– За столом… – подсказывает мне из-за плеча Шон.

Один из техников установил прожектор. Я обхожу вокруг стола и вижу ослепительное, отчетливое, как на пленке «Техниколор», изображение обнаженного тела, лежащего на спине. Передо мной в сюрреалистическом калейдоскопе мелькают бросающиеся в глаза ужасающие подробности: синевато-багровые следы укусов на груди и кровавые – на лице, пулевое отверстие посередине брюшной полости, обгоревшая рана от выстрела в упор на лбу. Мелкие брызги крови запятнали мраморный пол позади головы жертвы, как на одноцветной, черно-белой картине Поллока. Лицо Артура ЛеЖандра исказилось от ужаса и боли, и это выражение застыло на нем навеки, когда большая часть мозга вылетела через отверстие в затылке.

Я с трудом отвожу глаза от следов укусов у него на груди. Но нижней части тела тоже есть что рассказать. Оказывается, Артур ЛеЖандр все-таки не совсем гол. На ногах у него красуются черные нейлоновые носки, как у персонажа порнографических фильмов сороковых годов. Его пенис бледным желудем выглядывает из седых зарослей в паху, но и там я вижу кровь и синяки. Я делаю шаг вперед, и у меня перехватывает дыхание. На дверцах шкафчика, висящего на стене напротив раковины, кровью выведены пять слов: МОЯ РАБОТА НИКОГДА НЕ ЗАКОНЧИТСЯ.

Кое-где кровь потеками сбежала вниз, придав надписи почти комический, голливудский шарм. Но в луже сепарированной крови и сыворотки под локтем мертвеца нет ничего комического. Предузелковая жила Артура ЛеЖандра рассечена, именно оттуда брали кровь, чтобы оставить нам это жуткое послание. Кончик его указательного пальца на правой руке явно испачкан в крови. Неужели убийца написал эти слова пальцем жертвы только для того, чтобы не оставлять в кровавом месиве собственных отпечатков? Или он заставил ЛеЖандра написать это послание перед самой смертью, когда тот был еще жив? Тест на наличие свободных гистаминов даст ответ на этот вопрос.

Мне нужно приступать к работе, но я не могу оторвать глаз от послания. Моя работа никогда не закончится. Фраза чрезвычайно расхожая, даже избитая, и я буквально слышу голос своей матери, который повторяет ее у меня в голове…

– Вам нужна помощь, доктор Ферри?

– Что?

– Джон Кайзер, – говорит тот же самый голос.

Я поднимаю голову и вижу долговязого, худого мужчину лет пятидесяти. Его карие глаза смотрят дружелюбно, но ничего не упускают. Он не уточнил свое звание. Специальный агент Джон Кайзер.

– Может быть, помочь вам установить лампы или еще что-нибудь? Для ультрафиолетового фотографирования?

Я словно гляжу на себя со стороны и вижу, как отрицательно качаю головой.

– Он начинает впадать в неистовство, – замечает Кайзер. – Теряет самоконтроль, наверное. На этот раз лицо практически изорвано в клочья.

Я снова киваю.

– В ранах на щеках виден даже подкожный жир.

Пол под ногами вздрагивает, когда Шон опускает чемоданчик с принадлежностями рядом со мной. Я испуганно вздрагиваю, а потом поспешно пытаюсь сделать вид, что ничего не произошло, но уже слишком поздно. Я приказываю себе дышать глубоко и размеренно, но горло у меня уже перехватывает спазм, а на коже по всему телу выступил пот.

Не торопись. Действуй размеренно и постепенно… Сфотографируй укусы с помощью стопятимиллиметрового кварцевого объектива. Сначала стандартная цветная пленка, потом убираешь фильтры и снимаешь в ультрафиолете. После этого заливаешь отпечатки альгинатом…

Когда я наклоняюсь над чемоданчиком и открываю защелки, мне кажется, что я двигаюсь будто в замедленной съемке. За мной наблюдает дюжина пар глаз, и их взгляды, такое впечатление, вступают в противодействие с моими нервными импульсами. Шон наверняка заметит мою неловкость, но, будем надеяться, остальные не обратят на это внимания.

– Это тот же самый рот, – негромко роняю я.

– Что? – спрашивает агент Кайзер.

– Тот же самый убийца. У него конусообразные боковые резцы. Это ясно видно на следах укусов на груди. Но вывод не окончательный. Я всего лишь высказываю… свое предварительное мнение.

– Хорошо. Конечно. Вы уверены, что вам не нужна помощь?

Что, черт возьми, ты говоришь? Разумеется, это один и тот же малый. Это известно всем и каждому в этой комнате. Ты здесь лишь для того, чтобы задокументировать и сохранить улики с максимально возможной аккуратностью и точностью…

По ошибке я открываю не тот чемоданчик. Мне нужен фотоаппарат, а не комплект для снятия отпечатков и изготовления оттисков.

Господи, возьми себя в руки…

Но у меня ничего не получается. Когда я наклоняюсь еще ниже, чтобы открыть футляр с фотоаппаратом, у меня так сильно начинает кружиться голова, что я едва не падаю на пол. Я достаю фотоаппарат, выпрямляюсь, включаю его и понимаю, что забыла установить треногу.

И тут это случается.

За три секунды легкое беспокойство сменяется гипервентиляцией легких, и я чувствую себя, как старушка, собирающаяся упасть в обморок в храме. А это просто невероятно. Я умею дышать лучше и эффективнее, чем девяносто девять процентов моих соотечественников. В свободное от работы одонтологом время я предпочитаю заниматься свободным погружением, то есть ныряю в воду без акваланга и прочих дыхательных аппаратов. Причем я не любитель, а спортсменка мирового класса, и мы с коллегами обыкновенно погружаемся на глубину до трехсот футов, дыша при этом только воздухом, оставшимся в легких. Кое-кто называет свободное погружение «спортом самоубийц», и в этом определении есть некоторая доля правды. Я могу лежать на дне плавательного бассейна дольше шести минут, надев на себя пояс с грузилами, а такой подвиг не по плечу подавляющему большинству моих сограждан. Но тем не менее сейчас, стоя на уровне моря в кухне роскошного городского особняка, я не в состоянии сделать ни глотка из целого океана кислорода, который окружает меня.

– Доктор Ферри? – окликает меня агент Кайзер. – С вами все в порядке?

Острое тревожное состояние с реакцией паники. Замкнутый дьявольский круг… Беспокойство усиливает симптомы, симптомы нагнетают беспокойство. Ты должна разорвать этот круг…

Тело Артура ЛеЖандра дрожит и расплывается у меня перед глазами, как если бы он лежал на дне мелкой речушки с прозрачной водой.

– Шон? – восклицает Кайзер. – С ней все в порядке?

Не дай этому случиться, – мысленно возношу я молитву. – Пожалуйста!

Но никто не слышит мою молитву. То, что со мной происходит сейчас, должно было случиться давным-давно. Длинный черный поезд неторопливо приближался, приближался давно, приближался издалека, и теперь, наконец настигнув, подминает меня без звука и боли.

Я проваливаюсь в черноту.

Надо мной склонилась судебно-медицинской эксперт, она считывает показания кровяного давления с манжеты, застегнутой у меня на руке. Неприятное ощущение, вызванное подачей воздуха в манжету, а потом спуском его, привело меня в чувство. Над медицинским экспертом возвышаются Шон Риган и специальный агент Кайзер, на их лицах заметно беспокойство.

– Давление немного понижено, – роняет эксперт. – Думаю, у нее был обморок. Но ЭКГ нормальная. Содержание сахара тоже понижено, но гипогликемией она не страдает. – Она замечает, что я открыла глаза. – Когда вы ели в последний раз, доктор Ферри?

– Не помню.

– Мы должны влить в вас немного апельсинового сока. Это приведет вас в чувство.

Я поворачиваю голову влево. В поле моего зрения, совсем рядом, оказываются худые ноги Артура ЛеЖандра в черных носках. Остальная часть тела скрыта от меня кухонным уголком. Я поднимаю глаза и снова вижу кровавую надпись: МОЯ РАБОТА НИКОГДА НЕ ЗАКОНЧИТСЯ.

– В холодильнике случайно нет апельсинового сока? – спрашивает эксперт.

– Это место преступления, – возражает агент Кайзер. – Здесь ничего нельзя трогать. У кого-нибудь есть шоколадка?

Мужской голос неохотно отвечает: