Ему по-прежнему хотелось остановиться. Он отдавал себе отчет в том, что механизм зависимости уже давно пришел в движение. Просто долгие годы Максим не признавался себе в этом. Теперь вынужден был признать очевидное. Более того, с каждым годом зависимость все набирала и набирала обороты. Если раньше ему достаточно было одной женщины в неделю, то потом он перешел на «двухразовое питание», а сейчас – чуть ли не через день подавай ему новую даму.
Уже и не радовала его мужская сила. Уже утомляла эта вечная погоня за сиюминутным удовольствием. Уже не спасали эти десятки, сотни женщин ни от тоски, ни от безысходности. Не просто не спасали, а усугубляли. Он как-то раз попробовал перетерпеть. Терпел неделю. Ничего хорошего из этого «воздержания» не получилось. Потому и в кавычках, что физиологического воздержания не было: он извел свою Ленку ежедневными приставаниями по два-три раза на дню.
Поначалу она приятно удивилась столь пристальному вниманию мужа, через два дня поняла, что «наелась» вдоволь, а через четыре застонала:
– Ой, пожалуйста, не надо! Все, Максим! Я устала. Я больше не хочу!
Он даже не отреагировал на ее протест. Жена она ему в конце концов или кто? Раз жена – нечего отказывать мужу!
Никому никакой радости такой напор его сексуальной энергии не принес. Так что воздержание в данном случае подразумевало отказ от новых женщин. Он-то думал: вот сейчас, недельку-другую, он переборет себя, преодолеет... И все встанет на свои места, войдет в нормальную колею. Но нет, не вошло. И Ленку измучил, и себя не спас.
Она потом несколько раз спрашивала его:
– Что это с тобой было такое? Ты как бешеный становился... Набрасывался на меня с остервенением каким-то...
– Не знаю, Лен, – уходил он от ответа. – Гормональный сбой, наверное. А может, начало климакса. Говорят, у мужчин он тоже проявляется. У всех по-разному.
Ленка все чаще заговаривала с ним о здоровье, о санаториях, хотя бы об амбулаторном лечении.
– Что-то ты очень нервный стал, Макс. – Она не скрывала своего волнения. – Вечерами злой, ночами вздрагиваешь, вскрикиваешь.
– Да? И что?
– Не знаю что. Витамины хотя бы попей, на массаж походи. Займись как-то собой. А то вид у тебя вечно хмурый, улыбаться перестал...
Макс лишь досадливо махал рукой. К Ленке он, конечно, прислушивался, только что ему делать с его неизлечимой зависимостью? Статья того сексопатолога не выходила у него из головы. Он пожалел даже, что не записал его фамилии. Кто знает, может теперь уже и решился бы на разговор, на встречу с врачом. Это может тогда, пару лет назад, этот врач не владел секретами излечения, а сейчас вдруг изменилось что-то? Наука-то не стоит на месте... Хотя вряд ли... Ни по каким врачам, тем более такого толка... Нет... Никогда...
Только если Жанна-Снежана! Только на нее вся надежда! Почему? Непонятно. Но как утопающий за соломинку, так и Максим ухватился за синие глаза, нежность движений и божественную походку, которую до сих пор он больше не наблюдал ни у одной женщины.
Одну девушку все же выдворили из заведения. Толком никто ничего не знал, но слухи ходили разные. Самый реальный – заболела. Но что значит «заболела»? Простыла, что ли? Смешно! Или инфекцию подцепила? Ну так с кем не бывает? Тем более в их интимном деле. Вылечили бы запросто. Один-два укола – и никакой инфекции. С этим у них строго.
Говорила: с головой у нее что-то. Типа – тронулась их Нинка. Нинэль, по-здешнему. За ней и вправду девчонки замечали какие-то странности: то молчит подолгу. К ней обращаются, а она как будто и не слышит. Сидит, смотрит в одну точку и улыбается каким-то своим мыслям. Или вдруг такой приступ веселья нападет на нее: хохочет, шампанское пьет бокал за бокалом, чуть ли не танцует перед девчонками канкан, подпевая сама себе...
Ну это бы ладно. Все они были в той или иной степени не совсем адекватны. Поначалу особенно. Часто плакали, грустили в свободное от работы время. Потому что во время работы – ни-ни! Никакого плохого настроения показывать нельзя... Ни одной слезинки. Только милые улыбки, игривость, желание...
А у Нинки и с клиентами какие-то свои, довольно странные отношения складывались. То ли клиенты ей чудные попадались, такие же, как она сама. То ли чем-то притягивала она мужчин с маниакальными склонностями. Только чаще других посещала она комнату «садо-мазо» – ну, ту, которая с наручниками, плетками и прочими атрибутами агрессивного секса. Может, психика и не выдержала. Это же все не по доброй воле, это же все – через усилие, через насилие над собой.
Непрерывно заставлять себя, преодолевать себя, выполняя чью-то волю, наступая на собственное нежелание, – это же не каждая выдержит! Да, другим тоже приходилось терпеть, подчиняться, прогибаясь в прямом и переносном смысле перед клиентом. Но психика-то у всех разная. У кого-то сильная, у кого-то – как у Нинки, не очень.
Процесс депортации происходил в жуткой тайне. Под утро – в так называемый мертвый час, когда ни клиентов, ни сил у девчонок уже нет, часов в пять-шесть вывезли ее из заведения, и все...
Одна из девочек не спала, слышала легкий шум за дверью. Выглянула, а там только ноги в джинсах мелькнули в пролете лестницы. Она – к окну. Двое садятся в машину. Сумерки были, не разглядеть, кто и что...
А когда на следующий день Нинки не стало, поняли девчонки, что это ее тайно увезли. Куда? Домой в Россию? Или нет? Вопросов задавать никто не решался. Но кто-то из обслуги проговорился:
– Одни расходы с этими непрофессионалками. Набрали бы нормальных проституток... А то больно нежные...
«Раз расходы, то скорее всего домой», – решили девчонки. И даже немного успокоились. И даже немного позавидовали: домой!
Жанна восприняла этот случай как знак. Причем положительный знак для себя. «Ну вот, начало положено. Нинка первая пошла по этой дороге. Я следом. Все получится! У меня все получится! – в надежде стучало сердце. – Лишь бы Максим не подвел!»
Инесса все чаще погружалась в философские размышления по поводу болезни, любви и жизни вообще...
Она проследила очень четкую закономерность в своей судьбе: любовь – страдание – болезнь – излечение через новое страдание. Ну, это если в двух словах. А если подробно...
Любовь ее к Андрею была всепоглощающей, беспредельной. Ее даже саму удивляло, как это за столько лет она не привыкла к мужу? Ну, в смысле, как привыкаешь к тому, кто постоянно рядом. Он волновал ее, притягивал, будоражил. Она бежала домой, ожидая встречи с мужем. Просыпаясь, первым делом касалась его. И это самое первое движение – прикосновение, контакт после пробуждения – заряжало ее на целый день: он мой, мы рядом, вместе...
Инесса закрывала глаза на его периодические отлучки, веря в не всегда стройные объяснения и вполне удовлетворяясь ими.
Вернулся? И слава богу. Рядом? Вот и славно!
К тому же Андрей всегда был в настроении, в движении... На него не то что обижаться... А даже подумать о нем плохо у нее не было ни малейшего намерения.
У Инессы и подруг-то особо не было. Все свое свободное время она в кругу семьи проводила. С Андреем и с дочкой. Но даже и дочка была на втором плане, по остаточному принципу... Первым, главным, самым значимым и важным человеком в ее жизни всегда был муж.
А когда он ушел... Тогда мир буквально рухнул. Оказалось, что Инессе без него не просто одиноко – она обречена на гибель. Не то что она никому не нужна. Она оказалось не нужна даже самой себе.
Ну и что, что есть дочь, работа, баба Саша? Ну и что из этого? У нее больше нет мужа. А страшнее этого ничего не могло быть на свете. И тогда она решила умереть! Просто из двух возможных вариантов из предлагаемого выбора «жить или не жить» выбрала второе.
И все же была, была у Инессы одна подруга. Она же соседка с нижнего этажа Любаша. Вместе детей в школу водили, вместе по поликлиникам их таскали, вместе переживали экзамены, последние звонки, выпускные вечера...
