Марь Иванна в ответ лишь злобно шипит:

— Ох, как они мне не нравятся, такие самодовольные! Вид у них — будто всё лучше других знают. Даже не поговорили со мной, о соседях не расспросили. Разве это по-людски?

— Но это — рынок, понимаете? Рынок. Кто больше денег дал, того и квартира.

Вера пыталась пробудить в Марь Иванне самосознание 'собственника'. Призывала её порадоваться выгодной сделке. А та лишь жалобно лепетала, чуть не плача:

— Но ведь квартира мне — своя, родная. Столько лет в ней прожито! Хотелось хорошим, душевным людям оставить. Передать в теплые руки. Я так на тех, первых, надеялась.

Тихий юрист отложил в сторону документы и жестом концертирующего пианиста прикоснулся к паспорту хозяйки. Марь Иванна вздрогнула, покрылась красными пятнами. Юрист углубился в изучение паспорта и неспешное сличение фотографии с оригиналом. Долго, вдумчиво сравнивал испуганную физиономию в паспорте с разгоряченным живым лицом.

Повисло недоуменное молчание. Несколько минут до слуха доносилось лишь поскрипывание кожаной обивки. Вера потихоньку гладила вязаный рукав, надеясь поддержать, успокоить. Хозяйка квартиры с вызовом уставилась на юриста. Чувствовалось, что Марь Иванна будет только рада, если внесение аванса сорвётся.

Вера бросила умоляющий взгляд на Кита. В ответ резкое движение верхних век — вниз, и гневно раздувающиеся ноздри — векам навстречу. Разрешение на аванс беззвучным юристом было всё же дано. Но с видом полководца, нехотя принимающего ключи от завоеванного города.

Высадив у метро безутешную Марь Иванну, Кит долго не мог унять негодования. Вера клокотала двойным раздражением — на юриста и на Кита. Напарник возмущал её непониманием простейших психологических законов:

— Слишком тихий голос у управленца — форма контроля над людьми. Представь, сколько сил нужно вкладывать, чтобы не упустить ни одного слова этого важного человека. Все сразу умолкают, напрягаются, прислушиваются. А, главное, у тебя уже нет мысли о том, чтобы самому что-то сказать. Только бы его расслышать!

Вера вычитала это из какой-то книжки, но автора забыла.

— Квартира у нас — чистейшая! — гневно бухтел Кит. — Ради чего мы три часа проторчали в их офисе на одном только сахаре с намеком на кофе?

Вера вдруг вспомнила, что была обижена на Кита ещё по дороге на фирму. И снова решительно отвернулась к окну. Недовольство собеседником у неё обычно проявлялось в том, что она замыкалась, уходила в себя, отгораживалась.

— …. держать людей в напряжении несколько часов! — почти без паузы продолжил Кит. — И все это — шебурша, не громче травы.

Он затормозил, пропуская вперед машину. И резко выплеснул остатки чувств по адресу юриста:

— Мммммм, сколько же у этого чудика комплексов! Худенький, неуверенный. Глазки бегают. А туда же — в Наполеоны, в вершители судеб! Да его без дорогого костюма от мебели не отличить. Из кресла еле виден. Ничтожество! И сам про себя это чувствует.

Вера втянула голову в плечи, предпочитая переждать грозу. Не хотелось работать громоотводом и подставляться под разряды отрицательных эмоций. Раз уж все слова её бесполезны, так хоть от лишних сотрясений укрыться.

— Давай в какую-нибудь кафешку заедем, — подуспокоившись, предложил Кит. — А то у меня их сахар поперек горла встал.

Однако Вере сахар не встал поперек горла. Тонкий кофейный аромат вкупе с красующимися в витрине кусками тортов — фруктового, ягодного, орехового, со взбитыми сливками, — мгновенно вскружили ей голову. Но Кит тяготел к конкретному — супам и горячим блюдам.

Претендовать и на обед, и на торт, было слишком большим нахальством. И Вера выбрала торт — наиболее дорогой и недоступный. Через пару минут Кит сосредоточенно поглощал обед, а Вера позвякивала ложечкой в элегантной чашке, потихоньку разрушая душистое кремово-ягодное счастье.

Ей казалось, что Кит по-прежнему поглощен собой, оставляя её тонуть в одиночестве. Порываясь привлечь внимание к своим чувствам, она кольнула его неприглядной правдой:

— Юристом возмущаешься, а о главном ты помалкиваешь. Эти клиенты так хотели заполучить квартиру, что сверху цены предложили не одну тысячу, а две. Точнее, одну — хозяйке, одну — тебе… Чтобы ты сделал выбор в их пользу.

— Не 'тебе', а нам, — ощерился Никита, переходя в оборону. Голос стал жестким, официальным. — Я что-то не понимаю. Учишь меня жить, талдычишь о нравственности. Ты что — готова отказаться от лишних денег? Можешь вручить свою долю Марь Иванне.

Причем тут деньги? Вера блуждающим взором скользнула по стенам и посетителям кафе. Уткнулась в коричневый водоворот, поднятый в чашке сверкающей ложечкой. Она никому не нужна, никому! Даже Кит на неё смотрит исключительно как на средство для заработка. Может, и делает вид, что с ней интересно общаться. Но реально ему требуется от неё только четко выполняемая работа. Иначе он заметил бы, как ей плохо.

— Ну, да. Ты прав, — выдавила она. — Лишние деньги для меня ох как важны! Столько проблем накопилось, которые нужно срочно решать. Долгов — по самые уши. Петька опять из старых ботинок вырос. С курткой — полный кошмар. Скоро лопнет на нем.

Кит удовлетворенно отодвинул тарелку. Плюхнул толстенький кирпичик сахара в чашку с кофе.

— Вот именно. Никто не будет в обиде. Марь Иванна в любом случае продаёт квартиру выгоднее, чем предполагала. Еще и на переезд останется.

Но Вера не поддалась на его тон, снова ставший миролюбивым. Слишком много на неё навалилось за эти дни. Она чувствовала, что катастрофически начала уставать от недвижимости, от безденежья, от неприкаянности. А всё, что еще недавно давало ей силы, куда-то уходит, уходит…

— Вер, что с тобой? — обеспокоенно взглянул на неё Кит. — Ты какая-то злая последнее время…

Горестно вздохнув, Вера заколебалась — не рассказать ли ему про Марин отъезд. Про усталость. Про возраст, когда кажется, что твоя песенка спета. А впереди ничего уже не ждет… Всё-таки он внимательный, не глупый. Не посоветует, так посочувствует. Разочарования с Мариной невольно подталкивали взглянуть на Кита в новом ракурсе. Может, он теперь станет для неё самым близким другом? Ведь по-хорошему и ухватиться больше не за кого.

Кит проводил взглядом миловидную официантку в мини-юбке. Несколько мгновений разглядывал неотступно, словно гипнотизируя. Но официантку не проняло. Он развернулся к Вере и, отхлебнув кофе, продолжил:

— Ты, наверно, просто устала. Всё-таки одна с ребенком бьешься.

— Ничего со мной не происходит! — отрубила Вера, тихо охнув от сцены с официанткой. — Всего лишь осточертело видеть, как ты людей используешь.

Кит никогда и близко не рассматривался как возможный возлюбленный. Между ними — десять лет разницы. Да и на свой счет Вера не заблуждалась. Но так пялиться на другую в её присутствии! Так подчеркивать, что сама она не отличается от мебели! И это — в минуту, когда она всерьез почувствовала к нему доверие. Впервые смогла предположить, что…

Вера принялась быстрыми глотками отхлебывать кофе, стремясь скорее выбраться наружу. От спешки пролила кофе на себя. Потянулась за салфеткой, но, зацепив, опрокинула солонку. От огорчения рассыпала по столу зубочистки из стаканчика. Бросившись их собирать, извозила рукав в остатках торта. Стиснув салфетку, Вера совсем растерялась, не понимая, за что хвататься — промокать кофе, убирать беспорядок на столе или счищать кремовые следы. Лишь бы не расплакаться…