—   Слышь, Борода, давно хотел спросить... — начал Есаул.

—   Ну?

—   Ты как сюда вербовался-то? — спросил казак светлобородого, при этом осторожно откручивая болты. Борода ничего не ответил, с интересом глядя на манипуляции своего собеседника. Отсоединив заостренную боевую часть от корпуса ракеты, тот вынул серебристый цилиндрик взрывателя. Сделав это, Юрий снял обтекатель боевой части, отложив в сторону узкие токопроводящие кольца.

—   С Москвы, как еще... — лениво ответил Борода. — Есть там одна шарашка, называется... блин, щас скажу: «Военно-туристическая компания «Южный Крест»». Купил путевку — и сюда. А ты?

Есаул не ответил, занятый самой важной частью работы. Он осторожно выдавил взрывчатое вещество из корпуса боевой части, расплавил в котелке полкилограмма предварительно раскрошенного тротила, всыпал туда килограмм рубленых толстых гвоздей и закрепил на месте взрывателя деревянную чурку-муляж.

—  Как сюда попал, спрашиваю? — повторил вопрос Борода.

—  Я то? — наконец ответил Есаул. — Я через Косово, от сербов.

—  А в Косово как?

—  Да как все. Сначала в Варшаву — там вербовочный пункт, при посольстве Югославии; оттуда уже в Белград. В Белграде собрали всех, кто приехал, записали, построили у памятника королю Александру. Православный батюшка благословил, посадили в автобусы и вперед — в Косово.

После этого он снова замолчал, занятый работой: залил тротилово-гвоздевую смесь в кумулятивную воронку ракеты, дал остыть и поставил на место муляжа настоящий взрыватель. Затем Юрий вернул на прежние места токопроводящие кольца, надел обтекатель и прикрутил боевую часть к корпусу.

—  Вот так. — С довольным видом он осмотрел узкую заостренную ракету, поблескивающую зеленой эмалью.

—  Ну а там, в Косово? — спросил Борода.

—  Сам, что ли, не знаешь? Сначала по лесам воевали вместе с полицейскими, давили албанцев из УЧК. Как бомбить начали, плохо стало. Дни и ночи мотались, уходили из-под бомбежек. Только из лесу выйдешь — влетает ракета, одни сучья валяются.

—  Так и бегали от них?

—  А что было делать? Говорили сербам: давайте воевать в Македонии, в Албании. Подорвем пару казарм с натовцами, глядишь, поутихнут малость. Те ни в какую: «Не можно, — говорят, — ми не агрессори». Потом слухи пошли, что всех добровольцев забрать должны, и в Гаагу — под суд. Короче, достала нас эта хренотень, а тут китайцы появились, предложили здесь повоевать. Сначала взвод собрался, потом рота. Сперва в местных частях болтались. А там и вы подъехали, технику подвезли, теперь своим батальоном повоюем.

—  Повоюем... Слышь, а че китайцы там делали?

—  Где?

—  Ну, где вы были. В Сербии, что ли?

—  А черт их разберет. В Сербии китайцев полно, граница-то в дырах. Я так понял, новые пути ищут, своих в Европу перекидывать. А что?

—   Да так, думаю вот... Пиво будешь? — Борода достал новую банку.

—   Потом. Волоки еще дуру. — Есаул кивнул на ракету. — Покажу, как переделывать, пригодится.

—   Слушай, а как мы с ней на дело-то пойдем?

—   Так и пойдем, как в Косово ходили. Боевой расчет — пять человек: один тащит пульт управления, другой — пусковую установку, трое других — по две ракеты каждый. Для ракет — азербайджанские хурджины из брезента, у Иосифа на складе лежат...

Из-за деревьев показался еще один солдат в камуфляже, с закатанными рукавами и каской, болтающейся на спине:

—   Борода, собирайся живо!

—   Не ори, — лениво осадил его Алексей. — Чего еще?

—   На деревню ехать. Рахим за хавкой посылает.

—   Ну, мать твою... — Смяв пальцами пивную банку, Борода зашвырнул ее в ручей. — Ладно, Юрик, в другой раз.

Борода поднялся и ушел с берега, а Есаул взялся за вторую ракету. Работая, он негромко насвистывал под мирный плеск воды, затененной густым тропическим лесом.

***

Здание «Петронас-тауэр», на строительство которого было затрачено два миллиарда долларов, взлетающее двумя узкими металлическими стрелами посреди малайзийской столицы Куала-Лумпур, до сих пор считается самым высоким в мире. Перед открытием комплекса его владельцев проконсультировал знаменитый китайский мастер «Фэн-шуй», получивший за один лишь часовой визит более сорока тысяч долларов, — эту легенду, захлебываясь восторгом, пересказывают оформители «новорусских» особняков. Потому ли, что приложил руку настоящий специалист, или само оно получилось, но на всех двухстах тысячах квадратных метров небоскреба царили удивительные тишина и спокойствие — в офисах Исламского банка, где мусульманки в чадрах сидели за компьютерами, в мечети на двадцатом этаже, в коридорах с узорными мраморными полами. Так было и на сороковом этаже, в небольшом офисе малайзийского представительства Всемирного духовного движения (на протокольном языке — тоталитарной секты) под названием «Фалунгун-Дайфа», больше похожем на курортное бунгало. Тропический свет, процеженный бамбуковыми жалюзи, неярко освещал комнату, отделанную темным деревом. На одной из стен висел флаг секты: крупная желтая свастика в красном круге, а вокруг нее, в широком оранжевом кольце, еще четыре свастики и четыре знака «Инь-Ян».

На свастики с неудовольствием косился американский генерал Дуайт Роджерс, пребывающий в комнате вместе с региональным координатором секты — хозяином офиса, — а также седобородым мусульманским шейхом. У генерала было длинное лицо в мелких морщинах, острый подбородок, зачесанные назад редкие седые волосы. Загорелая кожа со старческими коричневыми пятнышками только сильнее подчеркивала крахмальную белизну форменной рубашки, с черными погонами на плечах и черной личной карточкой на груди. Отведя глаза от флага, генерал обратился к фалунгуновцу:

—   Простите, мистер... — Он умолк, очевидно, запамятовав имя собеседника.

—   Юань Бяо, — любезно напомнил хозяин офиса, чуть склонив голову.

—   Да, мистер Бяо. Не кажется ли вам, что ваша... э-э-э... эмблематика... скажем так, политически не совсем корректна. В частности, наши друзья в Израиле и Германии воспримут ее именно так.

—   Это не просто эмблема, — твердо ответил китаец. — Это Мандала Мира. Свастика — символ Будды, круг с волной — символ Дао. Наше движение объединяет буддизм и Дао в последнем Законе: уплотняй свое Дэ, и тогда твой Синсин поднимется в Юанъшень, создав тебе настоящий Гун...

Лицо генерала сморщилось, словно он съел что-то кислое. Лицо шейха окаменело, но он не произнес ни слова, только чуть выдались желваки на скулах.

—  Все это очень интересно, мистер Бяо, — снова начал генерал, — но мы здесь для вопросов... скажем так... более практического порядка. Что слышно из столицы?

—   К сожалению, нашими людьми упущен Чен Сяован — один из самых опасных агентов тоталитарного пекинского режима, — а также прибывший к нему русский курьер.

—   Это плохо, — поморщился генерал.

—   Это поправимо, — спокойно ответил китаец. — Их ищут и найдут. Если только они не проберутся в горы, в зону боевых действий. Там наших людей нет.

—   Там есть наши люди, — негромко вступил в беседу шейх, пригубив минеральной воды из высокого хрустального стакана. — Правда, у них слишком много проблем, чтобы еще охотиться на этих двух собак. Но если все же попадутся, что с ними делать?

—   Допросить с пристрастием — список вопросов мы представим, — ответил генерал. — Не вербовать. После допроса ликвидировать, не оставляя улик.

—   Так мы поступаем с русскими наемниками, которых удается взять, — кивнул шейх. — Правда, давно не брали.

«Русский курьер? Русские наемники?» — подумал генерал. Он вспомнил Хемингуэя: «...А почему ты ненавидишь русских?» — «Потому, что они из той страны, где тирания, и мне ненавистны их лица»^[6].

На протяжении всей своей карьеры, начиная с Вьетнама, генерал Роджерс спасал цивилизацию от этой курносой, плосколицей, тусклоглазой русской заразы — грязной, упорной, неистребимой, словно тараканы. Кажется, предстоит новый бой. Что ж, ему не привыкать.