– Я не очень-то привязан к Мэллори-хиллу, – медленно проговорил Гай. – Но если б я продавал его, то должен был бы предложить его сначала Фитцхью… Жаль, если он окажется потерянным для рода Мэллори, ты ведь понимаешь, что я имею в виду? И еще одно, Уилл: куда я денусь, если продам имение? У меня и так много лет не было ни кола ни двора…

– Куда тебе деваться? Да в Фэроукс, конечно. Я, естественно, предполагал…

– Не собираюсь отнимать Фэроукс у Джо Энн и Кила, – решительно сказал Гай. – Я не раз уже говорил об этом. Пока они живы, они могут… Боже правый, Уилл, тебе нехорошо, что ли?

– Нет, все в порядке, – сказал Уиллард. – Да ты же ничего не знаешь. Ты, наверно, не получил ни одного моего письма.

– А как я мог его получить? Скитался все это время по свету… Что же ты хочешь мне сообщить, Уилл?

– Я просто предполагаю, что после обеда ты поедешь в Фэроукс. Ты ведь ничего не знаешь о смерти Кила Мэллори: с ним произошел несчастный случай в тот самый день, когда ты уехал отсюда в пятьдесят третьем году…

Гай с изумлением посмотрел на него:

– Несчастный случай? Но это невозможно! Кил лежал пластом и…

– Нет. К тому времени он достаточно поправился, чтобы передвигаться в кресле-каталке. Ты ведь знаешь эти длинные лестницы в Фэроуксе? Кажется, кресло вырвалось из-под него на краю лестничной площадки. Он умер мгновенно. Хартли говорил, череп раскололся…

– Ты этому поверил, Уилл? – спросил он.

– Нет. Думаю, он убил себя. Хартли с полной определенностью говорил, что Кил никогда больше не сможет ходить. Но я уверен еще в одном, если ты об этом сейчас подумал: его жена не собиралась избавиться от него ни этим, ни каким-либо иным способом. Не такой она человек. Я видел ее ногти, обломанные до самого мяса, и их следы на деревянной спинке кресла: она пыталась его удержать и спасти. Ты сходи повидай ее, Гай. В конце концов, уже почти три года прошло с тех пор, а у меня, – усмехнулся Уилл, – здесь свой интерес. Может быть, если ты будешь жить в Фэроуксе, удастся убедить тебя продать мне Мэллори-хилл!

Дальнейшее ясно показало, что юность его безвозвратно прошла. Он принял ванну, неторопливо, с прекрасным аппетитом пообедал, ответил на все вопросы Нормы о Джульетте, затем вновь поднялся наверх, тщательно выбрился и надел костюм для верховой езды, сшитый в Англии. И только тогда сел на коня и отправился в Фэроукс.

Когда Джо Энн спустилась по длинной лестнице, у подножия которой принял свою смерть Килрейн, Гай увидел, что она не носит траура. Да она никогда и не одевалась в черное, не желая лицемерить. Гай заметил и еще одно: за те почти три года, что он не видел Джо, она сумела обрести внутреннее спокойствие, глубокое и прочное умиротворение чувствовалось в ней.

– Очень рада видеть тебя, Гай, – сказала она спокойно, подавая ему руку. – Когда ты приехал?

– Сегодня утром. Ты изменилась, Джо…

– А как Джульетта? – тихо спросила она. – Надеюсь, она здорова?

– Вполне, – сказал Гай. – По крайней мере, была, когда я видел ее в последний раз двадцать один день назад…

Голубые глаза Джо Энн расширились. Когда она заговорила, ее голос едва заметно дрожал. Другой, возможно, и не заметил бы этого, но ухо Гая к тому времени научилось различать тончайшие оттенки.

– Она не приехала с тобой?

– Нет. Мы расстались… по взаимному согласию. Все то же: с одной стороны – ее карьера, с другой – моя тоска по дому.

– Понимаю. Ты, наверно, уже пообедал. Могу предложить тебе кофе с ликером. Пойдем, посидим в маленькой гостиной, поговорим…

И она пошла прочь, холодная, далекая, спокойная. Это было невыносимо. Гай положил руки ей на плечи и очень осторожно повернул к себе лицом. Потом обнял, не внезапно, не грубо, но с нежностью, не сводя с нее глаз. Ее лицо было совсем белым…

В самый последний миг она закрыла глаза.

– Давай не будем роскошествовать, Гай, – сказала Джо Энн. – У меня уже была пышная свадьба. Папа потратил на нее целое состояние, но ничего хорошего из этого не вышло…

– Ты ведь была вроде счастлива с Килом, – сказал Гай.

– Да, была. По крайней мере, несколько лет после свадьбы. Да и потом оставалась более или менее довольна жизнью до тех пор, пока ты не вернулся. А Кил – он был очень славный, Гай. Ничего, что я про него говорю?

– Пожалуйста, если тебе этого хочется.

– Да, хочется, но не потому, что я скучаю по нему. Я пытаюсь… начать с тобой разговор о том, что ты должен… имеешь право знать…

– Почему ты говоришь так нерешительно и все время спотыкаешься, Джо?

– Потому что я ужасно тебя боюсь! Так боюсь, что просто сердце уходит в пятки!

Она внезапно уткнулась лицом в его грудь:

– О, Гай, не женись на мне! Ты… не должен этого делать! Ты… во мне разочаруешься, так же как и Кил!

Он мягко отстранил Джо Энн и приподнял рукой ее подбородок. Потом нежно поцеловал прохладный дрожащий рот, чувствуя на губах соль ее слез. Наконец она сумела изобразить на лице подобие улыбки.

– Вот так будет лучше, – тихо сказал он. – У тебя просто разыгрались нервы, Джо. Ты пережила трудные времена. Думаю, мне стоит уйти сейчас домой и дать тебе время успокоиться…

– Нет! – крикнула она. – Не уходи! Я хочу чтобы ты был рядом. Сядь и возьми меня за руку. Но не гляди на меня. Когда ты смотришь, я не могу говорить, я вся дрожу. В тебе есть это фамильное свойство Фолксов, как и у твоего отца: ты входишь в комнату, и кажется, что воздух трещит от невидимых разрядов, ты говоришь – и словно раздаются раскаты грома, правда, Гай! Теперь я понимаю, почему моя мать…

– Давай не будем говорить об этом, – сказал Гай.

– Хорошо. Нам и так есть о чем поговорить. Я думала, ты не вернешься, – вот почему я вышла за Кила. Я ведь тогда его не любила, да и не знала, что такое любовь. Потом я научилась любить, по крайней мере, убедила себя в этом. Пыталась быть хорошей, преданной женой, но…

– Ты и была такой, – сказал Гай.

– Я пыталась. Но в чем-то не оправдала его ожиданий, сама не знаю почему. Бывало, он смотрел на меня и я видела в его глазах разочарование. Я пыталась быть честной и справедливой, Гай. Кил никогда не был злым, а только слабым. Я это поняла. Я прощала его снова и снова за пьянство и азартные игры, потому что в этом была отчасти и моя вина. Если бы я была другой женщиной, более свободной, веселой, он бы не…

«Он все равно бы поступал по-своему, – думал Гай, – и в этом нет твоей вины. Если мужчина с юных лет якшается со служанками-негритянками и белыми потаскухами, у него появляется неосознанный страх перед порядочными женщинами. Наверно, Кил так тебя уважал, что это мешало физической стороне любви. Думаю, он мысленно разделял эти два понятия: плотская и духовная любовь. Ты была его белым ангелом, поэтому акт любви казался ему оскорблением, почти святотатством…»

Но он этого не сказал. В 1856 году мужчина не мог говорить о таких вещах женщине благородного происхождения.

– А с тобой будет еще хуже, Гай… Ты – само воплощение мужественности. Килу до тебя далеко, и это пугает меня до смерти. Я знаю, ты добрый и терпеливый, но…

– Но что, Джо?

– …больше всего я боюсь, что я… я не смогу быть такой, как ты хочешь… А если я не смогу подарить тебе ребенка, о котором ты так мечтаешь? Было бы преступлением, если бы род Фолксов прекратился из-за меня. Мы с Килом были женаты десять лет, а ребенок так и не появился…

– Возможно, в этом была его вина, – сказал Гай.

– Нет. Он… имел ребенка от этой ужасной Лиз Мелтон. Маленькую девочку. Говорят, она… похожа на него как две капли воды!

– Сомневаюсь. Хорошо известно, что за штучка Лиз, и могу побиться об заклад, что она сама не знает, кто отец ее ребенка.

– Нет, это был Кил. Говорят, ребенок красивый. И еще: мне тридцать три года, Гай. Для женщины это очень много. Может быть, ты найдешь себе жену помоложе меня, и уж с ней наверняка…

– Риск тот же. Когда ты вышла замуж за Кила, тебе было девятнадцать… Да если уж на то пошло, у молодой девушки будет один существенный изъян…