Ваш Г. А.

<начало июля 1927 г.>

отв. 9/7

Дорогой Михаил Львович

Никак не могу Вас дождаться. Я болен и в расстройстве чувств — физических и моральных. Правда, — и не думайте, что это деньги и карты. Я Вам не надоедаю, а просто делюсь. Находясь еще в здравом рассудке и твердой памяти, оставляю Квятковского <1>, а прочее постараюсь прислать в срок. Я Вам очень предан. Пожалуйста, если когда-нибудь у Вас случились бы разговоры с моими родными, не портите мне репутации: игра, Монмартр – не надо ничего рассказывать. Ну вот, cher ami. Спасибо за пристанище.

Ваш Г.А.

P.S. У меня на 75, rue de Rome остался сун­дучок. Я боюсь, что он пропадет, а там есть кое-что мне очень дорогое. Не сердитесь на меня за эту неделикатную просьбу : устройте его куда-нибудь. И дайте, пожалуйста, что-нибудь от меня консьержке, и мой летний адрес. Простите, я сознаю, что все это смешно и глупо, но мне это очень нужно , а сам я никак не могу это сделать. На крайность хоть только внушите консьержке, чтобы она его сберегла до осени. А расходы — напишите мне, сколько. Очень прошу, извиняясь за эту просьбу .

2) Я должен Фрейденштейну-Фельзену <2> 250 фр. — иначе мне не с чем было бы уехать. Он к Вам придет, и если бюджет «Звена» терпит еще этот аванс, отдайте ему, пожалуйста, а если нет — я как-нибудь устроюсь в Ницце, чтобы ему выслать.

3) У Вас в квартире духи. Я ушел в 1 час и слушал за полчаса radio до этого. Пришел: — передний винтик лежит поникнув и нет спирали. ??? Это не я. Но кто это мог сделать? По незнанию физики, я предполагаю, что м. б. это какая-нибудь «реакция» и т. п.

4) Никто не звонил, кроме Шехтеля <3> и еще кого-то, кто позвонит в пятницу. Еще m-me Cantor спрашивали.

<июль 1927>

Дорогой Михаил Львович

Посылаю «Лит<ературные> бес<еды>». Простите за опоздание и что еще нет остального. Я очень себя скверно чувствую и мне трудно «сочинять», особенно при противодействии домашних и доктора. Но пришлю остальное все-таки после завтра. Надеюсь, что еще не поздно.

Мне крайне неловко, что я Вас просил о деньгах Фельзена и особенно о сундучке. Не обижайтесь, пожалуйста. Я находился тогда в маразме. А теперь понимаю крайнюю позорность моего по ведения. Pardon.

Посылаю статью Талина <1>, которую Вы мне переслали. Почему он мне прислал? По-моему, ее надо напечатать, хоть она премерзко написана (не в тоне «Звена»). Но содержание — живое и в общем верное, не сделать ли «в дискуссионном порядке»?

Я удивлен Вашим замечанием о Мамченко <2>. Вы пишете: «Так его напечатать нельзя». Отчего? Разве мы об этом не говорили? Он менять не хочет. Я очень советую — прошу напечатать. Поверьте, что не от дружбы к автору. Нас упрекают — и справедливо — в легковесности беллетристики (прочтите статью в «Воле России»). Шах и Ладинский – действительно слегка из «Илл<юстрированной> России». Мамченко хоть имеет то достоинство, что его там бы не напечатали <3>. Кроме того, это само по себе не ничтожно. Будьте уступчивее, отец редактор, убедительно Вас прошу.

Здесь я никого не вижу. Напишите мне «вообще». Кланяюсь Ирине Александровне и еще раз благодарю за пристанище

Ваш Г.А.

<начало августа 1927 г.>

отв. 8/8

Дорогой Михаил Львович

Наша переписка все невпопад: только отошлю Вам письмо — сейчас же, через час, получаю от Вас, и так все время. Вот и сейчас пишу, вероятно, «между двумя письмами».

Спасибо большое за присылку пособия и вспомоществования в «счет будущих счетов». Я не ожидал таких благ и очень Вам благодарен в виду своего нищенства, надеюсь, временного. Спасибо и за обещание уладить дело о 1000 фр., кои намереваюсь возместить в недалеком будущем.

Теперь о литературе. Буткевич <1> каким-то образом оказался здесь, у меня. Отсылаю его Вам, — хотя, по-моему, это материал «на самый крайний случай». Главное — чудовищно неинтересно . (А рассказ Берберовой <2> правда прелестен, и был бы совсем хорош, если бы немножко больше «небрежности», меньше тщательности и кропотливости в описаниях, если бы вообще спрятать швы). О своем рассказе я, пожалуй, напрасно Вам написал. Прежде всего это не рассказ, а так — «этюд», и даже, о ужас, «стихотворение в прозе». А во-вторых, я его написал сразу, начерно, «как из ведра» (это я недавно прочел как «выражение Гете»; где — не знаю, но, по-моему, очень хорошо). «Отделывать» же его мне как-то не хочется, да и не знаю, что получится. Поэтому не будем договариваться. Если я его допишу, то пришлю. А если нет – нет. Ведь есть же и Фельзен, и этот самый Буткевич. Мой рассказ – если он и будет – все равно маленький <3>.

«Новый дом» — это мне разболталась в письме З. Н. <4>, а теперь пишет: «некоторые из «Н. Д.», которые почему-то считают Вас врагом, очень на меня сердиты за то, что я Вас посвятила в наши тайны…» Так что, пожалуйста, храните вражеские тайны: они меняют название (не то «Наш дом», не то совсем без дома), собираются выходить «как часы» или «как «Звено», — т. е. точно каждое 15-е число, полны высокой идеологией и находятся под деловым покровительством Мих. Струве <5>. Кто там распоряжается идеями — не знаю. Судя по цитате из Зинаиды, которую я привожу, — Берберова. Это приятно, что они выходят, — будет с кем «полемизировать», а то со Слонимом <6>, право, тошно.

О «Звене» я полон полусомнений, полусоображений. Что-то в нем «не так». Весь вопрос вот в чем: если оно только дотянет до Нового года, то стараться особенно не стоит, да и не успеть реализовать старания. Если же дальше, то надо его оживить. И знаете, третий отдел сейчас благополучнее первого, хотя и третий должен ведь давать «полный» обзор, а не случайное, что кому вздумается. Но третий еще куда ни шло! Я думаю, что хорошо бы взять за образец «Печать и революцию» или отчасти «Mercure» — для третьего отдела, но какая это работа! А станет что-то. Мочульский со своим Моруа <7> — очень мил, но слишком уж «на Шипке все спокойно»; тон благополучия, ничему реально не соответствующего, – кроме авторского благодушия перед летними каникулами, поездкой на Корсику и прочими прелестями. И вообще это и не «снобизм», и не «эсхатология дурного стиля» – а какое-то глубокое «мерд». Если на это обрушатся стрелы «Н<ового> Дома», защищаться будет трудновато. Отчего умолк Бахтин <8>? Если из «Звена» не выходит справочник, пусть лучше будет философия, чем ни то ни се. И Вы сами собираетесь написать о Горьком? (А то, что я хочу написать о нем в Л<итературных> беседах», — ничуть не мешает, конечно; несколько слов о последней статье его <9>). И Вейдле <10> — которого все-таки, apres tout <11> и несмотря ни на что, приходится ценить на вес золота, как «снобизм» настоящей пробы? Простите, если Вам покажется, что я критикую «Звено». Это ведь просто разговор «на пользу делу». И я себя ничуть не выделяю, а просто о себе не стоит писать.

«Rouge et noire» <12> я прочел и, с извинениями за похищение этого волюма, вышлю его Вам куда и когда хотите. Я нашел там выражение, которое меня пронзило в самое сердце: «La perfection et l'insignifiance de la beaute grecque…» <13> Это тема для Бахтина <14>. Жду ответа о Бодлере <15> и об отмене откликов на этот номер. Кстати, хорошо бы отклики типографски отделять от заметок: хотя бы без раз­деления на столбцы, или курсивом, как стихи и т. п. Стихи я Вам возвращаю. Одно другого хуже! Невозможно! В крайнем, самом крайнем случае — можно, по-моему, сонет о Герострате.

Кланяйтесь дорогой Ирине Александровне. Вы мне так и не объяснили чудо с Вашим Т. S. F. <16> Какой Ваш адрес? И если прислать рожок, — то куда?

Ваш Г. А.

7.09. <1927>

Дорогой Михаил Львович