Тем не менее, мы должны признать, что даже тот, кто искренне принимает особое откровение Бога, не всегда обладает уверенностью веры. Часто мы сталкивается с сомнениями, а не с верой; с тревогой – вместо твердого упования; с жалобами – вместо воодушевления и хвалы. Совсем немного тех людей, которые по-настоящему уверены в союзе со Христом и радуются в надежде славы Божьих детей.
Уверенность в Римско-католической церкви
Римско-католическая церковь, следуя святому Августину (354-430), даже отрицает, что христианин может быть уверен в своем вечном спасении, за исключением некоторых случаев, и то только при особом откровении от Бога. Уверенность, достигаемая посредством исполнения церковных постановлений, есть и остается не чем иным, как мнением, предположением, opinio conjecturalis. Неважно, насколько большой она может казаться, но эта уверенность никогда не станет непоколебимым убеждением, полной и неискоренимой. В системе римско-католической церкви нет места для такой уверенности, потому что она отрицает, что Христос обеспечивает спасение и оно запечатлевается в сердцах верующих свидетельством Святого Духа. Спасение, по мнению католиков, зависит от добрых дел и поэтому может быть только условным. Римско-католическая церковь никогда не позволяет христианину становиться независимым и стоять на своих ногах. Она никогда не отпускает его, но всегда крепко держит его в своих руках, даже на протяжении многих лет после его смерти – в чистилище. Только церковь может открывать и закрывать небесные врата.
Таким образом, в католицизме христианская вера никогда не задается вопросом: откуда я знаю, что я истинно верю, и как я могу быть уверен в спасении? Там обращается внимание на абсолютно другой вопрос: как я соблюдаю постановления церкви и как, согласно ее суждению и учению, я могу заслужить вечную жизнь? Если мирянин прилежно исполняет все то, чему учит церковь, он не должен волноваться: церковь позаботится об остальном. Но в своих попытках обрести вечную жизнь добрыми делами христианин-католик может выбрать только одно из двух направлений. Он может облегчить себе задачу и если не в теории, то на практике может задать себе вопрос: сколько будет достаточно, чтобы получить вечную жизнь? Либо он может серьезно отнестись к вечной жизни и требовать от себя строгого соблюдения всех церковных требований, более того – принудить себя делать больше, чем требуется.
В результате в католицизме есть два вида христиан: те, которые время от времени приходят на исповедь и мессу, соблюдают требуемые посты, а на протяжении всего остального времени их жизнь беззаботна и поверхностна. В своем спасении они уповают на церковь. Есть и те, кого не удовлетворяют только внешние проявления, и они стараются проводить безукоризненную религиозную жизнь путем мистицизма и аскетизма, отделяясь от мира и отрекаясь от плоти, и таким образом приходить пред лице Божье.
Мы далеки от того, чтобы сразу же порицать последних, исходя только из наших протестантских суждений о том, что такая набожность ничтожна пред Богом, поскольку основывается на ложном принципе – праведности по делам. Ибо несмотря на то, сколько истины в этом суждении, перед тем как произносить его, мы просто должны себе напомнить, что католическая праведность по добрым делам намного предпочтительнее, чем протестантская праведность по хорошей доктрине. По крайней мере, праведность по добрым делам приносит пользу ближним, тогда как праведность по правильной доктрине производит только отсутствие любви и гордость. Кроме того, мы не должны закрывать глаза на огромную веру, искреннее покаяние, полное подчинение и горячую любовь к Богу и ближнему, которая очевидна в жизни и работе многих католических христиан. Христианская жизнь настолько богата, что развивается к своей полной славе не только в одной форме или в стенах одной церкви.
Тем не менее, католическая набожность, даже в своей лучшей форме, отличается по своей сути от протестантской. Она всегда остается несвободной, несамостоятельной, формальной, законнической. Полная внутренняя уверенность веры отсутствует. Всегда остается место для вопроса: достаточно ли я сделал и что еще я должен сделать? Рим сознательно удерживает душу верующего в тревожном, так называемом здоровом напряжении. Духовная жизнь колеблется между ложной уверенностью и мучительной неуверенностью. Католицизм не понимает слово Святого Писания, что Святой Дух свидетельствует нашему духу, что мы – Божьи дети, и что все, кого ведет Божий Дух – Божьи сыны.
Уверенность в Реформации
Реформация принесла много изменений. Эта мощное движение образовалось в результате осознания глубокой нужды в уверенности в спасении. Тщетно Мартин Лютер (1483-1546) искал эту уверенность в добрых делах. Он нашел уверенность в Божьей дарованной благодати, в оправдании грешников только верой. Открыв это сокровище, Лютер восстал против всего христианского мира с героической смелостью. Его вера была насколько крепкой, и он был настолько уверен в своей надежде, что с этой верой и надеждой он осмелился стоять в одиночестве перед всеми оппонентами. Бог был за него; кто мог быть против него? Уверенность была присуща не только вере Лютера, но также и вере всех реформаторов.
Нельзя сказать, что они никогда не сталкивались с искушениями и борьбой; неверно будет предположить, что они всегда были выше всех сомнений. Все они прошли через периоды страшной тревоги и глубокого разочарования. Несмотря на такую сильную веру, Лютер часто проходил через ужасную борьбу с дьяволом и разумом. Он неоднократно сомневался, действительно ли правильный и благословенный его труд по Реформации церкви. Филипп Меланхтон (1497-1560) также часто находился в подавленном состоянии духа. Жан Кальвин (1509-1564) свидетельствует – несомненно, по своему собственному опыту, – что у верующего может быть много сомнений и волнений. Но различие между реформаторами и их учениками состояло в том, что они не лелеяли и не питали такое положение. Они не видели в нем пользы и добра; они не удовлетворялись постоянными сомнениями. Они боролись за то, чтобы выйти из такого состояния, и умоляли Бога, чтобы Он избавил их от него. Реформаторы превозмогали такое состояние силою веры. Не сомнение и страх, а стойкость и уверенность были обычным состоянием их духовной жизни.
Их смелость основывалась на смирении, их уверенность в себе – на доверии Богу, их свобода и независимость – на искренней зависимости от Его благодати. Их чувства не управляли разумом, но разум и воля не отрицали прав их чувств. Они никогда не сидели без дела. Голова, сердца и руки трудились вместе в исключительной гармонии. Они не были пиетистами, посвящавшими религиозной жизни только глаза и сердце. Они не были мистиками, которые изолировали себя от мира и бросили его на произвол судьбы. Они не были интеллектуалами и моралистами, которые совсем не обращали внимания на богатство эмоциональной жизни. Несмотря на различия в предпочтениях и характере, все реформаторы были глубоко религиозными людьми. Тем не менее, или возможно именно по этой причине, они не закрывали глаза на семейную, общественную, экономическую и политическую жизнь. Весь неестественный, нездоровый пиетизм был чужд им. Их религиозная жизнь была здоровой до самой глубины – чистой и простой, и при этом – страстной и глубокой.
Их набожность отличалась от набожности Рима. Они понимали сущность христианства абсолютно по-новому. Возвратившись к живительному и живому источнику Писания, они нашли в нем дух и силу, которые изменили карту христианской Европы. Это было благочестие псалмопевцев, пророков и апостолов, которое ожило в реформаторах и говорило через них. Они подражали Христу, Который, будучи Божьим Сыном, стал Сыном Человеческим, и ощутил все стороны человеческого существования.
