Капрал заглянул в нее, посветив себе факелом, и удовлетворенно кивнул головой:

 - На сегодня хватит. Вылазьте.

 - Сейчас, сейчас, боярин, — отозвался Данила. — Только земельку притопчем…

 - …чтоб не слежалась…

 - Ну, давайте…

 Голова капрала скрылась из виду.

 Артельщики переглянулись, не сговариваясь, положили лопаты и быстро присыпали их сверху толстым слоем рыхлой земли.

 «Ночью вернемся и заберем, чего добру пропадать», — была одна, ровно пришедшая под гипнозом мысль, — «А завтра хоть трава не расти. Шибко надо им будет — еще выдадут».

 - Ну, мужички, пошабашили — и по домам, — степенно и громко, чтобы было слышно наверху, объявил артельщик.

 - И то дело…

 И народ с чувством выполненного долга потянулся к лестницам, а капрал — докладывать Чернослову лично, как тот и велел.

 Выслушав доклад, колдун отпустил Надыся, не сказав ни слова, и сразу после этого кликнул Ништяка.

 - Яма практически готова, — странно улыбаясь, сообщил он лейтенанту. — Переводите пленных.

 - Разрешить им закончить ужин, или…

 - Пусть поужинают, — отстраненно улыбаясь, разрешил колдун. — В последний раз.

 - Мы что, их в этой яме?.. — Ништяк живописно захрипел и чиркнул себя большим пальцем по горлу.

 - Нет… Да… Не сразу… — похлопал его по руке Чернослов. — Пока просто перестаньте кормить. Посетителям тоже не разрешайте. Вокруг выставьте охрану.

 - Чтоб не сбежали? — уточнил лейтенант.

 - Чтоб никто не провалился, — фыркнул маг.

 Лейтенант откозырял и ушел, а Чернослов достал свой устроитель, снова полюбовался благородным блеском и оригинальной фактурой крокодильей кожи обложки, золотом пера и тонкой работой чернильницы, и бережно вычеркнул еще один пункт плана: «3 октября. 17:45. Начало ужасного и показательного конца местной элиты (кроме царской семьи, оставить на попозже)».

 Естественно, глубокие мрачные подземелья были проверены временем и надежны, как бабкина печь, но где в этом артистизм, где полет фантазии, где урок мирному населению? Какое от них удовольствие, наконец? Конечно, Костей с ним бы не согласился и, попадись он его недоброму величеству в споре под горячую руку, он сам бы рисковал закончить свои дни в каком–нибудь глубоком и мрачном подземелье, но здесь и сейчас Костея не было. Он сам был царем, хоть и на несколько дней, и в кои–то веки мог делать что хотел, и как хотел. В конце концов, что толку от власти, если ты не можешь поступать так, как вдруг захочется твоей левой пятке?

 К тому же, погребение заживо — это так забавно…

 Не успели узники подчистить последним куском хлеба из деревянных тарелок мутно–серую баланду — то ли от ужина недельной давности осталась, то ли поросята не доели — как отряд своих же родных лукоморских дружинников, но с неподвижными, отстраненными лицами и пустыми глазами, аж мурашки по коже — под командованием пришлого офицера в чужих доспехах пришли за ними и приказали собираться в путь.

 Путь их, впрочем, оказался недолгим и закончился, не успев толком начаться, на краю глубокой черной свежевырытой ямы, с огромной горой рыхлой земли с одной стороны и шаткими лестницами до самого дна — с другой.

 По приказу офицера дружинники окружили пленников, деревянно подняли пики и стали медленно надвигаться на испуганных людей.

 Выбор их был очевиден: или спуститься в яму по лестнице самим, или быть туда сброшенным.

 Через пять минут по такой же отрывистой односложной команде дружинники ухватились за рога лестниц, быстро вытянули их наверх и зашвырнули на отвал.

 - А мы?.. — закричал кто–то снизу. — А как же мы? А нам–то что тут делать?..

 - Вы–то? — заржал лейтенант Ништяк. — Вы тут жить теперь будете.

 - Зачем?!..

 - Его величество царь Чернослов Ужасный сказал, что для примера. Что народец местный будет сюда приходить, и на вас смотреть, как на зверей.

 - Ларишка, Ларишка, што он говорит, ашь?..

 - Зверинец, говорит, сюда приедет!..

 - А мы тут шидим…

 - Наглецы!..

 - Сами звери!..

 - Вы за это ответите!..

 - Да как вы смеете, мужланы!..

 - Вопите, вопите, — раздраженно плюнул в яму лейтенант. — Недолго вам вопить осталось, помяните мое слово.

 - Вам это так просто с рук не сойдет!..

 - Выпустите нас!!!..

 - Мы требуем условий!..

 - Условия тут царь Чернослов ставит.

 - Условий проживания!!!..

 Однако ответом их никто не удостоил.

 Отдав короткий приказ пятерым караульным никого не впускать, никого не выпускать, довольный собой лейтенант уже ушел отдыхать и забрал остальных дружинников с собой.

 Стих вдалеке топот сапог по уцелевшей брусчатке, и воцарилась нервная тишина.

 - Ну, что, бояре и боярыни… Вот и всё… — проговорил, наконец, кто–то замогильным голосом. — Пришла наша смертушка, и даже могилку–то рыть не придется, земелькой сверху присыплють — и всё тебе тут…

 - Тьфу, типун тебе на язык, боярин Демьян!

 - А ты чего думала, боярыня Варвара, что тебя сюда для острастки посадили, чтобы ты вдругорядь сплетни по городу не разносила?..

 - Это кто сплетни разносит, глаза твои бесстыжие? Да ты на женушку свою разлюбезную погляди! Это не их ли с боярыней Серапеей за глаза сороками называют? А за какие бы это такие добродетели–то, а? Да я по сравнению с ними…

 - Да ты на мою жену шибко–то не наговаривай!..

 - Ты на себя погляди, боярыня Варвара, чего ты на нас–то…

 - Это я–то на себя глядеть должна…

 - Любопытной Варваре…

 - Ларишка, Ларишка, што они говорят, ашь?..

 - Боярыне Варваре, говорят, нос оторвали!

 - Это Антипкиной–то Варваре оторвали?!

 - Нет, боярина Абросима жене!

 - Ашь?.. Какого боярина жена брошила?..

 - Не бросила! А Абросима!!!

 - Што ты орешь, глухая я, што ли? Ты шама определишь, што говоришь — то брошила, то не брошила, а потом ори на бабушку–то!..

 - Да что ли я на вас, бабушка, ору — я же ору оттого, что вы глухая, как пень, аж перед людями неудобно!

 - Я не глухая, Ларишка! Я прошто плохо шлышу!

 - Зато болтаешь хорошо, матушка!

 - А вы, боярин Никодим, на мою бабушку–то не кричите, на свою кричите!

 - А ты, девка, мала еще мне указывать!..

 - Зато наш род от самого Синеуса идет!

 - А наш — от Трувора!

 - Да кто такой ваш Трувор — конюхом у Синеуса служил, кобылам хвосты крутил!

 - Ах, так!.. Ах, так!… А ваш Синеус вообще…

 - Да тихо вы!!! Завелись, языки без костей, мелют что попало, закрути тебя в полено! Аж в ушах звенит! Тут и без вашей ругани тошно! Спать лучше ложитесь все, а утро вечера мудренее…

 - Так холодно же, на голой земле–то спать…

 - И дождь, вон, пошел…

 - Это тебе, граф Рассобачинский, на земле спать привычно — у тебя отец углежогом был, в землянке на болотах жил, там и сверху, и снизу текло. И фамилия твоя настоящая — Собакин. А нам, истинно родовитым боярам, чей род от Синеуса ведется…

 - А ты своим высоким родом в морду–то мне не тычь, боярыня Варвара! У самого распоследнего свинопаса предков ничуть не меньше, чем у тебя, только пока твои дармоеды записывались, наши работали! И титул моему отцу за заслуги перед короной даден, а Синеус твой — конокрад!

 - Ах, Боже мой, он карбонарий!..

 - Мужлан!

 - Попрошу на мою жену не лаяться, граф!..

 - От дармоеда слышу!

 - От трудов праведных, что ли, ряху–то такую отрастил, а?..

 - Пролетарий!..

 - И фамилие его — Шабакин, иштинное шлово, шама только што шлышала!..

 - А, да ну вас всех! — лишил вдруг всех единственного доступного удовольствия дворянин из народа, махнув невидимой в темноте рукой. — По мне, так хоть всю ночь тут простойте стоя да языками метите. А я спать пошел.

 И он завернулся в соболью шубу и опустился на землю, раздвигая крутыми боками товарищей по несчастью.

 - Надумаете ложиться — валитесь ко мне. В куче теплее. Привыкайте, благородные, — прогудел он из глубины шубы, поворочался, устраиваясь поудобнее, и затих.