– Несомненно. Не думаете же вы, что я пошел за вами, потому что испытываю по отношению к вам некоторую симпатию? Поверьте, вы не в моем вкусе. Совсем не в моем.

– Если бы я была в вашем вкусе, мистер Делакруа, то у меня появилось бы основание немедленно перерезать себе горло, – придвинувшись к нему почти вплотную, заявила она. – Настоящий мужчина никогда не станет растрачивать жизнь на карты и женщин…

– Правда?

– И не будет эгоистично и потребительски относиться к деньгам и времени. Настоящий мужчина делает в своей жизни важное дело, например, сражается на поле брани, или занимается семьей и детьми, или строит школы, или… или… еще что-нибудь!

Взгляд Делакруа стал тяжелым, а нижняя челюсть окаменела. Его глаза сверкали, как сколки каменного угля. Энни победоносно улыбалась, радуясь, что ей удалось поставить его на место, сбить с него обычную спесь.

– Настоящий мужчина никогда…

Она испуганно осеклась, когда Делакруа схватил ее за локоть. Он рывком притянул ее к себе, оттеснил на несколько шагов назад и прижал к стене. Энни была настолько ошеломлена, что не оказала никакого сопротивления.

Она чувствовала прохладный круглый контур его часов под правым соском, который вдруг затвердел. Кровь прихлынула к голове, кончикам пальцев на руках и ногах, сердце забилось быстрее. Грудь Делакруа была мошной и теплой.

Вблизи Энни хорошо видела синеву его тщательно выбритых щек и подбородка, заметила, какими жгуче-черными и буйными становятся глаза, когда он впадает в ярость. Но Делакруа владел собой, и эта ярость, как ей казалось, была для нее не опасна.

– Мое бедное дитя, – начал он с угрожающим спокойствием, – сдается мне, что вы понятия не имеете, что такое настоящий мужчина. – В его дыхании смешивались приятные запахи мяты, лимона и чая. Энни инстинктивно лизнула верхнюю губу. Он заметил это движение языка и перевел взгляд на ее губы. – Итак… коль скоро вы так печально необразованны, почему бы мне не показать вам, что такое настоящий мужчина?

За последние десять минут Энни прижимали к стене уже во второй раз. Сначала это сделал отвратительный, опасный тип, который собирался лишить ее девственности. Теперь она растерялась еще сильнее, чем в первый раз, потому что не была уверена, что не хочет этого. То, как вел себя Делакруа, было не похоже на грубость уличного приставалы. Он держал ее крепко, но не сковывая движений. Энни знала, что ей стоит только оттолкнуть его, и он ее выпустит.

Тогда почему она не отталкивала его? Ведь он ей не нравился. Совсем не нравился…

– Вы деретесь с яростью дикой кошки, cher. Интересно, целуетесь вы с такой же страстностью?

Энни почувствовала, что теряет над собой контроль, когда увидела, как губы Делакруа приближаются к ее лицу. Молить Бога о ниспослании еще одного дождя, способного охладить их пыл, было поздно.

– Вы забыли, что нужно закрыть глаза, ma petite… – усмехнулся он.

Она покорно закрыла глаза, и он поцеловал ее. Водоворот неведомых доселе ощущений поглотил ее целиком.

Вернее, не совсем неведомых… Она чувствовала то же, что и тогда, когда ее целовал Ренар!

Его губы были твердыми и теплыми, настойчиво просящими ее ответа. Она приоткрыла рот, и он провел кончиком языка по гладкой поверхности ее зубов. Она раздвинула губы еще шире, и он осторожно коснулся ее языка своим. Их поцелуй становился все более страстным. Он по-мужски гортанно зарычал от наслаждения, и от этого звука все содрогнулось в ее душе. Она ощутила, что слабеет от желания.

И еще от любопытства. Перед ней открывались новые возможности чувственного познания. Она медленно провела руками по его плечам, спине, затылку. Над тугим воротничком вились темные густые кудряшки. Энни запустила в них пальцы, на ощупь они оказались шелковистыми.

До этого момента руки Делакруа неподвижно лежали на ее талии. Теперь они пришли в движение, ласково сжимая ее. О, как близки они были друг к другу! Издалека, с площади Конго, доносился барабанный бой, и звуки этой примитивной музыки эхом отдавались в каждом нерве, в каждой клетке ее тела. Энни чувствовала себя восхитительно: такой распущенной, безответственной, окончательно вышедшей за рамки приличия. Она утратила чувство времени и пространства, забыла обо всем, кроме мужчины, который держал ее в объятиях и целовал…

– Cher, мне подождать тебя в экипаже, или ты закончишь… быстро?

Грудной и медоточивый женский голос, в котором слышалось саркастическое удивление, раздался у них почти над ухом со стороны улицы и разрушил магические чары их близости. Делакруа и Энни одновременно отстранились друг от друга и поспешно опустили руки по швам, как два маленьких проказника, устроивших драку в воскресный полдень и пойманных родителями на месте преступления.

Он смотрел на нее, она на него. Делакруа казался совершенно выбитым из колеи, как будто получил неожиданный удар кувалдой по голове, и смущенным, словно его застали врасплох. Энни предполагала, что выглядит не менее обескураженно и растерянно. Они оба оглянулись на ту, кто прервал их близость. Это была любовница Делакруа.

Воцарилось длительное молчание. Энни смотрела на прекрасную квартеронку в ярко-розовом элегантном платье, с белым шелковым тиньоном на голове. Она держалась с царственным величием, словно была выше той сцены, невольным свидетелем которой стала, и взирала на Энни с холодным любопытством и небрежной улыбкой.

Под этим снисходительным взглядом Энни с каждой секундой чувствовала себя все более глупо. Головокружительный, живительный порыв страсти улетучился без остатка. Энни стало стыдно, опустив глаза, она не осмеливалась взглянуть на Делакруа. Но может быть, он тоже смущен…

– Кому, как не тебе, Микаэла, следовало бы знать, что я не могу закончить «быстро». Ведь в спешке пропадает столько удовольствия.

Энни подняла глаза, услышав насмешливый, протяжный голос Делакруа. В это невозможно было поверить! На его лице не было и тени смущения. Он снова стал самим собой, в его глазах опять отразилась ленивая скука. Его губы – те, которые минуту назад заставили ее забыть обо всем на свете, что было ей дорого и важно, – скривились в самодовольной усмешке. От негодования Энни утратила дар речи.

– Какая жалость, cher, что такая чудесная интерлюдия была прервана, – сказал ей Делакруа. – Жизнь непредсказуема. Кто знает, как далеко мы могли бы зайти, если бы нам не помешали?

Энни не могла вымолвить ни слова, но телом владела хорошо. Она размахнулась и ударила его по лицу.

Делакруа лишь поморщился, хотя она вложила в удар всю силу и знала, что ему больно. Он потер щеку и взглянул на нее с видом, полным раскаяния:

– Похоже, я получил по заслугам.

– Похоже, что да. – Энни не узнавала своего голоса, который вдруг стал слабым, глухим, дрожащим.

Разум говорил ей, что в этой ситуации она была виновна ничуть не меньше, чем Делакруа. Она не оттолкнула его и даже заразилась его пылкостью. А может быть, более того. Но в присутствии любовницы Делакруа Энни испытывала смущение, которое преобладало над голосом разума и справедливости. Ее долг, как истинной леди, состоял в том, чтобы поставить зарвавшегося Денди на место.

– Пойдемте, мадемуазель, я провожу вас домой. – Делакруа протянул к ней руку, но она быстро отодвинулась.

– Не стоит беспокоиться, мистер Делакруа, – ответила она с достоинством. – Вас ждут. Мне бы не хотелось снова лишать вас такого блистательного общества. К тому же, полагаю, в экипаже мало места для троих. Я пойду домой пешком, как и собиралась. – Она повернулась и пошла прочь.

Делакруа удержал ее, стремительно схватив за руку.

– После того, что с вами случилось, даже полный дурак поймет, что такой женщине, как вы, опасно ходить по городу одной.

– Вы говорите об опасности, которая исходит от вас, мистер Делакруа, или от того несчастного бродяги, который лежит в грязи вниз лицом? Насколько я помню, мне угрожала опасность быть скомпрометированной как от вас, так и от него…