– Да, конечно. – Его мать взяла ее под руку. – Вам сейчас нелегко, дитя мое, я знаю. Я думаю, вы очень привязаны к своему дяде.

У Энни защекотало в носу, а на глаза навернулись слезы. Она всегда очень чувствительно относилась к проявлению сострадания в свой адрес.

– Да, мадам Делакруа, я очень люблю его.

– Бедная девочка, – сказала она.

– Кто ваш дядя, мисс Уэстон? – В их разговор вдруг вмешался резкий голос отца. – Где вы живете?

– Моего дядю зовут Реджинальд Уэстон. Мы живем в доме моей тети на Притания-стрит.

Старший Делакруа приподнял брови при упоминании о Притания-стрит, фешенебельной американской части города. На самом деле его брови стали медленно двигаться, как только она заговорила. У нее было откровенно британское произношение.

– Кэтрин Гриммс – моя тетя, – добавила Энни. Она уже поняла, что произвела на мать Люсьена благоприятное впечатление, и теперь пыталась сделать то же по отношению к отцу. Однако ее последнее замечание могло лишь осложнить ситуацию, поскольку всем в городе было известно, что Кэтрин относится к рабовладению без восторга.

Родные Люсьена смотрели на нее с недоверием и смущением. Его брат, Этьен, косился на нее явно неодобрительно. Энни догадалась, что однажды наступит день, когда юноша придет на смену отцу и займет место хозяина Бокажа. И ему будет на этом месте удобно и хорошо, чего никогда нельзя было ждать от Люсьена.

Немая сцена на пороге стала всем в тягость. Наконец Люсьен нарушил молчание:

– Боже мой, неужели мы собираемся простоять здесь до вечера? Может быть, вы предложите моей невесте прохладительные напитки с дороги, мама? – усмехнулся он, и его глаза лукаво блеснули из-под полуопущенных ресниц. – Возможно, мятный сироп или чашку крепкого английского чаю?

Это замечание вернуло его мать к действительности и побудило вспомнить о долге гостеприимства, столь присущем южанам. В течение следующего часа Энни был оказан максимально радушный прием. Мать и сестры Люсьена восхищались ее платьем, и даже Этьен высказал в ее адрес несколько галантных комплиментов. Затем ее отвели в комнату для гостей и оставили отдыхать до обеда.

Сара направилась на кухню, и Энни была предоставлена самой себе в прекрасно обставленной спальне. Она сильно скучала без Люсьена. В его отсутствие она очень беспокоилась о Реджи. Ей не хватало дяди, Кэтрин, поддержки своей семьи.

Она подошла к окну и выглянула наружу. Из окна открывался вид на подстриженный газон, густую зелень сада, подсобные постройки, окружавшие особняк. Несмотря на то что вокруг было очень красиво, она поняла, почему Люсьен чувствует себя в этом доме чужим. Он вырос здесь, но никогда не чувствовал себя в Бокаже как дома.

Ей тоже было неуютно. Она и Люсьен были похожи и в этом. Ни он, ни она не могли бы стать членами рабовладельческого клана. Наступит день, когда рабство отменят, но расизм, возможно, останется бичом человечества еще на долгие годы. А пока ей с Люсьеном следует найти себе другой дом. В Канаде. Впрочем, прежде необходимо проститься со старым.

Люсьен помедлил немного, не выпуская стеклянную ручку двери в библиотеку. Его встреча с отцом оказалась еще более неприятной, чем он предполагал. Но их разговор был необходим и неизбежен. Отец должен был узнать наконец, каких взглядов придерживается Люсьен.

Для Люсьена это было чем-то вроде очищения, искупления. Правда, он не надеялся найти с отцом общий язык и объяснить, в чем причина различия их взглядах. Однако ему удалось впервые в жизни быть с отцом до конца честным и настоять на своем, как и подобает взрослому, самостоятельному мужчине.

Люсьен вздохнул полной грудью и направился через холл. Взбежав по лестнице через две ступени, он оказался перед дверью временной спальни Энни. Он не стал стучать, а просто вошел внутрь и осторожно прикрыл за собой дверь.

Энни стояла у окна и любовалась окрестностями. Она не обернулась, когда он подошел. Он обнял ее за талию и прижал к себе. Она лишь откинулась назад и положила руки ему на плечи.

– Когда-нибудь мне пришлось бы это сделать, Энни. Я сказал отцу, что отказываюсь от наследства в пользу Этьена. Как ты думаешь, я пожалею об этом в будущем?

– А сейчас ты жалеешь?

– Нет. У меня с этим домом связано много приятных детских воспоминаний, но я ведь могу забрать их с собой.

– Ты… уладил все дела с отцом?

– Да. – Люсьен вдруг помрачнел. – Он не против того, чтобы я уехал, потому что окончательно убедился, что не сможет сделать из меня того человека, какого бы ему хотелось.

– Такого, как он сам?

– Да, – вздохнул Люсьен.

– Прости меня, Люсьен. – Она нежно обняла его. – Мне жаль, что тебе приходится оставлять свой дом вот так. Мне жаль, что вы с отцом совсем не близкие люди. Твоей матери будет больно отпускать тебя. Она очень тебя любит.

– От этого мне только тяжелее, – грустно улыбнулся Люсьен.

– Я всегда буду тебе поддержкой и опорой, – сказала она, приподнимаясь на цыпочки и целуя его в губы. – Теперь я твоя семья, Люсьен, – добавила она и покраснела, смущенно теребя пуговицу на его жилете. – И у нас будут дети.

Он приподнял ее лицо за подбородок и заглянул прямо в глаза.

– Только сначала нам предстоит долго практиковаться, cherie, – сказал он с улыбкой. С этим словами он поднял ее на руки и понес в постель.

– Бог мой, откуда такое зловоние?

Капризный, до боли знакомый голос вывел Кэтрин из состояния полусна. Она дремала, пристроившись на стуле возле кровати Реджи. Реджи пришел в себя и недовольно щурился на солнечный свет, узкая полоска которого пробивалась в щель между шторами. Кэтрин прожила три дня в состоянии неуверенности и страха и теперь не сомневалась, что Реджи выживет. Теперь, когда он очнулся, ей хотелось кричать и прыгать от радости.

– Либо от тебя, либо от меня, Реджи, – сказала она.

Он повернул голову в ее сторону и болезненно поморщился.

– Где мои очки?

Кэтрин осторожно взяла с туалетного столика его очки и нацепила ему на нос. Он с минуту молча смотрел на нее, после чего сказал:

– Ты ужасно выглядишь, Кэтрин.

– Я знаю! – рассмеялась она. – Вчера я причесалась, но у меня не было возможности следить за своей внешностью в последнее время. Я не отходила от твоей постели.

Реджи огляделся, словно не узнавал комнаты.

– Да, это моя спальня. Но где Джеймс? И что ты здесь делаешь? Я помню, что у меня ужасно болела голова… – Он опустил глаза, и Кэтрин готова была бы отдать все, что угодно, чтобы запечатлеть выражение его лица навеки. – Господи! – прохрипел он. – Где моя одежда?

Кэтрин прикусила губу, чтобы не рассмеяться, и прикрыла его простыней.

– Арман считает, что тебе было лучше лежать без одежды и одеяла. Ты мучился от жара.

– Кто, черт возьми, этот Арман? – Реджи с трудом поднял руку и стал теребить ус.

– Твой врач. А я – твоя сиделка. У тебя была желтая лихорадка. И не нужно стесняться своей наготы…

– Господи! – взмолился он.

– …потому что для меня ты просто пациент, – заметила она. – И я старалась содержать тебя в чистоте, насколько это возможно.

– Святые угодники!

– …но я уверена, что ты хочешь принять ванну. Я лично только об этом и мечтаю.

Кэтрин усмехнулась при виде перекошенного от ужаса лица Реджи.

– Не волнуйся. Я не собираюсь мыть тебя или принимать ванну с тобой. Хотя у тебя еще не так много сил, чтобы сделать это самостоятельно.

– Боже мой!

– Теперь, когда кризис миновал, я позову Джеймса, и он позаботится о тебе. Арман тоже скоро вернется и, я думаю, захочет тебя осмотреть. А я тем временем пошлю Энни письмо, потому что теперь она сможет приехать домой. Она будет рада узнать хорошие новости. Она очень беспокоилась о тебе.

– Где Энни? – с усилием вымолвил Реджи, не оставляя ус в покое.

– В Бокаже, – поправляя его подушку, радостно сообщила Кэтрин.

– Это плантация Делакруа, не так ли? – наморщил лоб Реджи.