- Хм…
- Вамаясьцы — дикий народ, — набычившись, покачал головой боярин Никодим.
- С чего ты взял, что дикий?
- Ну, раз они рыбу сырую едят.
- Они бумагу изобрели.
- И фарфор…
- И воздушных змеев…
- И мандарины…
- Не мандарины, а мандаринов…
- Сам дурак…
- Лучше бы они изобрели спички, — не столь решительно, но все еще упрямо возразил потомок Трувора.
Бояре снова замолчали и неуверенно зачесали в затылках.
Голод–голодом, но есть сырую чудо–юдину…
- А вот я, когда мы отсюда выберемся, намерен отправиться в путешествие и посетить Вамаяси, — объявил ранее молчавший боярин Демьян. — И готовиться к этому намерен прямо сейчас. Чего откладывать.
- Это как?
- А когда в чужой дом приходишь, свои правила не диктуешь. Вот и мне придется рыбу сырую там есть. А я вот сейчас и потренируюсь. Чтоб там гримасой невзначай хозяев не обидеть, честь лукоморскую не уронить.
И, пока не передумал, Демьян решительно выбрал кусок поменьше и впился в него зубами.
Бояре замерли, как в цирке при исполнении смертельного номера.
- Ну, как?.. — шепотом произнесла боярышня Арина.
- Объедение! — радуясь, что поблизости нет свечей и не видно нецензурного выражения его лица, соврал Демьян.
Но, хоть все всё и без свечей поняли, на третий день скитаний под землей сырая чудо–юдина все же лучше, чем никакой чудо–юдины, и это тоже понимали все…
- Честно говоря, я тоже уже давно о такой поездке подумываю… — почти незаметно скривившись, потянулась к мясу боярыня Варвара.
- Куда это ты без меня–то собралась? — опередил ее супруг.
- Говорят, любопытная страна — Вамаяси…
- Надо съездить, надо…
- Всегда мне было интересно, как это они фарфор делают…
- И прикупить воз–другой не помешало бы…
- К тому же, раз тут дело чести…
Кусок за куском, реликтовый деликатес начинал расходиться.
* * *
- …Ты жуй, жуй, не забывай, — напомнил Митрохе библиотечный, и тот с удвоенной частотой заработал челюстями, перемалывая в кашу пригоршню листьев мяты, поспешно принесенных Дионисием с кухонки сразу, как только истопник показался в дверном проеме его квартирки.
- Помогает хоть? — озабоченно поинтересовался Граненыч у Дионисия сквозь набитый рот, не переставая жевать.
- Не очень, — честно признался тот.
- Ничего, у меня в полотенце мелисса и смородиновый лист, — нетерпеливо махнула рукой Елена Прекрасная и впилась глазами в лицо Граненыча. — Рассказывай дальше. Что было дальше?
И истопник, большим глотком отправив в желудок всю зеленую, отчаянно пахнущую массу, не торопясь, со смаком продолжил описывать события уходящего дня:
- А дальше Бамбук — он от нежданной свободы, похоже, совсем к тому времени сдурел — загнал солдат на деревья, а Му–Му Букаху — на ограду вольеры с Ветром. Я вам доложу, Ветерок так не развлекался ни разу с того дня, как к нему полез с палкой и застрял между штакетинами пьяный Пашка–полотер!.. А между тем, черносотенец, который из лукоморских, из предателей, спасаясь от Герасима, перескочил через забор и обнаружил себя нос к носу с Пуфиком. Конечно, он уже старый, лодырь, и ягненка новорожденного не обидит, но ведь предатель–то гадюка этого не знал! А я не знал, ваше величество, что люди умеют так орать… Как он тут рванул… Как со всей дури перемахнул через другую ограду… Как на Снежка приземлился … Вот тут самая потеха и началась… медведюшке–то нашему…
- Он… его съел? — с замиранием сердца от ужаса и алкогольно–ментоловых паров, неотступно витающих и выискивающих брешь в ее ароматизированной защите, спросила Елена.
- Съесть — не съел, но заразил, — серьезно ответил Граненыч.
- Чем? — непонимающе наморщил лоб Дионисий.
- Болезнью своей. Медвежьей.
- Ай, да ну тебя, — махнула с облегчением свободной рукой царица.
- Да живым выскочил, гамадрил… мадригал… маргинал твой, ваше величество, — вспоминая виденное и невольно ухмыляясь, успокоил ее Митроха. — А напрасно. Он же предатель, шкура. Чего его жалеть? Он бы нас не пожалел. А казна могла бы на свинине для мишки день–другой сэкономить…
- А что произошло потом? — нетерпеливо прервал кровожадные рассуждения Граненыча библиотечный.
- А потом прибежала подмога и загнала зверей в загоны, — пожал плечами тот. — Не сразу, конечно… Побегать пришлось, не без этого… После нагнали плотников — ограду ремонтировать. До вечера молотками стучали. Да все под охраной. Даром что заколдованные, а как охрана прочь — так и их как магнитом за ними тут же тянет.
- Ну, а ты? — снова вспомнила главного героя повествования царица. — Где все это время был ты? Тоже на дереве?
- Да, — поддержал ее хозяин библиотеки. — Как тебя не заметили, когда вокруг было столько людей? Как ты спасся?
- А я это время с обезьянами просидел, — снова усмехнулся, хоть и невесело теперь, Граненыч. — Армячишко наизнанку вывернул, мехом наружу, и шапку тоже, в угол сарайки ихней забился, к печке поближе, и отсиделся. Вот такой маневр. Там щелка была — в нее шибко все хорошо видать было, а меня — никому. А большего мне и не надо. Я не гордый. Зачем мне их внимание? А потом стемнело, и я сюда передислоцировался… Так что, извини, царица–матушка. Не смог я твоего наказа выполнить. Не выбраться в город отсюда никак.
Елена медленно кивнула и опустила глаза.
- Значит, всё пропало… И когда Василий вернется, он попадет в засаду… И это все по моей вине… Я не смогла помочь ему… Предупредить… Никак… Я бесполезная, беспомощная, бестолковая женщина, которая не может сберечь свое счастье! Зачем я тогда еще живу?.. Для чего, если он погибнет?..
Слезы на полотенце, ставшее сразу по совместительству и носовым платком, полились ручьем.
- Что ты, что ты, царица!.. — заохал и замахал ручками при таких словах библиотечный. — Да что ты такое говоришь!.. Да как ты можешь!.. Все еще непременно направится!
- Не убивайся ты так, голубушка. Еще не все потеряно. Время есть — может, что–нибудь придумаем, — попытался утешить ее и Митроха. — Как говорил известный вондерландский фельдмаршал Цугундер, нет безвыходных ситуаций, есть глупые люди.
- Он так говорил?.. — всхлипнула Елена сквозь полотенце.
- Говорил, — подтвердил Граненыч.
- Митроха прав, — горячо поддержал истопника Дионисий. — Все обязательно будет хорошо! Вот увидишь! Спасение придет, откуда не ждали, провидение не оставляет тех, кто несправедливо обижен и нуждается в защите!
- А у меня еще и хорошая новость есть, — поспешно, пока царица снова не разрыдалась, доложил Граненыч.
- Какая? — недоверчиво взглянула на него сквозь пелену слез Елена.
- Когда я в той обезьяньей сарайке сидел, рядом с моей щелью остановились два черносотенца из пришлых, офицеры, судя по форме. Так вот, из их разговора я понял, где царя нашего с супругою держат супостаты.
- Где? — в один голос выдохнули Дионисий и царица.
- В Меховой фортеции, сиречь башне.
- Где?.. — недопоняла Елена, не настолько подробно еще знакомая с географией хозпостроек дворца.
- В башне, где хранятся меха, шубы, шапки, валенки и прочее добро царской семьи. Она деревянная, проветривается хорошо, и сухо там…
- Да где же эта башня–то, Митрофан?!..
- Да вон же она, напротив тех окон, — ткнул тонким пальцем в восточную стену библиотеки Митроха. — Метрах в тридцати от нас дислоцируется.
- Что делает?..
- Стоит, говорю, — обиженно покосился не нее Граненыч, в тайне гордившийся своим военным сленгом.
- Н–ну… Я так и подумала… — виновато опустила глаза Елена Прекрасная. — Но почему их держат отдельно от остальных?
- От остальных?.. — вопросительно взглянул на нее Митроха.
- Ну, да. От других бояр и их домашних, которых схватили тогда, вечером…
- А–а, — сочувственно протянул Граненыч и кивнул взъерошенной головой. — Ты же ничего не знаешь…