– Сначала хочу задать вам один вопрос, – начала Елизавета. – Вот как мы здесь, по-вашему, живем?

– Известно как – х..во! – не стал далеко лезть за ответом Петр.

– А почему?

– Да по кочану! – Он пожал плечами, потом все же добавил: – Потому что не нужны никому.

– Вот, правильно! – обрадовалась хозяйка. – А что надо сделать, чтобы жить хорошо, как вы думаете?

– Лучше бы всего американцам продаться, – мечтательно сказала его жена Лидуха. – И подороже. За доллары. Или японцам…

– Да уж лучше японцам, – высказался Петр. – У них земли мало – больше заплатят.

– Ага, так они нас прям и купили, – подала голос Кузьминишна. – Прям все в очередь выстроились. Чего они – дураки, что ли?

– Вот и хорошо, вот бы умные и купили, – продолжила Лидуха. – На дураков-то мы уж нагляделись, теперь бы с умными пожить.

– А умным-то мы на кой?

– На кой, на кой – для ассортимента!

– Я что-то не понимаю, зачем нас здесь собрали, – недовольным тоном произнесла Тихоновна. – Глупости вражеские выслушивать?

– Это кто тут вражеский? Я, что ли? – прищурилась Лидуха.

– Ну не ты, конечно, а слова твои… нехорошие… – пошла на попятный Тихоновна. – Антисоветские.

– Опомнилась! Нет уж давно никаких Советов, один сплошной капитализм. А слова мои правильные! Это все скажут… – Лидуха обвела взглядом остальных.

Все пока молчали, не вмешивались. Только Петр поддержал супругу – быстро кивнул и сказал:

– Да.

– А кто не скажет, – добавила Лидуха, – тот все равно так думает.

– Подождите, подождите! – прервала их Елизавета. – Еще какие-нибудь есть предложения?

– Есть, – сказала Лидуха. – Англичанам можно еще продаться. Или французам…

– Ага, лягушек жрать! – ехидно сказала Тихоновна.

– Так и так не пойми чего жрем… ну из мясного.

– Свое едим и натуральное.

– Лягушки тоже будут свои и натуральные.

– Вот и ешь их сама!

– Да хватит вам уже! – не вытерпела Елизавета. И спросила: – А если не продаваться? А? Если самим?

– Чего самим-то? – не поняла Лидуха. – Говори яснее.

– Самим отделиться. Объявить свою полную от всех независимость.

– А от нас и так ничего не зависит, – подала голос Ягодка. – Сколько просили мост сделать. Или чтоб автолавка приезжала.

– Вот именно! – воскликнула хозяйка. – На самом деле мы давно сами по себе живем. Осталось закрепить официально… на бумаге.

– Это в смысле как? – задал вопрос Федор. После того как родная дочь лишила его не только квартиры, но и пенсии – точнее, договорившись, с кем надо, получала пенсию за него сама, – к любому официальному закреплению на бумаге он относился с большой опаской. Почти с ужасом. – На какой такой бумаге?

– Да на любой! Хоть на гербовой.

– Ага. – Федор кивнул и поднялся, намереваясь уйти, но сидящая рядом Мария дернула его за штаны обратно.

– Сиди! Дай дослушать-то.

– Чего слушать? – сердито буркнул Федор. – Опять дурят.

Однако сел.

– Слышь, Лизавет, я все не пойму никак, – спросила Мария, – от чего мы отделяться-то будем?

– От страны! – рубанула хозяйка. – От России!

– У, ё! – выразил общую реакцию Петр.

Остальные молчали, переваривая услышанное.

– Елизавета, ты чего – вчера перегрелась? – наконец произнесла Кузьминишна.

А Нина Петровна строгим учительским тоном добавила:

– Это ты серьезно?

– Конечно. Имеем право… по конституции… самоопределиться.

Конституцию никто из присутствующих, естественно, не читал, разве что Нина Петровна когда-то по своей педагогической вынужденности, но и то давно и советскую. Поэтому возражать было нечего.

– Ну и чего это нам даст? – после паузы осторожно поинтересовалась Прохорова. – На кой нам это?

– Все даст! – уверенно ответила хозяйка. – Станем отдельной страной, и сами всем будем командовать.

– Страна Выселки, – уронила в пространство Тихоновна, – эт-то что-то…

– А чего? – раздался вдруг голос Прохорова. – Мне нравится.

– Вот у тебя еще не спросили, – ядовито откликнулась Тихоновна.

– А в чем дело-то? – тут же встала на защиту сына мать. – Чем он хуже? Мы здесь все равные!

– Да кое-кто до сих пор думает, что равнее! – бросила Елизавета.

Тихоновна открыла было рот, чтобы достойно ответить, однако доселе молчавший Татарин ее опередил:

– И какой же вы хотите учредить здесь общественный строй, если не секрет, извините?

Не все сразу поняли его вопрос, но хозяйка, похоже, к нему была готова.

– Предлагаю монархию, – без промедления ответила она и стала ждать реакции.

Реакция не замедлилась.

– Че-го?! – раздалось сразу несколько голосов.

– Монархию, – спокойно повторила она и добавила: – На демократию мы уже насмотрелись, хватит. Не коммунизм же нам опять строить, правильно?

Желающих по-новой строить коммунизм явно не находилось. Кроме, может, Тихоновны, но и та готова была это делать лишь при живом муже-секретаре. А без него смысла утруждаться не видела. Однако и к монархии как-то никто в себе склонности не почувствовал. Что же касается демократии, то отечественный ее вариант ни у кого здесь восторгов точно не вызывал – уж больно он на народ рассчитан не был. Только на отдельных его представителей. Причем, по общему здешнему мнению, далеко не самых лучших…

– Это в смысле – царизм? – решила уточнить Ягодка.

– Можно и царизм. Но лучше как в Англии – королевство.

– Чем же лучше?

– Да там королева правит, а не царь! – догадалась Тихоновна. – Не видишь – она под себя метит.

Все с немым вопросом уставились на Елизавету.

– А что? – ничуть не смутилась та. – У вас есть другие кандидатуры… – Она выдержала паузу и добавила: – На престол?

– Может, и есть! – запальчиво крикнула Тихоновна. Имея в виду, разумеется, себя. И все это поняли. Однако дальше прозвучало другое: – Вон Нина, например. Учительница, географию знает, не будет путаться.

– Да упаси Бог! – вскинулась та. – Не надо мне никакого престола! У меня вон опять тля мучнистая и плодожорка вылезли, а вы мне престол.

– Вот видишь! – не без торжества сказала хозяйка. – У нее самоотвод.

– А у тебя, интересно, какие основания претендовать?!

– Во-первых, в Англии давно правит моя тезка – Елизавета. Думаю, она меня сразу поддержит. Во-вторых, девичья фамилия моей мамы покойной была царская – Романова. В-третьих, по отчеству своему, Юрьевна, я и по папиной линии получаюсь из Рюриковичей. Юрьичи, Рюриковичи – это ведь одно и то же. А главное, у меня большой опыт руководящей работы. Так что я с этим справлюсь…

От такого количества информации все несколько оцепенели. Кроме Тихоновны.

– Вовсе это не одно и то же!.. И Романовы, – вдруг вспомнила она, – не из Рюриковичей!

– Тем более, – моментально нашлась хозяйка. – Значит, во мне обе старинные руководящие линии сошлись.

Тут уж даже Тихоновна не нашлась, что возразить. Хотя видно было – хотелось.

Зато пришла в себя Лидуха:

– А нам-то что с этого будет? Нам-то какой интерес?

– Да, – вновь подключилась Тихоновна. – Уж пенсий мы точно лишимся. Государственных.

Эта перспектива взбудоражила всех. И тех включая, кто пенсий не получал – Федора и Прохорова. Потому что единственный денежный прибыток, который в домах их появлялся, все равно проистекал из пенсий. У одного – сожительницы, у другого – матери. Лишь Татарин остался спокоен.

– Нет, так дело не пойдет! – загалдело собрание. – Я ж говорил тебе – дурят!.. Чего это мы должны пенсий своих лишаться?.. Она будет царствовать, а мы, значит, голяком… А я чего говорила... Хитрая какая… Во удумала!..

Елизавета подождала, когда все выговорятся, потом пренебрежительно сказала:

– Да разве это пенсии – это ж гроши! Стыдно брать!

– А ты не бери, – предложил Петр. – Ты нам отдавай. Правильно? – посмотрел на жену.

– Да, – поддержала его Лидуха, – нам не стыдно, мы переживем.

– На всех делить надо, – недовольно буркнул Федор, и собрание его тут же одобрительным гулом поддержало.