– Почему?

– Сирианцам все становится известно. Совет имеет неопровержимые доказательства, Сириус во всех подробностях знает наши исследования аграва.

– Что? – Старр был изумлен. Мало было тайн, более тщательно скрываемых, чем проект «Аграв». Одна из причин, почему проект осуществлялся на внешнем спутнике Юпитера, заключалась именно в необходимости сохранения тайны. – Великая Галактика, как это произошло?

Конвей горько улыбнулся.

– Действительно, вопрос. Как это произошло? Им становится известно все, и мы не знаем, каким образом. Данные по аграву – самые важные. Мы пытались остановить это. Нет в проекте человека, которого мы бы самым тщательным образом не проверили. Нет такой меры предосторожности, которую мы бы не приняли. Но сведения по-прежнему уходят. Мы пытались передать дезинформацию, но это было обнаружено. Мы знаем это по сообщениям своей разведки. Мы давали информацию таким образом, чтобы она не могла уйти, и тем не менее она уходит.

– Что значит «не могла уйти»?

– Мы рассеяли ее так, что ни один человек не знал всего. И тем не менее сирианцы узнали. Это означает, что множество людей участвуют в шпионаже, а это просто невероятно.

– Или один человек, имеющий доступ ко всему, – сказал Старр.

– Что точно так же невозможно. Это что-то новое, Дэвид. Понимаешь ли ты, что это значит? Если сирианцы нашли способ просвечивать наши головы, мы больше не в безопасности. Мы никогда не сможем от них защититься. Никогда не сможем составить успешный план против них.

– Подождите, дядя Гектор. Великая Галактика, передохните минутку. Что вы имеете в виду? Как это – просвечивают наши головы? – Он пристально посмотрел на старшего.

Лицо главы Совета вспыхнуло.

– Великий Космос, Дэвид, я прихожу в отчаяние. Я не вижу другого объяснения. Сирианцы разработали какой-то способ чтения мыслей или овладели телепатией.

– А почему вы стыдитесь этого предположения? Ведь это возможно. Мы знаем о существовании практической телепатии. Венерианские венлягушки.

– Ну хорошо, – сказал Конвей. – Я думал и об этом, но у них нет венерианских венлягушек. Я знаю, что показали исследования. Нужны совместные действия тысяч лягушек, чтобы телепатия стала возможна. Держать тысячи лягушек не на Венере чрезвычайно сложно, и их легко обнаружить. А без венлягушек телепатия невозможна.

– Мы не знаем, как ее осуществить, – пока, – негромко сказал Счастливчик. – Возможно, сирианцы опередили нас в исследованиях телепатии.

– Без венлягушек?

– Даже и без венлягушек.

– Я в это не верю, – яростно заявил Конвей. – Не могу поверить, чтобы сирианцы разрешили проблему, которая сделала Совет Науки совершенно беспомощным.

Старр чуть не улыбнулся этой гордости старика за свою организацию, но должен был признать, что тут не просто гордость. Совет Науки представлял собой величайшее собрание разума, известное Галактике, и уже в течение столетия все относительно крупные научные достижения исходили только от Совета.

Тем не менее он не удержался от легкого укола:

– Они впереди нас в роботехнике.

– Вовсе нет! – выпалил Конвей. – Только в ее приложениях. Земляне изобрели позитронный мозг, который сделал возможным существование механического человека. Не забывай об этом. Земле принадлежат все важнейшие достижения. Просто сирианцы строят больше роботов и… – он слегка заколебался… – усовершенствовали некоторые инженерные решения.

– Я в этом убедился на Меркурии, – мрачно заметил Счастливчик.

– Да, я знаю, Дэвид. Ты чуть не погиб.

– Но с этим покончено. Подумаем, что стоит теперь перед нами. Ситуация такова: Сириус ведет успешный шпионаж, и мы не можем прекратить его.

– Да.

– И наиболее затронут проект «Аграв».

– Да.

– Я полагаю, дядя Гектор, вы хотите, чтобы я отправился на Юпитер‐9 и посмотрел, не смогу ли что-нибудь узнать.

Конвей мрачно кивнул:

– Да, я прошу тебя об этом. Это несправедливо по отношению к тебе. У меня выработалась привычка считать тебя своей козырной картой, человеком, перед которым я могу поставить любую проблему, зная, что он ее решит. Но что ты здесь можешь сделать? Совет испробовал все, и мы не обнаружили ни шпиона, ни метод шпионажа. Мы не можем ожидать от тебя большего.

– Не от меня одного. У меня будет помощь.

– Верзила? – Старик не сдержал улыбки.

– Не только Верзила. Позвольте задать вам вопрос. По вашим сведениям, известно ли сирианцам о наших исследованиях венлягушек?

– Нет, – ответил Конвей. – Неизвестно, насколько я знаю.

– Тогда я прошу разрешения взять с собой венлягушку.

– Венлягушку? Одну?

– Да.

– Но что это тебе даст? Ментальное поле одной венлягушки чрезвычайно слабо. Ты не сможешь читать мысли.

– Правда, но я смогу улавливать сильные эмоции.

Конвей задумчиво сказал:

– Возможно. Но что это даст тебе?

– Пока не знаю. Но все равно: это преимущество, которого не было у предыдущих следователей. Неожиданная вспышка эмоций может помочь мне, даст основания для подозрений, направит ход расследования. И потом…

– Да?

– Если кто-то обладает телепатическими способностями, природными или развитыми искусственно, я смогу уловить нечто большее, чем сильные эмоции. Могу уловить мысль, прежде чем этот человек начнет экранировать свои мысли. Понимаете, что я имею в виду?

– Но он может уловить и твои эмоции.

– Теоретически да, но я буду вслушиваться в эмоции, так сказать. А он нет.

Взгляд Конвея просветлел.

– Слабая надежда, но, клянусь космосом, надежда! Я добуду тебе венлягушку… Но еще одно, Старр. – Он называл его так только в моменты глубочайшей озабоченности. – Я хочу, чтобы ты понял всю важность этого дела. Если мы не узнаем, как сирианцы это делают, это будет значить, что они действительно опередили нас. А это значит, что война больше не будет откладываться. От этого зависит – война или мир.

– Понимаю, – негромко ответил Счастливчик.

Вот почему Дэвид Старр, землянин, и его маленький друг Верзила Джонс, родившийся и выросший на Марсе, пересекли пояс астероидов и оказались на окраине освоенной части Солнечной системы. И именно поэтому житель Венеры, совсем не человек, а маленькое животное, читающее мысли и навязывающее эмоции, сопровождал их.

Они висели в тысяче миль над Юпитером‐9 и ждали, пока закрепят гибкую трубу между «Метеором» и кораблем командующего. Труба соединяла шлюзы кораблей, и по ней человек мог перейти из одного корабля в другой, не надевая космического костюма. Воздух кораблей смешивался, и человек, привыкший к космосу, пользуясь невесомостью, мог пролететь по всей трубе от одного толчка, меняя направление при изгибах трубы прикосновениями локтя.

В отверстии вначале показались руки командующего. Они ухватились за край отверстия, потом командующий перепрыгнул через край и опустился в искусственном поле тяготения «Метеора» (официально оно именовалось псевдогравитационным полем), не пошатнувшись. Проделано это было прекрасно, и Верзила, который предъявлял высокие требования к любой космической технике, одобрительно кивнул.

– Добрый день, член Совета Старр, – мрачно сказал Донахью.

В космосе трудно определить, когда говорить «доброе утро», «добрый день» или «добрый вечер»: строго говоря в космосе не бывает ни утра, ни дня, ни вечера. Космонавты обычно используют нейтральную форму «добрый день».

– Добрый день, командующий, – ответил Счастливчик. – Возникли какие-нибудь трудности, из-за чего задерживается наша посадка на Юпитер‐9?

– Трудности? Ну, как посмотреть. – Донахью огляделся и сел в одно из пилотских кресел. – Я связывался со штаб-квартирой Совета, но мне ответили, чтобы я говорил непосредственно с вами, поэтому яздесь.

Командующий Донахью был худощавым, жилистым человеком; от него исходило сильное внутреннее напряжение. Лицо его было покрыто глубокими морщинами, волосы седые, но видно, что когда-то они были каштановыми. На тыльной стороне ладоней проступали выпуклые синие вены, и говорил он взрывчато, стремительным потоком слов.