– Да, – точно спохватившись, добавил Горум, – женщины в десяти хеймах зверски перебиты, а их дочери подверглись насилию. – Он выговаривал слова медленно, но хрипота в его голосе не проходила. – Не кажется ли тебе, Анна, что это и есть конец?

– В десяти? – глядя перед собой невидящим взором, повторила Катрона. – В десяти хеймах?

– Я не знаю. Не знаю, конец это или нет, – прошептала Дженна, кладя руку ей на плечо.

Горум улыбнулся своей волчьей улыбкой.

– Для моих людей и этого довольно. И потому они охотно пойдут за своим королем и своей королевой – ведь в пророчестве сказано и об этом.

– Нет! – вскричал Карум, раньше других поняв, о чем речь.

– Людям нужен какой-то знак, – терпеливо, словно говоря с детьми, сказал король. – Нужен прямо сейчас. А что же может быть лучше свадьбы? Мой отец женился на женщине из Долин – почему бы и мне не сделать того же?

– Никогда! – снова воскликнул Карум. – И думать не смей!

– Мне приходится думать о многом, брат, ибо я, как подобает королю, думаю о благе моего королевства. Из тебя поэтому вышел бы скверный король – счастье для Долин, что я еще жив.

– Но не можешь же ты ее принудить.

– Я сделаю то, что должен сделать. – Горум больше не улыбался. – Так же поступишь и ты. И она.

В наступившей тишине птичий щебет прозвучал, как боевой клич, и Дженна сказала:

– Никогда! Здесь для тебя нет ничего. – Она ударила себя кулаком в грудь.

– Милое мое дитя, – сказал, подавшись к ней, Горум. – Первое, что преподал мне отец как будущему властителю было: «В совете королей сердце не имеет голоса». Здесь, – он стукнул себя в грудь, – тоже нет ничего для тебя. Я люблю тебя лишь глазами моего младшего брата. Зато мой народ полюбит тебя – за твои белые косы и твою историю. Всякое царствование – это череда символов и знаков.

– Нет! – сказала Дженна. – Ты меня не принудишь. А если ты это сделаешь, то будешь не лучше той жабы на троне, хоть твое дыхание и чище. Зачем тогда власть, если сердце не смеет высказаться?

– Она права, – сказала Катрона. – И мне ты ни слова не сказал о женитьбе, хотя много чего наговорил.

– Брачные намерения короля не касаются тебя, женщина из хейма, – бросил король.

Но тут, не дав Катрене ответить, в круг вышла Петра и заговорила подвывающим жреческим голосом:

– Пока мужчина говорит так с женщиной, о конце не может быть и речи, сколько бы хеймов ни погибло – один, десять или все до единого.

– Верно! – воскликнул Марек.

– Эта война не только твоя, но и наша, государь, – сказала Катрона. – Даже больше наша, чем твоя.

– Ваша, хотя Калас украл у меня трон? Никогда! – вскричал Горум.

– Началось все с того, что Гаруны украли у нас землю, – брякнул Сандор, сам не меньше других изумившись собственной смелости.

Джарет, схватившись рукой за горло, тоже пытался что-то сказать, но слова его так и остались непроизнесенными.

– Чьей бы, ни была эта война, – сказал Карум, положив руку на плечо Дженны, – негоже выкупать королевство такой ценой.

– Это мое королевство, брат. Не твое. Не забывай об этом. Оно мое, пока жив я и мои наследники.

– Не стану я женой короля и не дам ему наследников, – сказала Дженна. – Не стану, что бы там ни говорилось в пророчестве.

– Вприщурку, – тем же вещим голосом изрекла Петра. – Пророчества следует читать прищурясь, иначе мы прочтем их неверно.

– Но должен же быть какой-то знак, – сказал король, пытаясь вернуть себе главенство. – И этот знак…

– Я знаю, какой знак нужен людям, – сказал внезапно Пит. – И это не свадьба. – Он оставил своих собеседников и крикнул воинам: – Все сюда. Сейчас вы убедитесь, что Белая Дева вернулась.

Войско собралось в круг около короля и остальных. Пит шепнул что-то одному воину, и тот отошел куда-то с серьезным лицом.

– Скажи им слово, – тихо сказал Пит королю. – Скажи, кто она, и прибавь, что скоро они увидят это воочию.

Король вскинул руку, и тут же настала тишина. Дженна никогда бы не подумала, что столько мужчин могут вести себя так тихо.

– Все вы слышали о Ней, – начал король. – И говорили о Ней.

Дженна невольно расправила плечи и вскинула голову.

– Это Белая Дева.

Петра подхватила высоким, всем слышным голосом:

– «И сказал пророк: „Белое дитя с черными глазами родится от девы в зимнюю пору. Бык в поле, гончая у огня, медведь в берлоге, кошка на дереве – все склонятся перед нею и воспоют…“

Воины, происходящие из Гарунов, подхватили нараспев:

– «Славься, славься, славнейшая из сестер, ты, что бела и черна, ты, что сочетаешь в себе свет и тьму, чье пришествие означает и начало, и конец».

Петра завершила пророчество:

– «Трижды ее мать будет умирать, и трижды она осиротеет, и будет она отделена от других, дабы все могли узнать ее».

– Верно, она бела и черна, – крикнул кто-то.

– И я слышал, как она говорила о трех матерях, – подхватил другой.

– И это ее меч сразил Гончего Пса, – сказал король, – и уложил его в безымянную могилу, и спас принца Карума.

Воины после мгновения тишины взревели в один голос:

– Гончая!

– И это ее меч отсек руку Быку, большому бугаю Каласа, который после умер от гнилой горячки, – сказал король.

– Бык! – в тот же миг взревели воины.

Посланник Пита вернулся, расталкивая толпу. Он тащил за рубаху связанного пленника.

Пит пошептал что-то на ухо королю, и тот медленно улыбнулся. Дженне не понравилась эта улыбка.

– В пророчестве сказано: бык и гончая, медведь и кошка склонятся перед нею и воспоют…

– Преклонись. Преклонись, – заявили хором воины, а Пит толкнул Медведя на колени перед королем, распахнув рубаху пленного так, что открылась поросшая черными волосами грудь.

– Пой, ублюдок, – приказал король. – Пой.

Медведь, подняв голову, плюнул на руку короля, и все умолкли. Пит выхватил меч. Медведь встретил это ухмылкой, а Пит протянул меч Дженне.

– Убей его. Убей его, девочка. Тогда они все пойдут за тобой, как один, и ты сможешь выйти, за кого хочешь!

Дженна взяла меч обеими руками – он был вдвое тяжелее ее собственного – и приблизилась к коленопреклоненному пленнику.

– Что ты скажешь на это? – шепнула она в его запрокинутое лицо.

– Скажу, что ты Альтина сука и ничем не лучше кобелей, которые бегают за тобой. Бей – другого случая у тебя не будет.

Она подняла меч над головой, сделала три вдоха латани и начала стократ читать заветный стих, чтобы успокоиться. Досчитав до десяти, она ощутила знакомую легкость и вылетела из тела, глядя на сцену внизу. Коленопреклоненный узник смеялся ей в лицо. Позади него стояли Пит, Карум и король, а впереди – оборванное королевское воинство и ее друзья. Чуть подальше, чуя людское волнение, топтались стреноженные кони.

Дженну влекло к троим за спиной у Медведя, прочь от слитного жара толпы. Ее прозрачные пальцы поочередно коснулись головы каждого из троих. Пит горел ровным белым огнем, не меняясь. Король был вместилищем синевато-белого обжигающего льда. А Карум…

Дженна не сразу решилась коснуться его. Она живо помнила тот раз в Ниллском хейме, когда обнаружила у него внутри неистовый, чуждый ей жар. Тогда она отпрянула, убоявшись его неведомых страстей.

Но теперь она стала крепче. Дженна коснулась Карума и позволила себе погрузиться в него.

Он показался ей более глубоким, чем прежде, и у него стало больше потаенных мест. Были среди них и тревожные, и боязливые, и полные чего-то странного и манящего, незнакомого ей. Чуждый жар остался там, где был, но теперь он почему-то не путал Дженну. Она опускалась все ниже, не находя дна, – и могла бы так опускаться вечно…

Но вечности у нее в запасе не было. Руки ее ныли, и она вдруг вспомнила о том, что держит меч. Она рывком вернулась в свое тело и увидела перед собой ухмылку Медведя.

– Убей… убей… убей… – повторяли воины. Руки у Дженны задрожали, и она медленно опустила меч. Она приставила его к груди Медведя над сердцем и нахмурилась.