Ада осторожно вытащила руку из щенячьей пасти, рассеяно почесала малыша за ушком и подняла недоумевающие глаза на отца.

— Пап, ты знаешь, это звонили от мамы. Какой-то господин Лучано Мори, говорит, что он — ее адвокат. Она тяжело больна, умирает и просит меня немедленно приехать. Ну и что я должна делать?

Полупустой самолет «Аэрофлота», тяжко вздрагивая огромной белой тушей, пробивался через плотные, сочащиеся дождем облака, упорно набирал высоту, ложился то на одно крыло, то на другое. Конец осени — не сезон для веселых туристов, предвкушающих отдых и приключения. Немногочисленные пассажиры были сдержаны и молчаливы. В основном они летели по делам, многие даже в салоне расположились работать с документами. На коленях у некоторых уже стояли ноутбуки, и их хозяева нетерпеливо поглядывали на электронные табло, ожидая сигнала, разрешающего включить мобильные телефоны и компьютеры.

Ада устало закрыла глаза. За иллюминаторами мелькали обрывки туч, по стеклу стекали узкие ручейки воды. Несмотря на довольно-таки позднее утро, впечатление складывалось такое, что рассвет ещё и не наступал, так темно и мглисто было за бортом.

Минувшие три дня оставили впечатление чего-то непрерывного и нереального. Разговор с отцом пришлось отложить на вечер, пора было отправляться на работу. Весь день Ада ловила себя на том, что мысленно возвращается к утреннему звонку и раз за разом прокручивает в голове разговор с неизвестным итальянцем. Лишь нешуточное волевое усилие позволяло не отвлекаться от пациентов, пришедших на консультации, и их проблем. К счастью, серьёзных операций, требующих максимальной сосредоточенности и собранности, в этот день не было.

Звонил Антон. Это был уже ставший привычным звонок. Раза два в неделю он обязательно объявлялся. Иногда они просто болтали. Иной раз даже обедали вместе. Аде было приятно внимание этого мужчины, но не более.

Тогда она не смогла с ним даже поговорить, отделалась вежливыми дежурными фразами.

— Папа, я весь день думала над тем, как мне поступить. Голова, похоже, скоро лопнет.

Ада с отцом ужинали. Александр Владимирович неспокойно поглядывал на дочь, ждал начала непростого разговора.

— И что же ты решила, девочка моя?

— Пока ничего.

Некоторое время ели молча. Анна Родионовна приготовила невероятно вкусную запеканку из баклажанов с мясом, но Аде казалось, что у нее во рту мочалка.

— «Быть или не быть»? — поинтересовался, отложив вилку, Александр Владимирович. Он был бледен и серьёзен.

— М-да. Скорее, ехать или не ехать? Должна или не должна? А ты, папа, что думаешь?

— Ты знаешь, дочка, не будь я твоим отцом, я бы, наверное, посчитал, что это решение ты обязана принять сама, в одиночку. Но, так как дело касается именно твоей матери, я, пожалуй, устраниться не вправе. Хотя, конечно, твоё слово — последнее!

Ада с тревогой посмотрела на отца.

— Па, ты хорошо себя чувствуешь? Что-то ты мне не нравишься. Вон глаза как блестят! Голова не болит? Не кружится?

Голова болела весь день, но об этом сообщать дочери Александр Владимирович не собирался. Он честно выпил кучу положенных таблеток и считал, что Адино беспокойство к ним ничего не добавит.

— У меня всё в порядке. И вообще, смею тебе заметить, дочь моя, что отец твой, на минуточку, врач, причём профессор и доктор наук. Своё состояние я вполне могу адекватно оценить.

— Ага, ага! — скептически отозвалась Ада. — Я, конечно, не профессор и не доктор наук. Но я тоже врач, и даже с кандидатской степенью! И потом, не ты ли, милый папенька, учил меня, что самые тяжелые и редкие заболевания, а также самые запущенные случаи наблюдаются именно у врачей? Так что, не надо отказываться и от моей оценки состояния твоего здоровья.

Ада уже ехидно улыбалась. Отец, довольный тем, что слегка развлек дочь, тоже улыбнулся в ответ.

Ну и что ты мне посоветуешь? — вернулась к главной теме дня Ада.

— Поезжай, — немедленно откликнулся Александр Владимирович. — Поезжай и поговори с мамой. Может, вам удастся понять друг друга, и вы помиритесь.

— Я, между прочим, с ней не ссорилась, — ощетинилась Ада, впрочем, совсем слегка, в меру.

— Хорошо, прости, я не так выразился. Может, тебе удастся простить её. И вам обеим станет легче.

— Если ты припомнишь, папочка, она ушла от нас почти двадцать пять лет назад. Ты только вдумайся: почти четверть века прошло с тех пор, как она упорхнула! Мне уже давным-давно не холодно и не жарко от того, что тогда произошло. Было тяжело и больно, и тебе и мне. А сейчас мне уже никак. Всё равно. Ты мне веришь?

Александр Владимирович помолчал. Ему было жалко дочь, которой вновь пришлось копаться в том, что случилось, «когда деревья были большими», и что оставило серьёзный след в ее душе. С другой стороны, он был даже рад, что нежданный утренний звонок раскопал в старом шкафу памяти, куда уже давно никто не заглядывал, старые воспоминания, засунутые на дальнюю полку, тщательно заваленные пыльными тряпками и затянутые серой паутиной. Александр Владимирович прожил долгую жизнь и был мудрым человеком. Он знал, что рано или поздно его любимой дочери придется лицом к лицу встретиться с «делами давно минувших лет», если она не хочет всю жизнь нести груз давней обиды на мать.

— Дружочек, нам, похоже, давно было пора об этом поговорить, — Александр Владимирович машинально крутил в длинных сильных пальцах вилку. — Поверишь ты мне или нет, но я никогда не винил твою маму за то, что она от нас ушла. Я её очень любил. Но я никогда не мог до конца поверить в то, что она счастлива со мной. Это было такое неземное, такое сказочное существо! — Ада изумленно рассматривала отца. Он задумчиво глядел мимо нее, куда-то внутрь себя, грустно улыбаясь. — Всё ей Бог дал: и красоту, и ум, и утончённость, и прекрасное воспитание. Когда мы встретились, ее родителей уже не было в живых, и бедняжка была очень одинока.

— А она любила тебя, пап?

— Конечно, любила. Трудно себе представить, чтобы Юленька могла выйти замуж без любви. Она была очень романтической барышней, честной и чистой. И когда позже она полюбила другого человека, она не стала притворяться. Даже не пыталась.

— Ну а я? Меня она не любила?

— И тебя любила, малыш. Но ты же знаешь, в какой стране мы все тогда жили. Она была вынуждена расстаться с тобой. И я просто счастлив, что всё произошло именно так, а не иначе, что ты осталась со мной. Я ведь очень люблю тебя, доченька, — Александр Владимирович устало потёр лоб. — Если бы тебя тоже увезли, я и не знаю, как бы мне удалось всё это пережить.

Он надолго замолчал, а потом добавил:

— Я только всегда от всей души надеялся, что Юленька счастлива. Никто другой так не заслуживает счастья, как она… Съезди к ней, дочка, прошу тебя!

Уладить дела на работе и взять отпуск на неделю оказалось неожиданно легко. Митя ни минуты не возражал против Адиной отлучки, хотя и здорово удивился, узнав, куда и к кому она едет.

— Слушай, подруга, я ведь и не знал, что твоя мать жива. Ты же никогда про нее ничего не говорила. Я хорошо помню, как ты просто сказала, что ее давно нет, без дальнейших уточнений.

— Да, Митюш, — задумчиво ответила Ада, — похоже, за последнее время мы много нового узнали друг о друге.

— Да уж, это точно, и это особенно радует, учитывая то, что знаем мы с тобой друг друга почти двадцать лет! — ловко отбил подачу Митя.

Уже на следующий день Ада перезвонила синьору Мори и сообщила, что сумеет приехать. Однако она категорически отказалась от предложенного билета, а также от услуг водителя.

— Я в состоянии оплатить свой авиабилет и заказать себе такси, — холодно оборвала она начавшего было возражать адвоката, поминутно ссылающегося на распоряжения синьоры ди Франческо. — Более того, я прошу вас забронировать для меня номер в любой гостинице, расположенной неподалёку от поместья.

И пояснила для изумлённого итальянца:

— Как вы теперь знаете, если и не знали этого прежде, я не общалась со своей матерью почти двадцать пять лет. У меня нет никакой уверенности в том, что мне будет приятно находиться под ее кровом и хоть как-то зависеть от нее. В моём распоряжении должна быть возможность распоряжаться собой по своему усмотрению. Впрочем, если я не сумею поселиться неподалёку, я всегда смогу уехать в Верону или Падую — уж там-то с гостиницами проблем в это время года не будет, — мстительно закончила она, радуясь растерянности ещё вчера такого самоуверенного адвоката ее матери.