, лицо Серафимы медленно превращалось в маску холодного внимания, рядом с которой выражение змеи за секунду перед броском показалось бы рассеянной мечтательной улыбкой.

 Как бы ни ойкал вечером Иванушка, что бы не ворчала на примерках Елена, а хороший метательный нож в рукаве никому и никогда еще не помешал.

 Костей услышал шаркающий шорох парчи, поднял глаз, но не успел ничего понять, как из руки царицы вылетела стальная молния и ударила его прямо в горло.

 И отскочила.

 Узкие губы царя растянулись по направлению к ушам. Возможно, он имел в виду улыбку.

 - Я забыл сказать вам, Прекрасная Елена. Я бессмертен, а значит неуязвим…

 - Что, совсем?!..

 - Да, моя царица. И я бы охотно пережил еще несколько покушений на мою жизнь, лишь бы увидеть на вашем прекрасном личике хоть какое–то выражение, отличное от равнодушия и пренебрежения.

 - Что, совсем–совсем неуязвим?! — Серафима напрочь позабыла о своей нелегкой роли и судьбе, вскочила со стула и быстро подобрала нож.

 Так настоящий герпетолог, укушенный змеей, вместо того, чтобы кричать и бежать за противоядием, хватается одной рукой за змеиный хвост, другой — за свою записную книжку и радостно начинает описывать новый, неизвестный ранее вид, называя его именем своей возлюбленной.

 Бессмертие? Да вы просто не с той стороны брались за дело.

 - А так? А так? А так?.. — она несколько раз попыталась воткнуть нож в различные части тела Костея — под разным углом и с разным усилием, но с одинаковым неуспехом. — Что, ты совсем ничего не чувствуешь?

 - Н–нет… — лицо Костея вытянулось, как вамаяссьский сарафан после стирки, и, казалось, он просто впал в ступор от такого поворота событий.

 - Н–ну–к–ка, а так? — и она зашла ему в тыл и попыталась свернуть ему шею.

 - Н–нет…

 - А так?.. — дубовый стул обрушился на пошедшую кругом голову Костея.

 - Н–нет…

 - А так? — щипцами был принесен переливающийся жидким пламенем черно–красный уголек из камина и приложен к Костеевой груди рядом с таким же алым камнем на золотой цепи.

 Одежда начала тлеть, но Костей даже не дрогнул.

 - Н–нет…

 - Хм… Тяжелый случай… — поскребла в венце Серафима. — А если в окошко выбросить? Что–нибудь сломается?

 Этот вопрос поставил в тупик даже Костея.

 - Н–нез–знаю… М–меня никто еще не выбрасывал в окошко…

 - Подходи, — царевна решительно ухватила его за рукав и потянула в указанном направлении. — Решетку щас снимем. Какой тут у нас этаж?

 - П–пятый… Но Елена!.. Что ты делаешь!.. Я не собираюсь прыгать ни в какое окно! — кажется, царь Костей потихоньку начал возвращаться в себя.

 Серафима остановилась.

 - Жаль. Хм–м–м… Что у нас остается? Из большого лука стрелять? Травить? Раздавить под прессом? А, во, точно! — и она завертела головой по сторонам. — У тебя тут чана с водой не найдется?

 - Зачем?!..

 - Попробуем прекратить доступ воздуха в организм, — с видом и авторитетом Великого Магистра на показательных выступлениях в собственной лаборатории пояснила раскрасневшаяся от усилий царевна.

 - Но Елена!.. Елена!.. Елена!.. — Костей от растерянности и смятения не находил других слов. — Елена!.. Я теб… вас совсем не такой представлял!..

 - Что?

 Через пелену экспериментаторского духа до Серафимы, наконец, дошло, что она рискует выдать себя с головой и через это подвергнуть опасности ничего не подозревающих — пока — Ивана, царя, царицу и эту сухую мозоль Елену. Она поспешно отдернула руки от своего пояса, при помощи которого, за неимением под рукой воды, хотела проверить, не удастся ли прекратить доступ воздуха в организм более простым путем, и сделала вид, что просто хотела его поправить.

 Маска снисходительного равнодушия с некоторым усилием согнала с лица испуг и разочарование.

 - Извините, милейший, — слегка выпятив нижнюю губу, процедила царевна. — Кажется, я несколько увлеклась.

 Ни дать, ни взять — светская львица всех королевских дворов Белого Света. Какие эксперименты? Вам показалось, милейший.

 Но царя теперь было не сбить с толку.

 - Я думал, что похищаю царицу, а вы… вы… Вы оказались самоуверенная… коварная… безжалостная…

 Серафима почувствовала, как пол уходит у нее из–под ног в неизвестном направлении, не сказав последнего «прости».

 Прощай, Иванушка…

 Я не хотела…

 - Вы не смеете так разговаривать с беззащитной девушкой!..

 - Кажется, вы утомились, — Костей тоже попытался казаться безразличным, но продемонстрировал только то, что его не взяли бы даже в сельскую самодеятельность. — Вас проводят в ваши покои. Там вы отдохнете и переоденетесь к ужину.

 И он сделал то, чего не делал никогда в жизни.

 Он поклонился.

 Впрочем, еще одну вещь, которую он тоже не делал никогда в жизни, он совершил еще несколько минут назад.

 Костей влюбился.

 Повинуясь приказу царя, угрюмые солдаты в черном проводили Серафиму такими же угрюмыми коридорами, только в сером, до места ее заключения — одной из многочисленных башен — кряжистых, массивных, уходящих в небо бастионов, построенных чтобы встретить и пережить не один десяток осад, землетрясений и, как минимум, парочку концов Белого Света в придачу.

 По дороге царевна подвела краткие итоги первой встречи и пришла к неутешительному выводу, что ее похитил колдун, который, к тому же, бессмертен, что над Лукоморьем вообще и всеми ее родичами по линии Иванушки — в частности нависла страшная угроза, предотвратить которую она была не в силах, и что ни предупредить их, ни бежать отсюда невозможно.

 Оставалось только отдаться на волю судьбы и ждать, что та уготовала для нее далее.

 Ну, а раз так, то надо было постараться сделать так, чтобы ее краткое (она все еще надеялась) пребывание здесь запомнилось всем и надолго.

 Особенно ее самозваному женишку.

 Если это закончится плохо для нее — что ж.

 Тем лучше.

 В семнадцать лет все в глубине души знают, что они бессмертны, а проводить вечность в компании этого недокормленного царька ей отнюдь не улыбалось.

 Поэтому тактику Серафима выбрала простую: помирать — так с музыкой.

 Несколько идей на этот предмет у нее уже были, остальные должны были представиться по ходу действий.

 Неизвестно, планировал ли Костей запугать свою пленницу, подавить волю к сопротивлению, убить всякую надежду на избавление, или просто не оставить под открытым небом, выбирая для нее эти палаты — серые, холодные и корявые, с закопченным, забывшим что такое огонь, камином, буйством паутинных кружев под высоким, но давящим своей серостью и корявостью потолком, и таким слоем пыли на антресолях единственного шкафа, что его можно было видеть, не вставая на стул.

 Добился он только того, что раздражение царевны, и без того решившей идти вразнос, достигло того уровня, когда выбивает клапана, срывает манометры, а сам котел находят на центральной площади.

 Причем соседнего города.

 Взрыв произошел, когда она узнала, что охранять ее действительно поручено Змее, которая будет жить в смежной светлой комнате наверху с огромным, во всю стену, окном, хоть и незастекленным. И это при том, что на ее уровне — только три жалких, стесняющихся своего существования узеньких окошка–бойницы, и то два из них во двор.

 - Я, царица Лукоморья, дочь царя Стеллы… одного из царей Стеллы, но это не важно! — не буду жить в одном помещении с неуправляемым чешуйчатым животным! И мне не нравятся эти каморки! Мне не нравится эта башня! Мне не нравится этот замок! И я требую окон в моих комнатах! Много! И штор на них! И нормальной мебели, а не этих ваших ящиков из–под гвоздей! И шкафов для всего этого вашего тряпья, которое в Лукоморье не стала бы носить даже прачка!..

 Ошарашенные таким натиском солдаты вытянулись во фрунт, прижались к стене и молча вытаращились на разошедшуюся Серафиму.

 - …Что это, по–вашему, а? — развоевавшаяся царевна ткнула в нечто серо–коричневое, наклеенное на стены, и поэтому имевшее шансы быть обоями. Хотя в прошлой жизни оно наверняка было самой дешевой упаковочной бумагой в мясной лавке. — Что это, я вас спрашиваю, а?