– Включите свет, пожалуйста, – говорю я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Я даже не могу подобрать названия тем чувствам, которые обуревают меня сейчас. Это тошнотворная смесь возбуждения и отвращения. Я очень давно охочусь на убийц, но сейчас мне вдруг приходит в голову, что всю свою жизнь я охотилась на одного-единственного убийцу.

Стук в дверь комнаты для бальзамирования заставляет меня подпрыгнуть. МакДонахью отворяет ее, и на пороге появляется пожилой мужчина, заглядывающий внутрь с явным любопытством.

– Я приехал из офиса судебно-медицинского эксперта, – говорит он.

МакДонахью переводит взгляд на меня.

– Вы закончили?

– Мне нужно еще три минуты.

Он закрывает дверь.

– Не обращайте внимания на этого парня. Контора судебно-медицинского эксперта нанимает отставников или пенсионеров в качестве разъездных шоферов. Им платят за каждую милю. И эти водители ни черта не понимают в нашем деле.

– Фонарик!

МакДонахью, достав из комода, передает мне желтый карманный фонарик-карандаш.

С бешено бьющимся сердцем я последовательно исследую пальцем внутреннюю полость рта отца. Что я надеюсь найти? Кусочек меха? Трассеологические доказательства вмешательства другого человека? Когда палец попадает между верхней десной и щекой, я вдруг нащупываю что-то маленькое и твердое, похожее на кукурузное зернышко. Я вынимаю этот предмет и держу его между большим и указательным пальцем.

Это не зернышко. Это пластиковый шарик, серый – точно такой же, как те, что сыпались из груди отца в моем сне.

– Боже мой! – шепчу я.

– Что это такое? – спрашивает МакДонахью.

– Пластиковый шарик. Ими набита плюшевая игрушка. Первоначально внутренности их заполняли рисом, чтобы они были мягкими на ощупь, но спустя какое-то время компания-производитель стала использовать пластиковые наполнители.

– Это настолько важно?

– Это улика в деле об убийстве. У вас найдется пакет «зиплок»?

МакДонахью подает мне пакет, и я кладу шарик внутрь. Дальнейший осмотр позволяет обнаружить еще три шарика: один за щекой и два других в горле.

– Вы видели, как я обнаружила пластиковые наполнители, – говорю я. – Я кладу их на то же самое место, где нашла. Вы засвидетельствовали это?

– Да, мэм.

– И готовы подтвердить это в суде?

– Надеюсь, что до этого не дойдет. Но я готов подтвердить то, что видел.

Я с резким щелчком снимаю с рук перчатки, и вдруг в голову мне приходит неприятная мысль. Мне следовало осмотреть полость рта отца до того, как вкладывать в него голову Лены. Это все стресс во всем виноват. Я передаю мистеру МакДонахью плюшевую игрушку.

– Пожалуйста, осмотрите ее и убедитесь, что в шкурке нет дырок.

С удивлением, но он надевает латексные перчатки и выполняет мою просьбу.

– Не вижу никаких отверстий.

Мне хотелось бы несколько мгновений провести наедине с отцом, но если я сейчас останусь с ним одна, впоследствии это может привести к юридическим проблемам. На глазах у владельца похоронного бюро я опускаюсь на колени перед гробом, кладу руку на грудь отца и бережно целую его в губы. Немного плесени меня не убьет.

– Я люблю тебя, папа, – шепчу я. – Я знаю, что ты пытался спасти меня.

Отец не отвечает мне.

– А теперь я собираюсь спасти себя сама. И маму тоже, если получится.

На мгновение мне кажется, что папа плачет. Потом я понимаю, что по его лицу текут мои слезы. Маска холодного профессионализма, которую мне удавалось носить до этого момента, дала трещину. Передо мной в гробу лежит не какой-то анонимный труп. Это мой отец. И я не хочу снова потерять его. Я не хочу, чтобы его снова опускали в землю. Я хочу, что он сел, обнял меня и сказал, что очень сильно меня любит.

– Мисс Ферри? – слышу я голос МакДонахью. – С вами все в порядке?

– Нет, со мной не все в порядке. – Я поднимаюсь на ноги и вытираю глаза. – Но я справлюсь. Впервые в жизни скоро со мной все будет в порядке. А вот кое-кому придется несладко. Кое-кому придется заплатить за все.

МакДонахью выглядит растерянным и озадаченным.

– Можно закрыть крышку гроба?

– Да. Благодарю вас за все. Теперь я могу отвезти вас обратно к вашей машине.

– Не беспокойтесь. У меня есть люди, которые позаботятся об этом.

– Спасибо.

Нетвердой походкой я направляюсь к выходу из комнаты для бальзамирования, и подгибающиеся ноги с трудом, но не подводят меня. Но когда я выхожу в заставленный гробами коридор, в голову мне приходит неожиданная мысль. Я поворачиваюсь.

– Мистер МакДонахью?

– Да, мэм?

– Вы разговаривали сегодня с моим дедом?

Владелец похоронного бюро быстро опускает глаза. Это и есть ответ, который мне нужен.

– Мистер МакДонахью?

– Он позвонил мне и попросил рассказать о том, что вы делали на кладбище.

Даже на расстоянии я ощущаю железную хватку своего деда.

– Сэр, мой дед влиятельный человек. Я знаю, что вам это известно. Но вы только что приняли участие в расследовании дела о серийных убийствах, проводимом под эгидой ФБР. Мой дед тоже вовлечен в это расследование, и отнюдь не в положительном смысле – если вы понимаете, что я имею в виду. Если вы вмешаетесь в ход расследования, передав ему информацию о том, чему только что стали свидетелем, ФБР немедленно возьмет вас под колпак и вся ваша деятельность будет изучаться под микроскопом. Сюда немедленно прибудут представители Управления по охране труда, которые будут проводить ежедневные инспекции на вашем предприятии. Я понятно выражаюсь?

У мистера МакДонахью такой вид, словно он желал бы никогда меня больше не видеть.

– Все происходящее меня не касается, – заявляет он. – И я ни с кем не буду разговаривать об этом.

– Вот и славно.

Я выхожу из гаража на яркий солнечный свет и внезапно оказываюсь лицом к лицу с несколькими мужчинами, одетыми в воскресные костюмы. У всех на лацканах пиджаков приколоты розочки. Очевидно, они принимают самое непосредственное участие в траурной церемонии и только что перенесли покойного в катафалк. Вскоре со стороны выхода у меня за спиной должны показаться члены семьи.

Я быстро иду вдоль боковой стороны здания, но удрать мне не удается. Из-за угла навстречу выходит женщина примерно моих лет, держа на руках ребенка. Когда я делаю шаг в сторону, чтобы обойти ее, она от удивления открывает рот.

– Кэт? – восклицает она. – Кэт Ферри?

– Да?

– Я Донна. Донна Рейнольдс.

Я в растерянности смотрю на нее.

– Раньше меня звали Донна Данауэй, – продолжает она.

В голове у меня словно щелкает переключатель, и я узнаю ее. Примерно так же я встретилась с Майклом Уэллсом. Вот только, в отличие от Майкла, за прошедшие годы Донна не похудела. Она прибавила в весе. Но в розовощеком, пухленьком личике я узнаю черты прежней, скуластой и худенькой девочки, с которой была знакома в младшей средней школе.

– Это твой ребенок? – спрашиваю я.

Она счастливо кивает.

– Мой третий. Четыре месяца от роду.

Взгляд мой падает на круглое личико ребенка, и я пытаюсь найти подходящие случаю слова. Но безуспешно. Голова у меня все еще идет кругом от того, что я только что узнала в комнате для бальзамирования. У ребенка огромные глазенки, плоский нос-пуговка и смеющаяся улыбка.

– Как его зовут, Донна?

– Это девочка. Ее зовут Бритни. Ты же видишь, она одета в розовое.

– О господи, прости меня!

Донна не сердится. Она улыбается.

– Ты приехала на похороны? А я и не знала, что ты знакома с дядей Джо.

– Я не была с ним знакома. Я просто…

Слова замирают у меня на губах, а взгляд прикован к беззубой улыбке малышки. Изо рта Бритни стекает струйка слюны, и на меня снисходит величайшее в моей жизни прозрение. Не трубят трубы, с неба не ударяет молния, но я обретаю мгновенную и абсолютную уверенность в том, что права.

Теперь я знаю, кто убивает мужчин в Новом Орлеане.