Кит сладко затянулся сигареткой. Официантка грохнула на стол увесистую пепельницу, подхватив взамен старую — с окурками. Он мечтательно взглянул в миловидное лицо, как бы невзначай коснулся руки. В уголках губ забегал легкий подсказывающий смешок. Официантка ответила улыбкой и одобрительным взглядом искоса. А уже отойдя от стола, — призывным поворотом головы.

— Пойдем отсюда, — в раздражении заторопилась Вера.

Кит нехотя двинул к выходу. На улице бушевал дождь со снегом. Вертикальные потоки слились в сплошное колюще-режущее месиво. Вера с Китом еле добрались до машины.

Пора ехать на очередные переговоры о продаже новой квартиры. Познакомиться с хозяевами, обговорить условия. Вся эта нудная, однообразная рутина давно потеряла для Веры интерес. Раньше она всерьез волновалась перед каждой встречей с незнакомыми людьми. Смущалась, готовилась, мысленно репетировала. А теперь зазубренные формулы сами от зубов отскакивали. Проблемы, беспокоившие клиентов, повторялись с непреложностью часового механизма. Все ответы были известны наперёд, равно как и человеческие ситуации. Так тянулось уже довольно долго…

— Ну, а как там дела с занудой Егорием? — деловито поинтересовался Кит, поворачивая ключ зажигания. — Варианты для него не появились?

— Ооооо! — театрально застонала Вера, слегка оживая при мысли о Егории. — Утром звонил. Сказал, что согласен посмотреть правую половину дома номер восемь. Ту часть, что начинается с третьего подъезда.

'Что толку на него обижаться? — косясь на Кита, решила Вера. — Чем он может мне помочь? Мальчик…'.

Пока они сидели у клиентов, на улице установилась тишайшая погода. В воздухе теперь ни крупинки, спокойно и чисто. Небо уже не мутное, а в голубых пятнах и прогалинах. Из-за облаков даже желтоватый свет пробивается. Как будто и не было снежно-дождевой бури, слепящей и сбивающей с ног.

— Как у нас переменчиво, — проронила в тоске Вера, вспомнив о спорах с Мариной и её мужем. — Не успеешь настроиться на что-то одно, а уже всё по-другому.

— В нашем климате всегда так, — весомо произнес Кит. — Зато интересно — каждый час что-нибудь новое.

Но Вере в тот миг показалось, что природа зазвучала в согласии с её состоянием. У нее на душе полегчало — и на улице посветлело. Мысль, будто что-то огромное отозвалось на её чувства, поразила неожиданностью. Словно её заметили сверху. Вот только пока не понятно — хорошо это или плохо.

— Ну, ладно, затормози у метро. А то мне ещё квартиру показывать.

Они простились. Кит уплыл в своем батискафе, а Вера нырнула в метро.

Земля над головой сомкнулась. В глазах зарябило от макушек и спин, уменьшавшихся к концу эскалатора до булавочной головки. Каменная плотность, непроницаемость — со всех сторон. В метро всюду натыкаешься на камень, словно проталкиваешься сквозь него. Верх, низ, стены — всё облицовано камнем.

Невероятная протяженность скрытых под землей тоннелей, переходов и коридоров порождала целый мир. В нём можно было существовать, подолгу не выходя на свет. Устроившиеся в вагонах и на лавочках бомжи отогревались, отсыпались. Но главное — наслаждались неподвижностью. В отличие от поверхности земли, тут никуда не надо идти — всё само движется и едет.

Веру, как риелтора, очень интересовал этот феномен 'бомжевания'. Получалось, что пока человек стремится иметь дом, ему есть куда идти. Есть ради чего пускаться в путь. С утратой дома главной ценностью становится неподвижность — только бы никуда не идти. К бомжам привыкли как к главным 'подземным жителям' — вроде троллей или гоблинов. Их не трогали, только старались обходить стороной. Как улитки, несущие на себе все свое добро, они с головой зарывались в собственное тряпье.

Как будто в кишках прожорливого чудовища, в метро перетираются и спрессовываются друг с другом совершенно разнородные элементы. Высокая дама в дымчатом песце и круглой норковой шляпке, морщась, отодвигается подальше от занюханного мужичонки в болоньевой куртке. Из-под грязной куртки видны потертые тренировочные — шарами на коленках. Сизая небритость и хаос на голове у мужичка довершают картину. На лице — полное довольство жизнью.

Вера напряглась, чувствуя, как подступает тошнота из-за стойкого запаха перегара. Только непонятно, от кого он исходил — от неопрятного мужичка или краснорожего амбала в камуфляжной форме. Приложив усилие, Вера попыталась отстраниться от обоих. Но получила удар под ребра от разгневанной старухи в ушанке, с туристическим рюкзаком за плечами.

Восточные люди в метро почти всегда перемещаются группками. Может, из-за этого кажется, что их так много. То ли семейственность у них слишком развита, то ли так проще на чужбине. Но и сейчас сразу несколько жгучих брюнетов, несмотря на толчею, расположились на параллельных лавочках и залопотали по-непонятному.

Наконец, на одной из станций вышло сразу чуть не полвагона. Дышать стало свободнее. А через минуту рядом с Верой появилось место. В стекле напротив она увидела свою физиономию, расплывшуюся в бесформенное пятно, и такие же деформированные лица соседей. Прямо перед Верой встала темно-коричневая дубленка с фиолетовым шарфом и закрыла обзор. Дальше взгляд упал на чьи-то руки с перламутровыми ногтями, нервно комкающие тонкие перчатки. Потом — на седую макушку, возвышавшуюся над газетой. Затем в поле зрения попали заляпанные грязью сапоги. От усталости Вера не могла ни на чем остановить взгляд, и чувствовала себя всё хуже.

'Подземка. Преисподняя. Зев Вельзевула, — раздраженно клеймила Вера. — Людей здесь разрубают на части! Взгляд блуждает и выхватывает по отдельности ноги, руки, носы. Грязные ботинки, пуговицы. Детское личико. Журнал в чьей-то руке. Рукав или перчатку… Ничего целого — одни кусочки! Да, головой об этом не думаешь, но впечатления-то впитываешь. Разрубленный на фрагменты мир сам собою внутри отпечатывается'.

Тут Вера вспомнила, что в метро, помимо людей, встречаются и другие живые существа — собаки, голуби. Не так уж редко ей попадались дворняги, мирно спящие прямо посреди вагона. Они, видно, поняли вслед за бомжами, что если своего дома нет, то самое верное — спуститься под землю. И да будет она нам пухом. Но если собака ещё имела шанс выбраться на поверхность, то про голубей Вера опасалась, что они так тут навеки и остаются. Запутавшись в проводах, разбившись о каменный потолок, задохнувшись в тоннелях.

Выбравшись из вагона, Вера поплелась бесконечным мраморным коридором на пересадку. В этом переходе, как и везде, вдоль стен стояли бабушки с котятами, мухобойками, кофточками и пульверизаторами. Солидный мужчина продавал карту Екатеринбурга. Женщина попроще — осколки тунгусского метеорита. Индусы торговали зонтиками, бусами из недорогих камней вроде сердолика или бирюзы, и огромными цветными платками, выдавая сари за шарфики. Всё на продажу!

Вера ткнулась в нацарапанные шариковой ручкой на картонке слова: 'Помогите Христа ради'. Вздрогнув, потянулась в карман за мелочью. Этот призыв был единственным, мимо чего она не могла пройти. Что-то внутри отзывалось, не думая. Остальные объявления типа 'На корм животным', 'Помогите младенцу, умирающему от лейкемии' или 'Мама попала под машину, нас осталось шестеро детей' заставляли её торопливо следовать своим путем.

Дурную службу сослужила передача, увиденная как-то по телевизору. В ней светленькая энергичная особа описывала свой творческий вклад в городской 'театр нищих'. Дама поведала, что в прошлом была актрисой, не нашедшей признания на сцене. Ушла работать парикмахершей. Возвращаясь с работы, приметила пацанёнка, который выпрашивал деньги у прохожих. Парень показался бывшей актрисе неубедительным и в ней пробудился режиссер. Поработав над его обликом, речью и пластикой, получив процент от собранных им денег, дама поняла, что открыла для себя 'золотую жилу'. С тех пор забыла про бедность. Но непризнанная актриса одолела в ней бизнес-вумен. Не удержалась, вылезла на экран — покрасоваться. И так всё прямым текстом и рассказала. Умолчала, конечно, о паролях и явках. Но общий принцип работы обрисовала.