– Дядя, – она обняла Реджи за плечи и склонилась к нему, – знаешь, о чем я подумала в связи с библейской темой? Ты – мой ангел-хранитель, посланный на землю, чтобы уберечь от грехов и змей, которыми кишит Луизиана.

– В этом есть большая доля истины, – смягчившись, ответил он. – Твои родители никогда не решились бы отпустить тебя, если бы мы не поехали с тобой.

Кэтрин, которая всегда держала ухо востро, тут же вмешалась:

– Энни не нужно было разрешение родителей на эту поездку. Она взрослая женщина, которая сама распоряжается своими деньгами, точнее, состоянием. Опекун ей ни к чему, когда у нее есть я.

Реджи тяжело вздохнул, стараясь мужественно проигнорировать очередной выпад Кэтрин.

– Я счастлив, что могу быть полезен тебе, Энни, – обратился он к племяннице. – И всегда готов таким образом подтвердить свою признательность и уважение к твоим родителям. Видимо, этот год будет самым длинным в моей жизни. Ты говоришь – рай? Нет уж, скорее, ад.

– Не говори так. – Она ободряюще сжала его руку. – Здесь очень красиво, интересно, столько нового. И жизнь совсем не такая, к какой мы привыкли.

– Вот именно! – буркнул Реджи.

– Все будет хорошо, дядя. Просто мы слишком долго пробыли вместе во время этого длинного путешествия. После приезда на место вам с тетей Кэтрин не придется общаться так подолгу. – Энни почувствовала, что напряжение в его руке несколько ослабело. – Хотя мне действительно не нужно было родительского разрешения на то, чтобы отправиться в Америку, и я вполне могла бы отказаться от твоей опеки. То, что ты поехал со мной, поможет отцу и маме легче перенести разлуку и не так уж сильно беспокоиться обо мне. Я очень благодарна тебе за это.

Реджи перестал хмуриться. Уже в который раз за прошедшую неделю Энни удалось привести в порядок его расстроенные нервы. Впрочем, это не мешало ей мысленно добавить про себя: «Твое присутствие возле меня действительно успокоит родителей, но я все же намерена поступать так, как хочу».

В надежде, что передышка в перепалке Реджи и Кэтрин продлится подольше, Энни снова обратила внимание на прибрежный ландшафт:

– Посмотри на эти прекрасные деревья, дядя Реджи. Капитан называл мне некоторые из них. Вон сикамор, а это орех пекан, а те, что в цвету…

– Магнолия, – подсказала Кэтрин.

– А испанский мох очень похож на длинную седую бороду старика, правда? А вон те лианы – это…

– Дикая жимолость. Она и придает воздуху такой сладковатый аромат, – сказал Реджи.

– Мне нравится жимолость! – с воодушевлением заявила Энни, чем заслужила искреннюю улыбку дяди.

Убедившись, что к нему вернулось хорошее настроение, она взглянула на тетю с укором, словно хотела сказать: «Почему я должна прилагать столько усилий для того, чтобы поддерживать мир?» Кэтрин лишь пожала плечами и сложила руки на золотом набалдашнике своей трости.

По мере приближения к гавани Билокси движение судов становилось оживленнее. «Бельведер» должен был пополнить там запас дров, чтобы их хватило до Нового Орлеана.

Энни не терпелось дождаться утра и конца путешествия. Хотя она успела привыкнуть к жизни на пароходе, которая давалась ей легко, как прирожденному мореходу, повседневное однообразие стало навевать на нее скуку. Но вот в поле зрения появился причал, и из пароходных труб вырвались последние столбы дыма. От волнения Энни почувствовала во всем теле легкую дрожь. Каждый заход в порт вызывал в ней такое ощущение. Она безо всякой причины улыбнулась – просто от полноты жизни. Никогда прежде она не была так счастлива.

Люсьен Делакруа лениво наблюдал из-под полуопущенных ресниц за тем, как «Бельведер» полз вдоль пристани. Весь вид Люсьена выражал полнейшую скуку, хотя на самом деле он был обременен массой дел. Цель его приезда в Билокси – купить новую упряжку для своего городского экипажа. Но, совершенно случайно узнав, что Шарль Боден перевозит на пароходе семью рабов, которую накануне приобрел на аукционе, Люсьен сразу изменил планы: отослал экипаж домой и взял билет на «Бельведер», чтобы вернуться в Новый Орлеан. Если бы его попросили назвать истинную причину такого поступка, ему пришлось бы признаться, что это он сделал потому, что был страстным поклонником pompano en creme, фирменного блюда повара «Бельведера». И никто не усомнился бы в том, что для известного гурмана и любителя наслаждений Люсьена Делакруа такая причина вполне основательна.

Да, вон и они. Боковым зрением Люсьен увидел Бодена и двух его рабов, пользующихся особым доверием хозяина, которые вели по причалу группу негров. Люсьен не смотрел прямо на них, тем более что от него этого никто и не ждал – странно было бы проявлять повышенный интерес к плантатору и его новой покупке. Однако относительно этого конкретного плантатора у Люсьена были свои планы – он не должен был позволить ему добраться домой со своим приобретением. И Ренар, он же Лис, позаботится об этом.

Люсьен сосредоточил все внимание на пароходе, приняв, насколько возможно в таких обстоятельствах, непринужденную позу. Он невольно напрягался каждый раз, когда оказывался поблизости от Бодена. Шарль Боден был близким другом его отца, но Люсьен его ненавидел. Еще мальчишкой Люсьен на собственном опыте убедился, насколько жестоким и безнравственным был этот человек.

В большинстве своем соседи равнодушно относились к тому, как бесчеловечно Боден обращается со своими рабами, но Люсьен по своим конфиденциальным источникам узнавал обо всех совершенных им убийствах и изнасилованиях. И эти многочисленные истории лишь распаляли в его душе ненависть, которую он испытывал к Ббдену с детства. Поэтому Люсьен готов был пойти на что угодно, чтобы вырвать из грязных лап Бодена новую семью рабов. Терять этим рабам было нечего, а приобрести они могли многое. Риск, связанный с побегом, не шел ни в какое сравнение с теми ужасами, которыми грозила им жизнь в поместье Бель-Флер.

Взгляд Люсьена равнодушно скользил по немногочисленным пассажирам, стоявшим на палубе. И вдруг глаза его удивленно расширились, а во взгляде появилось любопытство. Под конвоем двух пожилых людей – неизвестного ему мужчины и Кэтрин Гриммс, которая возвращалась из Англии от своей сестры, на палубе стояла очень интересная молодая женщина.

Люсьена, привыкшего к восковой, цвета магнолии, бледности креолок и разным оттенкам коричневого в лицах негритянок, поразили золотисто-медовые волосы и светлая кожа изящной незнакомки, на которой была соломенная шляпка с желтыми лентами. Видимо, она игнорировала предостережения старших и подолгу находилась на солнце. Поэтому ее щеки хоть и не загорели, но по цвету напоминали чуть тронутый солнцем персик, а волосы, светлые и блестящие, как английский соверен, обрамляли лицо и, вероятно, на затылке были стянуты узлом.

Она была в шелковом дорожном платье соломенного цвета, приталенном, с юбкой куполом, небольшим вырезом, кружевным воротничком и длинными узкими рукавами. Талия казалась такой тонкой, что Люсьен невольно задумался о том, в какой мере ей приходится прибегать к помощи корсета, чтобы добиться такого результата.

Ее одежда была модной и современной, но не без налета некоторого консерватизма. Очевидно, не разделяя философию современных англичанок, считающих, что тихая, анемичная беспомощность – это то, что больше всего привлекает мужчин, она просто сияла, глядя по сторонам и не скрывая своего восторга. В каждом ее жесте, движении чувствовались страсть и энергия. Вид этой пассажирки взволновал Люсьена. Она чем-то напоминала фейерверк в ожидании искры. Счастлив будет тот мужчина, который сможет эту искру высечь и насладиться прекрасным взрывом.

К сожалению, поскольку молодая леди была, очевидно, гостьей Кэтрин, а он не осмеливался открыто проявлять свою дружбу с такой отчаянной реформисткой, как Кэтрин Гриммс, у него вряд ли будет возможность пообщаться с незнакомкой, помимо кратких встреч в обществе. А он с большим удовольствием познакомился бы с этой женщиной поближе возле уютного камелька в гостиной Кэтрин. Интимная беседа могла бы послужить поводом для флирта или дружбы. Однако дружба предполагает необходимость делиться мыслями и тайнами, а для Люсьена это было невозможно. Ему слишком многое приходилось скрывать. Если бы он открыл кому-нибудь свои истинные мысли и чувства, то подверг бы опасности и свою, и чужие жизни.