- И ты ж не только тогда струсил — это я еще могу понять. Ну, дал слабину человек, ну, с кем не бывает. Но ты ж еще потом за невесткой моей соглядатайствовал, колдуну проклятому на нее доносил! По своей воле, не по принуждению! Она через тебя чуть в лапы его гнусные не попала!..

 Изменник закатил очи и начал биться лбом об пол — быстро, но не сильно.

 - Да ты чего ж молчишь–то? — сурово прикрикнул на него царь. — Стыдно, а?

 - Да немтой он, ваше величество, — деликатно откашлявшись, решился кузнец привлечь к себе высочайшее внимание. — Допрашивали мы его уже, так он и тогда ничего не говорил — всё «му», да «му»… Может, язык проглотил? Или отрезали?

 - Отрезали?.. — забеспокоился почему–то за Букаху царь. — Ну–ка, злыдень, покажь язык!

 Тот с готовностью перестал пытаться пробить пол головой и его продемонстрировал.

 - Нет, целый… — с непонятным облегчением вздохнул царь. — Наверное, это его Бог наказал за измену…

 Букаха, решив, что его простили [35], на четвереньках бросился к царю и попытался обнять его коленки.

 Симеон покривился, как будто к нему полез ласкаться слизняк, и поспешно отодвинулся на шаг.

 - Не приставай ко мне. Кыш, кыш, — замахал он на готового предпринять вторую попытку воеводу как на прилипчивую муху. — Убери его от меня, кузнец. Смотреть противно. Молодец… среди овец.

 Семен с радостью подхватил предателя за шкирку и отнес на пару метров от сурово насупившегося царя.

 Букаха отчаянно замычал, заломил руки и стал рвать на себе волосы.

 - Ишь, кается… — ворчливо заметил Симеон. — Грешить не надо было — каяться бы не пришлось.

 - Извиняйте, вашвеличество… Что с ним делать–то теперь прикажете? — спросил кузнец, встряхивая своего подопечного, чтобы тот успокоился.

 Подействовало плохо.

 - С ним–то? — царь задумчиво почесал в затылке. — По традиции его, как военного, после всего, что случилось, надо бы запереть в комнате с луком и одной стрелой…

 Предатель горестно взвыл.

 - …Но в честь такого радостного дня объявляю ему амнистию, — махнул на него рукой Симеон. — Если разобраться, он уже сам себя наказал. Немым остался. Звания, положения, имущества лишился. Позором имя свое покрыл. И наказание ему я объявляю такое. Коли ты, горе–воевода, державу свою предал, то и ты ей не нужен больше. Вечер тебе на сборы, а завтра твоей ноги в Лукоморске чтоб не было. А ежели тебя через неделю кто в Лукоморье встретит, на севере, на западе, на юге, на востоке ли — то не сносить тебе головы. Нет тебе в моей державе для тебя больше места. Убирайся, куда глаза глядят. Вот тебе мой приговор.

 Букаха, с напряжением вслушивавшийся в каждое слово царя, отчаянно замычал, заметался и снова сделал попытку разбить толстые доски пола лбом.

 - Вопи — не вопи, а слово мое тверже гороху, — шагнул вперед и непреклонно ткнул в его сторону пальцем Симеон. — Потому что веры тебе моей уже нет.

 Под ногой его снова что–то зазвенело.

 Изменник умоляюще заскулил и начал бить себя в грудь.

 - Дурацкий мешок!!! — сердито топнул раздраженный навязчивостью то ли мешка, то ли бывшего полководца царь.

 Половицы заходили.

 Мешок тихонько брякнул.

 - Да что же у него там такое?.. — любопытство Симеона одержало трудную победу над нежеланием прикасаться к вещам колдуна, и он поднял настойчивый мешок, развязал его и высыпал содержимое на пол.

 По темным от времени доскам запрыгали, зазвенели и покатились по щелям — по укромным уголкам, как это делают все их собратья по всему миру в подобных случаях, кольца.

 Простые железные и медные кольца.

 - Что это? — удивленно склонился над единственным не успевшим убежать украшением сомнительной декоративности царь.

 Семен понял, что вопрос его величества относился не к наименованию предмета, а к тому, что бы это могло значить, почесал свободной рукой в затылке, довольный своей проницательностью, и медленно пожал плечами:

 - Не знаю… Сам весь день про это думаю.

 - Весь день? — удивленно глянул на него царь. — Почему — весь день? Ты их здесь уже видел?

 - Нет, не здесь, — покачал головой кузнец. — Но такие же надеты на пальцы всех ваших слуг, которые не в себе. Только я не помню, у все или не у всех… И у дружинников замороченных, вроде, тоже такие же были… Или похожие… В кольцах–то я не большой специалист. Аленку мою спросить бы лучше надо. Ну, вот, значит, я и думал, что удивительно это. Люди разные, а кольца носят вроде как одинаковые… Но, может, их им вы, царь–батюшка, пожаловали, за службу там, или как приметный знак…

 - Н–нет… Не я… — Симеон присел на корточки и стал разглядывать оставшееся кольцо, как если бы это был отвратительный, но диковинный зверек или насекомое. — У всех, говоришь… А если…

 Симеона осенило, и он резко вскочил на ноги, позабыв про радикулит.

 - ОЙ!!!..

 - Что случилось, ваше величество? — забеспокоился Семен.

 - Ой!.. В спину вступило!..

 - Так вам полежать надо…

 - Нет! Не сейчас! Я понял! Я понял! Я только сейчас понял!!!..

 - Что? Что вы поняли, вашвеличество?

 - Я понял! Эти кольца на них Чернослов надел! Чтобы они его приказов слушались! Колдовские они! Черные!

 - Тогда их снять надо? — нерешительно предположил кузнец и наморщил лоб от непривычного мыслительного усилия.

 - Именно! Именно снять!!! — радостно взвился и снова ойкнул царь. — Немедленно неси меня туда, куда согнали мою дворню!

 - Да, ваше… — быстро кивнул Семен, но тут же остановился. — А как же этот?..

 - Этот? — царь повернул голову и ухитрился из своего согнутого положения оглядеть здоровяка–воеводу, хоть и сдувшегося за последнюю неделю, сверху вниз. — Этот дорогу из дворца знает.

 Кузнец согласно усмехнулся и выпустил опального Букаху из своей мертвой хватки.

 - Па–ад–нимай! — скомандовал ему готовый подскакивать от нетерпения проверить свою догадку Симеон.

 - Не беспокойтесь, ваше величество… — нежно и осторожно, как мать — больное дитя, сгреб своей могучей дланью его величество с пола кузнец и сделал шаг к выходу.

 Но для царя, похоже, это был день блестящих идей.

 - Стой! — остановил он Семена и снова повернулся к загоревшемуся было надеждой на смягчение приговора Букахе. — Перед тем, как уйти, убери–ка, любезный, всю эту дрянь отсюда, чтоб глаза мои ее больше не видели. Когда еще слуги к работе приступить смогут.

 Тот вопросительно–недоверчиво посмотрел него, но царь истолковал его взгляд по–своему.

 - Ну и что, что ты бывший воевода да боярин! Бывший ведь! Да и какой ты воевода, Букаха — ни одного сражения не выиграл, только на парадах красовался… Дурак я был, что тебя выдвинул. Так пусть от тебя напоследок хоть какая–то польза будет. Всю эту гадость собери подчистую и выбрось в выгребную яму. И смотри — чтоб ни скляночки, ни травинки, ни камешка не осталось! Семен, быстрее, чего встал! Побежали, люди ждут!..

 И, не удостоив больше разжалованного, униженного изменника ни единым взглядом, царь гордо выехал из кабинета на руках своего нового адъютанта.

 * * *

 Под гром фейерверков, выкрики с пожеланиями долгих лет жизни всей царской фамилии, народившейся и еще только собирающейся появиться на свет и застольные, плавно переходящие у кого в подстольные, у кого — в уличные, а у кого — и в площадные песни царица Елена Прекрасная уже несколько часов пыталась заснуть и не могла. Со счастливой улыбкой лежала она на привычной, пахнущей лавандой перине в своей горнице, тщательно укрытая пуховым одеялом заботливой, но еще слегка рассеянной и хронически удивленной Матреной.

 Как все славно обернулось!

 Врагов разгромили, Букаху изгнали (хотя, если бы суд над ним был передан в ее руки, он так легко бы не отделался), зачарованных расколдовали, посдирав с них, преодолевая нешуточное сопротивление, колдовские кольца; рабов из карьера освободили, и чуть по инерции не приказали послать к Василию гонцов, да вовремя спохватились, посмеялись и решили преподнести эту историю молодому царю по возвращении в качестве забавного анекдота.