Дорога, вьющаяся по краю леса, пересекла мелкий ручеёк. Лошади напились, а затем, роняя с морд серебристые капельки воды, нехотя двинули дальше, понукаемые своими седоками. Навстречу стали попадаться телеги. Их возницы сторожко вглядывались в проезжающую парочку явно небедных молодых людей, а затем исчезали позади. И вот, наконец, путь обогнул холм с лениво вертящимся ветряком и вывел к богатой и большой деревне. Дымки кое-где тянулись к небу, и вечер за ними уже окрасил небо в багряные тона. Вот и ночлег.

Наутро вновь потянулась спокойная и несуетливая дорога, а на третий день неспешной поездки, буквально очаровывающей своим покоем, тишиной и раздольем вокруг, приехали к перекрёстку дорог. Село оказалось со смешным названием Хлопотушки, и оседлало закатный тракт как раз на границе коронных земель и владений герцога Бертрана. Разогнав томно валявшуюся в пыли стайку серых гусей на площади с колодцем, путешественники огляделись и сразу заметили со вкусом нарисованную вывеску, где весьма многозначительно были изображены сковорода и пышнотелая пёстрая курица. Критически осмотрев снаружи крепкий постоялый двор под крытой добротным тёсом крышей, Valle глянул на уже садящееся солнце и решительно спрыгнул наземь.

Словно по команде, из дома выскочили несколько слуг. Деловито приветствуя, утянули в комнаты поклажу и сумки. Баронет помог спуститься своей супруге, мимоходом опять удивившись, какая она пружинистая и довольно лёгкая, и распорядился насчёт ужина. Проверив, как тут обращаются с лошадьми и оставшись довольным, он вошёл в дом.

Изабелла уже была тут, с удовольствием прихлёбывая компот из запотевшего бокала и разглядывая развешанные на стенах украшения. А поглядеть тут было на что. Вышитые красной и чёрной ниткой белоснежные полотенца с петухами и хатками, вырезанные из дерева фигуры и целые доски с батальными или вполне мирными сценами. Керамические тарелки с росписью, диковинные кувшины с яркими цветами и невиданными птицами молча таращились с полок и с гладко ошкуренных бревенчатых стен.

Заметив интерес приезжих, хозяин подкатился и, поклонившись опять, добродушно заметил.

– Это братья мои да племянники на досуге забавляются. Неужто так хорошо? Я в столице куда лучше видал…

– Да дело не в том, что лучше или хуже. С душой сделано, а это видно сразу. Такое никто на продажу и не отдаст, – ответил Valle, и его строгое, закаменевшее лицо чуть смягчилось. Краем глаза, из-под длинных ресниц наблюдающая Изабелла с удивлением заметила слабую улыбку, промелькнувшую на его губах. Словно слабый отблеск вечернего солнца, она на миг озарила лицо мужа, а затем снова скрылась в предвечной тьме.

Ужин в зале прошёл с обстоятельной крестьянской неспешностью. Хозяин, по прозвищу Ларк, сразу заметил намётанным оком, что приезжие нрава отнюдь не буйного, а даже наоборот – благовоспитанные и широких взглядов, не в обиду будь сказано нынешнему дворянству, успокоился. В том году его заведение дважды пытались подпалить крепко загулявшие благородные, да удалось отстоять кое-как. Украдкой почесав под рубахой занывшие от воспоминаний рёбра, владелец постоялого двора взял кувшинчик самого лучшего вина да аккуратно так поднёс, с поклоном.

Парень со строгим и каким-то чуть печальным взглядом, судя по всему – муж этой симпатичной молодой дамы, намёк понял.

– А садись-ка к нам, почтеннейший хозяин, да угостись винцом. Новости расскажи да потешь чем.

Изабеллу ничуть не покоробило такое развитие событий. Выросшая в маленьком провинциальном замке, где проще смотрели на сословное деление, она прекрасно понимала, что вот на таких вот крепких, с хитринкой смотрящих хозяевах и держится село. Она поощряюще улыбнулась Ларку и, вопросительно стрельнув глазками в сторону супруга, добавила.

– А кто там на заднем дворе пытался музицировать, я вроде как расслышала. Твоя дочь? Жанетта – какая прелесть! А пусть-ка сыграет нам.

Valle согласно кивнул. Уловив задумчивый взгляд разливающего вино по бокалам хозяина, он вроде как невзначай коснулся пальцами висящего на поясе кошеля. Ну какие ещё уговоры нужны?

Дочь хозяина оказалась невысокого росточка белобрысой и конопатой девицей лет пятнадцати. Очаровательно смущаясь, девушка пролепетала, что петь она как следует не научилась, а сыграть что ж, почему бы и нет, ежели благородная дама просит, да по-хорошему. Она уселась в уголок возле стойки, поставила на колени семиструнную дойру, и негромко, смущённо начала перебирать струны. Поначалу пальцы плоховато слушались её, однако потом мало-помалу, смятение сошло на нет.

Изабелла, распробовав бархатистое пятилетнее Aetanne, сладко потягивала его из бокала, рассматривая играющую Жанетту. В длинном, до пят, перехваченном почти под подмышками домотканом сарафане с нарядной алой лентой, вшитой по подолу и вороту, с сильными и в то же время ловкими руками, девушка постепенно, как говорят, «разыгралась». Её пальчики сновали по ладам и струнам инструмента, а сама она словно озарилась изнутри каким-то неземным светом.

– А ведь хорошо играет девчонка, – шепнула она супругу достаточно громко, чтобы трактирщик услышал и довольно ухмыльнулся в лохматые усы. Valle кивнул, вполголоса болтая с хозяином о погоде, о ценах, о людях и проезжих караванах. А когда тот узнал, что эти двое дворян едут как раз со свадьбы самого принца Яна, тут уже навострили уши многочисленные собравшиеся, привлечённые не столько радушием и угощением, сколько музыкой.

Жанетта очень кстати закончила напевать балладу о Печальном Рыцаре, и попросила чуть отдыха, каковой был ей с любезностью предоставлен. А Valle тем временем негромко, но колоритно и с юмором рассказывал и о свадьбе, и о торжествах, и о всяких проделках, имевших место. Когда он дошёл до момента, когда принц, выпив молодого искристого вина, стал бороться с медведем, которого с трудом выволокли из клетки на цепях четверо дюжих егерей, народ аж затаил от восторга дыхание.

Изабелла незаметно усмехнулась, ибо видела эту схватку. По правде говоря, у мишки не было никаких шансов против ловкого и быстрого как вода, принца, к тому же отнюдь не обделённого силушкой. Да и вообще, изрядно перетрусивший косолапый только и мечтал о том, как бы его перестали ронять на мраморный пол вверх лапами, да отпустили бы обратно в спокойную и тихую клетку зоопарка.

В общем, вечер удался на славу. Дочь хозяина, отдохнув и выпив капельку благородного вина, стала снова играть, да куда спокойнее и увереннее. А когда она заиграла старую-престарую мелодию эльфийской баллады "Виса-а-Суннивэ", Изабелла неожиданно даже для себя запела. Нимало не смущаясь, повела мелодию песни своим молодым и в то же время сочным голосом. Глаза её затуманились, когда музыка взлетела до немыслимых высот ласки и неги, а затем стремительно обрушилась в ад разбитых надежд.

Valle никак не ожидал, что его супруга окажется такой замечательной певуньей, и откровенно любовался девушкой, на время раскрывшей всю себя в песне. Из её глаз улетучилась тоска и грусть, заполнявшая их всё время, когда он её видел, а сама она преисполнилась какой-то спокойной и уверенной силы. А голос её, обнимая и лаская реальность, уносил куда-то в туманную и сладостную даль…

Я уничтожу тебя, —

Тихо сказала Суннивэ,

и глаза ее были беспомощны…

Когда за окнами сгустилась полная темнота, разбавленная лишь яркими звёздами, через которые пролёг Мост Богов, Valle всё-таки настоял, что «леди провела целый день в седле, и немного устала». Хозяин безоговорочно повиновался, выделил благородной госпоже служанку, которой, кстати, оказалась сама Жанетта, а сам стал суетиться с плотно набившимися в зал посетителями.

Чуть пошатываясь от усталости и вина, а может, от переполнявших её чувств – всё-таки петь эльфийские баллады, это вам не абы что – разрумянившаяся Изабелла на середине лестницы, ведущей на второй этаж в комнаты постояльцев, покачнулась. Ощутив себя на крепких и надёжных руках, закрыла глаза. Сладко и лукаво улыбнувшись, доверчиво положила голову на плечо и еле слышно, горячо дохнула в ухо.